В конце концов, мало ли городов на свете?
Она решила поесть еще немного, чтобы подкрепиться, потом принять ванну и нанести визит мачехе. Самым разумным сейчас было собрать как можно больше сведений, в том числе об умершем отце. Для нее он и впредь будет не чем иным, как эфемерной фигурой, составленной из кусочков чужих воспоминаний. А когда с расспросами будет покончено, она немедленно покинет ранчо Валдиса.
Торопливо приняв ванну, Эмбер надела свое любимое льняное платье с короткими рукавами-фонариками и воротником-стойкой, украшенным пышными рюшками. Когда-то она помогала бабушке шить его и настояла, чтобы подол был попышнее, с оборкой в тон рюшкам, окаймляющим воротничок. Мягкий материал приятно обвивался вокруг ног, ниспадая складками от узкой талии, стянутой широкой лентой. Эмбер подхватила волосы лентой того же цвета и несколько раз повернулась перед зеркалом. Чистые пряди волос мелко завились на висках, и лицо казалось окруженным серебристым ореолом. Она решила, что выглядит в целом неплохо.
Все это время Долита находилась в комнате на случай, если понадобится ее помощь, без которой Эмбер, разумеется, обошлась.
– Не могла бы ты проводить меня в комнаты сеньоры Аллегры? – дружески спросила Эмбер, закончив туалет. – Дом кажется мне таким громадным! Сама я ни за что не найду дорогу.
– Я не могу вам помочь, – не колеблясь ни секунды, ответила горничная. – Сеньор не давал никаких распоряжений насчет того, чтобы вас провожали куда бы то ни было. Если я самовольно сделаю это, сеньор рассердится.
– Ты только послушай себя, Долита, – вздохнула Эмбер. – Мне кажется странным, что человек из плоти и крови может внушать кому-то такой ужас. И потом, не стану же я дожидаться, когда он соизволит дать мне разрешение на то, чтобы выйти из комнаты. Надеюсь, ты хотя бы сможешь указать, куда мне идти? Таким образом, ты и поможешь мне, и фактически не будешь меня провожать. Ну же, я никому не скажу, что это ты указала мне дорогу! Если не скажешь, где комнаты моей мачехи, я все равно пойду искать их и буду Бог знает сколько времени блуждать по дому.
– Ладно, – буркнула Долита очень неохотно. – Кто знает, не будет ли к лучшему, если вы сегодня же схлестнетесь с сеньором Валдисом. А теперь слушайте внимательно: как выйдете отсюда, поверните направо и идите до самого конца. Там и находятся комнаты сеньоры. Думаю, вы уже знаете, что они занимают целое крыло верхнего этажа.
– А где находятся комнаты Валдиса? Мало ли что… вдруг я заблужусь и постучу не в ту дверь.
– Он занимает третий этаж, все шесть комнат.
Почему-то эта новость заставила Эмбер вспыхнуть от негодования. Этот человек занимает целый этаж, подумать только! Чего ради он присвоил себе более роскошные комнаты, чем занимает его родная мать? Какой дьявольской властью надо обладать, чтобы повелевать матерью, как служанкой?
Она вышла в просторный коридор и заторопилась, горя желанием поскорее расспросить Аллегру. Оказавшись перед той же дверью, что в день приезда на асиенду, она помедлила, сделала глубокий вдох и постучала. Ответа не последовало. Она постучала снова, громче, инстинктивно тревожно оглядываясь. Она не испытывала страха, понимая, что столкновение с Валдисом неизбежно, но не хотела, чтобы это случилось раньше, чем удастся разобраться в ситуации.
Так и не дождавшись ответа, она повернула ручку и тихо вошла в затемненную прихожую. Оттуда она негромко позвала:
– Сеньора Аллегра! Это Эмбер. Мне бы хотелось поговорить с вами.
Ей пришло в голову, что мачехи нет в спальне, но из-за портьеры раздался звук, похожий на шуршание шелковых простыней. Эмбер вошла. В спальне было очень темно – так темно, что едва можно было различить очертания кровати.
– Сеньора Аллегра! – снова окликнула она. – Вы спите? Мне кажется, я слышала звук… мне очень неловко беспокоить вас, но нам нужно поговорить.
– Нет, Эмбер, я не сплю, – ответил голос, в котором слышались бесконечная усталость и полная безнадежность. – Тебе нельзя здесь оставаться. Валдису не понравится, что ты пришла без его разрешения. Прошу, вернись скорее в свою комнату.
– Я вернусь в свою комнату тогда, когда сочту нужным! – тотчас ощетинилась Эмбер и решительно подошла к кровати. – Мне глубоко безразлично, что нравится Валдису, а что – нет. Честно говоря, я не собиралась поднимать этот вопрос, зная, что вам это будет неприятно, но теперь не могу не заметить, как я удивлена. У меня уже сложилось впечатление, что все здесь до смерти боятся вашего сына!
Движение мачехи, еще глубже зарывшейся в подушки, было достаточно красноречивым. Эмбер присела на край постели вне себя от возмущения.
– То, что ты сказала, верно, – после долгого молчания прошептала Аллегра. – Но я не хочу это обсуждать.
