Джеду, хотя он и массивен, не справиться с этими двумя, но почему-то она не испугалась за него, когда он решительно направился к ним. Она была уверена, что ей уже ничего не угрожает. И причину этой уверенности нетрудно было понять. С появлением Джеда она снова была под защитой Алекса Маршалла.
Джинни не слышала, о чем идет разговор, но она поняла, что солдаты испугались, ибо поспешно скрылись через просвет в кустах. Джед вернулся и какое-то мгновение смотрел на нее.
— Вы не пострадали?
— Нет. — Джинни встала, напрягая трясущиеся колени. — Немного перепугалась, но не более того. — Прикусив губу, она неловко произнесла: — Мне повезло, что вы пришли.
— Сдается мне, что вы и без меня хорошо справлялись, — откликнулся Джед. — Для девушки вы здорово деретесь. Но полковнику это не понравится. Вы забрели далеко от гостиницы, госпожа. Эта тропинка проходит прямо через лагерь.
— А нужно ли ему это знать? — Джинни презирала себя, высказывая эту просьбу. — Нет, даже не отвечайте. Забудьте, что я спросила.
Ледяная улыбка коснулась тонких губ старого солдата.
— Я бы не сказал ему, но тут речь о дисциплине. Нельзя, чтобы это сошло им с рук теперь, когда они узнали, кто вы. Они подумают, что полковник пожалел их. И, кроме того, — сказал он, пристально глядя на нее, — наверно, вы не захотите, чтобы это снова случилось.
Джинни вспыхнула, покачав головой.
— Конечно, нет. Но я и не уйду так далеко в следующий раз.
— Ну и хорошо, — согласился Джед. — Только я сомневаюсь, что у вас появится когда-нибудь такая возможность.
Это заявление, судя по всему, ответа не требовало, и Джинни, развязав платок, приладила его на шее так, чтобы прикрыть разорванное кружево, и засеменила рядом с молчаливым Джедом. Когда они пришли к гостинице, она сказала ему, что поднимется к себе в комнату, — если кто-нибудь будет интересоваться ею, и прежде чем Джед успел возразить, убежала наверх в тишину и уединение маленькой мансарды.
Мысль о том, чтобы находиться в одной комнате, когда Джед будет пересказывать о случившемся своему командиру, была невыносимой, особенно учитывая порванное платье, распухшие губы и грязные подтеки на лице и руках. Она успела переодеться, причесаться и умыться, прежде чем на лестнице раздались шаги.
— Госпожа Кортни… гм… Джинни? — Это был Дикон, голос которого прозвучал еще более неуверенно, чем обычно. Джинни открыла дверь. — Полковник хочет видеть вас, — обеспокоено сказал он.
— И страшно зол, так ведь? — спросила Джинни с показной храбростью. Дикон вздохнул и слегка расслабился.
— Таким сердитым я его очень давно не видел, — признался он.
— Ну, вы меня утешили, Дикон, — сказала Джинни с грустной улыбкой. — Я уже дрожу, словно бланманже.
— О, я уверен, он сердится не на вас, — искренне сказал Дикон, пропуская ее вперед по лестнице. Джинни лишь недоверчиво рассмеялась.
Алекс был в гостиной один и стоял у потухшего камина. Коротким кивком головы он отпустил адъютанта, и дверь закрылась за Джоном с тихой категоричностью. Джинни подумала, что никогда не видела такого неистово разгневанного человека, каким сейчас был Алекс. Зеленовато-карие глаза смотрели ожесточенно, прекрасный рот вытянулся в тонкую линию, худощавое упругое тело напряжено как струна.
— Что они с тобой сделали? — произнес он скрежещущим голосом.
— Я убежала, прежде чем они успели что-нибудь сделать, — сказала Джинни, потом откашлялась, чтобы прочистить горло: слова, казалось, застревали там, словно в песке.
— Я хочу точно знать, что произошло, что говорилось и что они делали.
Джинни пересказала случившееся, насколько помнила, голос ее был совершенно лишен выражения, смотрела она куда угодно, только не на полковника.
— Они не знали, кто я, — сказала она под конец. — Они думали, что я деревенская девушка.