– Будь по-вашему. Я все равно не собираюсь надолго здесь задерживаться. Единственное, о чем я прошу, – расскажите об отце. Я должна узнать о нем побольше. Расскажите все, что можете.
– Но я не знаю, что тебя интересует, – возразила Аллегра так испуганно, словно Эмбер задала неприличный вопрос.
– Вы ведь знаете, что я не видела отца много лет. Человек, которого похоронили четыре дня назад, был мне все равно что чужой. Я не хочу, чтобы он и впредь оставался чужим. Расскажите о нем! Как прошли его последние годы? Был ли он счастлив здесь? Часто ли он вспоминал обо мне и скучал ли без меня? Каждое сказанное вами слово я буду бережно хранить. Еще я хотела бы знать… знать, отчего он умер, – Эмбер почувствовала, что у нее вот-вот вырвется всхлипывание, и постаралась справиться с собой. – Наверное, он уже давно был болен?
Странное напряжение, испуг как будто покинули Аллегру, по крайней мере она со вздохом откинулась на подушки. Некоторое время она просто лежала, всматриваясь в лицо Эмбер, в ее глаза. Потом, как бы собравшись с духом для разговора, попросила раздвинуть гардины.
– Здесь слишком темно, чтобы я могла как следует рассмотреть дочь моего дорогого мужа, чтобы могла понять, сияет ли в ее глазах тот же свет…
Эмбер поспешила выполнить просьбу. Ей не сразу удалось впустить в комнату яркий дневной свет, но после недолгих поисков она выяснила, что гардины раздвигаются с помощью шнура. Она с силой рванула его, и вся спальня осветилась полуденным светом. Повернувшись к постели, Эмбер впервые разглядела женщину, которая стала ей мачехой.
Она смотрела в лицо женщины, которая когда-то, вне всякого сомнения, была одной из первых красавиц Мексики. Некогда великолепные волосы теперь, утеряв былую красоту, свисали седеющими жалкими прядями. Впалые темно-карие глаза потускнели. Но даже то, что сохранилось, свидетельствовало: некогда эта женщина была ослепительно красива.
Аллегра Алезпарито откинула толстое стеганое одеяло и как-то неуклюже села в постели. Она была очень бледна и выглядела совершенно изнуренной. Какое-то время она смотрела на Эмбер, не отрывая глаз и не мигая, приоткрыв бескровные губы.
– Подумать только, – воскликнула она вдруг, – ты красивее, чем я представляла себе по рассказам Лаймана!
Она всплеснула исхудалыми руками и замерла, прижимая их к груди. Эмбер заметила, что мачеху сотрясает мелкая дрожь, не то восторга, не то волнения.
– Какие роскошные волосы… – шептала Аллегра, продолжая разглядывать падчерицу. – Они отливают чистым серебром! А глаза… Боже милостивый, как они похожи на глаза отца! Поистине это дар Божий – быть юной и такой прекрасной, Эмбер Форест! – Она начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, не обращая внимания на слезы, падающие капля за каплей. – Знать, что у твоих ног лежит весь мир… это ли не счастье? Твой отец всегда хотел для тебя счастливой судьбы.
Чувствуя некоторую неловкость во время этого ливня патетических восхвалений, Эмбер вновь приблизилась к постели.
– Мне бы хотелось узнать, отчего умер отец, – смущенно спросила она. – Скажите мне хотя бы это. И еще… должно быть, он очень любил вас.
Снова наступило продолжительное молчание. Аллегра как будто успокоилась и теперь медленно, задумчиво поглаживала белокурые волосы падчерицы.
– Что ж, – начала она, подавляя вздох, – я расскажу все, что смогу. Лайман никогда не жаловался на сердце, но доктор сказал, что оно давно уже было не в порядке. Его смерть была легкой – ни боли, ни мучений. Он умер во сне. Если уж этому суждено было случиться, нужно благодарить Бога за то, что Лаймана минула чаша страданий.
Эмбер уже не чувствовала столь острой боли потери, как в ночь приезда, она ощущала лишь холод при мысли, что случившееся непоправимо. Аллегра сжала ее холодные пальцы, пытаясь согреть.
– Ты права, он любил меня… и тебя любил, Эмбер. Он строил планы насчет твоего приезда, часто мечтал о том, как покажет тебе Мехико. Я не мешала ему мечтать, хотя меня и одолевали сомнения. Я не была уверена, что ты будешь здесь счастлива… в том смысле, что жизнь на ранчо очень отличается от той, которую ты вела. Но раз уж твой отец хотел, чтобы ранчо стало твоим домом, так тому и быть.
– Ну уж нет! – воскликнула Эмбер, отнимая руки и вскидывая подбородок. – Я не могу и не хочу здесь оставаться. Этот дом никогда не станет моим домом, сеньора Аллегра. Мне не хотелось бы говорить вещи, для вас неприятные, но ваши дети не в восторге от того, что я стану жить под одной крышей с ними.
– Не обращай внимания на Маретту. Она мучается от неразделенной любви и потому набрасывается на всех и каждого. Что касается Валдиса… – Аллегра помедлила, казалось, она раздумывает, продолжать ли, потом сказала со вздохом: – Валдис – дело другое. Самое лучшее – избегать любого столкновения с ним и вообще избегать его. Он чересчур самолюбив, чересчур горд… правда, не настолько, чтобы стремиться завоевать такое же доброе имя, какое было у его отца.
Последнюю фразу она произнесла с нескрываемым презрением.
– О чем вы? – удивилась Эмбер.
– Мне не следовало говорить тебе этого, дитя мое, но раз уж слово сказано, всегда нужно объяснить его смысл. Возможно, мой рассказ поможет тебе понять, почему не следует раздражать Валдиса.
По мере того как Аллегра говорила, Эмбер все более завороженно ее слушала. Оказывается, Валдис не был родным сыном Аллегры. Ее первый муж, Гуэло Алезпарито, однажды уже был женат, но жена его умерла во время родов Валдиса.
– Мальчику было десять лет, когда Гуэло решил жениться вторично. Валдис с самого начала невзлюбил меня. Он жил вдвоем с отцом так долго, что успел привыкнуть к этому, кроме того, он обожал Гуэло, боготворил его. Ты ведь знаешь, Эмбер, что мой первый муж был знаменитым матадором? Так вот, он был известен и уважаем не только в Мексике, но и в Испании. Сияние этого светила озаряло и Валдиса – неудивительно, что он не хотел делиться частью отцовской славы, не говоря уже об отцовской любви. Кем я была для него? Простой крестьянской девушкой и к тому же мачехой…
– В таком случае он так и не вырос из детских заблуждений! – хмыкнула Эмбер, состроив гримаску.
– Это еще не все, – продолжала Аллегра, даже не пытаясь улыбнуться шутке. – Валдис своими глазами видел, как во время корриды бык вспорол рогами живот его отцу.
– О! – вырвалось у Эмбер. – Какая ужасная смерть! Я не знала подробностей гибели вашего мужа.
– Валдис был рядом в его последние минуты жизни, а я – нет, – Аллегра, погруженная в невеселые воспоминания, даже не услышала восклицания девушки. – В тот раз я осталась дома с маленькой Мареттой. Той было тогда всего пять лет… а Валдису – шестнадцать.
– Э-э… я даже не знаю, что сказать, – начала Эмбер, думая, что изрекла бы на это ее рассудительная бабушка, – наверное, Валдис так и не смог пережить эту трагедию и… э-э… отказывается принять смерть отца? Но ведь жизнь продолжается…
«Боже мой, что за чушь я несу! – подумала она. – Это слова столетней старухи, а мне всего девятнадцать. Если уж на то пошло, моя жизнь тоже пошла прахом в день, когда умер отец, но я же не срываю зло на всех подряд!»
– Дело совсем не в этом, дитя мое, – говорила между тем Аллегра. – После той трагедии Валдис наотрез отказался идти по стопам отца, несмотря на то что Гуэло всегда мечтал увидеть его своим преемником. По этому поводу ходило много разговоров, причем кое-кто прямо называл Валдиса трусом. Юноша это запомнил и озлобился на весь белый свет. В этом они с Мареттой похожи, как кровные брат и сестра: каждый таит в душе горечь, срывая зло на окружающих. – Аллегра умолкла и вздохнула с видом человека, обреченного на безрадостное существование. – Теперь ты понимаешь, Эмбер, что лучше всего держаться от Валдиса подальше и никогда не перечить ему. Все здесь успели убедиться, что с ним не сладить, и ведут себя благоразумно. Что до меня, я не смею спорить с ним. Когда я вышла замуж за твоего отца, Валдис даже не позволил мне изменить имя с Алезпарито на Форест!
– А отец… мой отец? Он хоть раз осмелился пойти против Валдиса? – прямо спросила Эмбер, чувствуя непреодолимую потребность знать это.
Аллегра отвела взгляд и промолчала.
– Хоть один раз?! – повторила Эмбер, не в силах поверить. – Или, может быть, они неплохо ладили?
– Лайман был человек разумный и знал свое место, – едва слышно прошептала Аллегра, – он брал пример с меня…
– Боже мой, что за нелепость, глупость! – воскликнула Эмбер, вскакивая и принимаясь ходить взад-вперед по комнате. – Разве не вы хозяйка ранчо? Почему же вы не возьмете все в свои руки?
– Советую вам умерить свой пыл, сеньорита… и знать свое место.
Ледяной голос Валдиса заставил обеих женщин вздрогнуть. Отодвинув портьеру широченным плечом, тот вошел в спальню. Эмбер пришло в голову, что он беззастенчиво подслушивал в прихожей и, вполне вероятно, слышал их разговор от слова до слова. Аллегра так съежилась под ненавидящим взглядом пасынка, что ее почти не стало видно среди подушек. Стеганое одеяло поползло вверх – перепуганная женщина пыталась укрыться с головой.
– О каком «моем месте» идет речь, сеньор? – спросила Эмбер, как только к ней вернулось самообладание. – Здесь, на этой вашей асиенде, мне попросту нет места, и в самом скором времени я избавлю вас от своего присутствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50