— Разумное предположение, — отрывисто заметил Алекс. — Подопечной парламента было строго приказано держаться вблизи гостиницы и, главное, не приближаться к лагерю. А девушка, у которой на голове повязан платок, рукава засучены, юбка подоткнута, посчиталась бы удачной добычей, тем более что она разгуливала посреди лагеря.
Джед, очевидно, представил, к ее смущению, очень точное описание ее вида.
— Я собирала землянику, — заметила Джинни, решив, что пора начать защищать себя. — Было жарко, и я так увлеклась, что не заметила, как далеко ушла.
— Если это единственное твое объяснение, то я нахожу его печально неудовлетворительным, — вспылил полковник. — Из-за твоего бездумного пренебрежения моими категорическими приказами я теперь вынужден наказать двух своих солдат. Настроение и так плохое после вчерашнего, без новых ударов.
— Предположим, они собирались бы изнасиловать деревенскую девчонку, — горячо возразила Джинни, — ты бы не счел нужным их наказывать?
— При некотором везении я бы об этом не узнал, — отразил выпад Алекс с возмутительным, по мнению Джинни, прагматизмом. — И вообще любая женщина, у которой хватает ума болтаться вокруг двухсот изголодавшихся солдат, сама напрашивается на неприятности.
— Это несправедливо! — Джинни уставилась на него. Она уже не защищалась, потому что была взбешена. — Мы напрашиваемся на домогательства, так? Ты это имеешь в виду?
— Иногда, — сказал он без колебаний. — Тем, что игнорируете положение вещей. И похоть — одна из них. Я предупреждал, что не могу гарантировать твою безопасность, если ты приблизишься к лагерю, а ты предпочла пропустить мои слова мимо ушей. Ты думаешь, я говорю это только потому, что мне нравится звук собственного голоса?
Он ловко сумел повернуть разговор так, что она не могла защищаться. Что было, то было: она не отнеслась к предостережениям достаточно серьезно. Это, безусловно, так. Если бы она восприняла их серьезно, то смотрела бы, куда идет. А теперь невинное занятие — сбор земляники — будет иметь неприятные последствия для мужчин, которых по-настоящему никто и не винит. По мнению их товарищей и даже их командира, они вели себя совершенно нормальным, вполне объяснимым образом, и она сама виновата в том, что пережила моменты панического ужаса и отвращения от соприкосновения с их телами.
Джинни сказала устало:
— Если это моя вина, то почему не забыть об этом? Я виновата, и ведь ничего не случилось в конце концов, если не считать потерю корзины с земляникой или нескольких секунд паники.
— Ты испугалась? — спросил он так, словно это только сейчас дошло до него.
— С чего это мне бояться, если я сама напросилась? — горько возразила Джинни.
— Прости, я не имел это в виду. Я прежде всего подумал о твоем физическом благополучии. Когда я узнал, что тебе не причинили вреда…
Джинни пожала плечами.
— Могу я уйти? — Она повернулась к двери.
— Еще нет, — вздохнул Алекс. — Ты должна опознать мужчин. Джед приведет их сюда под стражей. Дело начато и должно быть закончено единственно возможным путем. Ты выполнишь свою часть.
Джинни похолодела при этих словах. В них была непререкаемая категоричность, которую, она знала, ей не преодолеть.
Больше ничего не было сказано за долгие и томительные минуты ожидания. Потом дверь открылась, вошел Джед в полной экипировке и четыре капрала, которые вели напавших на нее солдат. Джинни отвернулась от них, не желая видеть ни мольбы, ни обвинения в их глазах.
— Госпожа Кортни! — бесстрастно проговорил Алекс. — Это те солдаты, что напали на вас на тропинке? А что произошло бы, скажи она «нет»? Отрицала бы, что может с уверенностью узнать их. Избежали бы они тогда наказания, или для этого хватило бы слов Джеда? Но Джед, должно быть, миновал изгиб тропы слишком поздно, чтобы увидеть что-либо, кроме Джинни, бегущей к нему. Медленно она повернулась, чтобы посмотреть на солдат, и почувствовала, как на нее накатывает волна отвращения. Она ни на что не напрашивалась!
— Да, — сказала она и пошла к двери, не удостоив никого даже взглядом.
Алекс не пытался остановить ее. Он словно читал ее мысли за те минуты молчания, пока она стояла к ним спиной, и он знал, что она, как и всегда, приняла смелое решение. Но для нее еще не все закончилось, и она вскоре поймет это.
Джинни направилась в свою комнату. Ей было тошно, но она не представляла, что могла бы предпринять, чтобы изменить неотвратимое развитие событии этого дня. Единственное, в чем она была уверена, это то, что не может никого видеть сейчас. Она заняла себя на некоторое время, зашивая разорванное кружево на платье, потом подошла к окну. На конном дворе никого не было, кроме Джеда, который чистил Буцефала охапкой соломы, наводя лоск на бока вороного. Джед ответит на вопрос, который она не хотела задавать, но все же знала, что не успокоится, пока не спросит.
Выбежав во двор и не встретив никого по пути, она подошла к Буцефалу. Джед, насвистывая что-то сквозь зубы, встретил ее кивком, который, несмотря на свою краткость, был почти дружеским. Джинни провела рукой по теплой мускулистой шее жеребца.
— Что с ними будет, Джед?
— Порка, — ответил он бесстрастно. — Двадцать ударов плетьми на заходе солнца. Отвернувшись, Джинни издала странный, неразборчивый звук.
— Это легкое наказание, — сказал Джед. — Они должны быть в состоянии завтра идти маршем.
— Как вы можете быть таким бессердечным? — Но, обвиняя солдата, она знала, что это Алекс распорядился о наказании, практично позаботившись и о завтрашнем дне.
Джед не счел нужным отвечать, взял еще одну охапку соломы и намочил ее как следует, прежде чем обтирать бока коня.
Джинни вернулась наверх, зная, что ей не следует удивляться и тем более — ужасаться. Порка и смертная казнь никого не удивляли и так же часто касались гражданского населения, как и армии. Так было всегда. Столб для порки и колодки были достаточно привычным зрелищем на рыночных площадях, и она редко обращала на них внимание. И конечно, ей никогда не приходило в голову сомневаться в необходимости таких кардинальных методов, и она была уверена, что ее отец, мягкий Джон Редферн, будучи судьей, должно быть, приговаривал к подобным наказаниям. Сейчас же разница была в том, что именно она была в какой-то степени виновной. И хотя здравый смысл и врожденное чувство справедливости говорили ей, что это не так, она все равно чувствовала свою вину. Ведь если даже Алекс поверил в это, то и другие поверят. Ее положение в отряде станет совершенно невыносимым, если только она не предпримет что-то, чтобы исправить ситуацию.
Она сидела в душной маленькой комнате до конца дня, с непонятным страхом ожидая захода солнца; и все-таки пронзительный сигнал горна и бой барабанов, резкий в сгущавшихся сумерках, застал ее врасплох. Сердце заколотилось, когда она подошла закрыть окно, чтобы отгородиться от внешнего мира. На лестнице послышались быстрые шаги, потом дверь открылась и на пороге появился Алекс, со шпагой и мушкетным ремнем на боку.
— Пошли, — тихо сказал он. — Пора.
Джинни смотрела на него, на какое-то мгновение потеряв дар речи. Он мог иметь в виду только одно. Не говоря ни слова, она отрицательно помотала головой, держась за спинку низкого кресла.
— Пошли, — повторил он, властно протягивая руку.
— Нет… нет, не пойду. — Она снова сильно замотала головой. Что же он за человек, чтобы ожидать от нее подобного?
— Ты должна, — сказал он неумолимо. — Это справедливость, и нужно видеть, как она осуществляется.
— Только не мне, — заявила она уже более твердо.
— Именно тебе. Ты будешь присутствовать, и тогда окончательно поймешь, что мои указания даются не просто из-за удовольствия ощущать власть.
Джинни сильнее вцепилась в спинку кресла.
— Значит, ты накажешь меня таким образом? Заставив жертву присутствовать при наказании ее обидчиков?
Вместо ответа Алекс потянулся к ее руке.
— Пойдем, Джинни.
Джинни мрачно вцепилась в спинку кресла, когда Алекс потянул ее к себе.
— Ты не можешь заставить меня сделать это, Алекс Я не пойду. — Алексу пришлось тащить ее к двери, вместе с ней и кресло, скрежетавшее по деревянному полу. Джинни отпустила этот бесполезный якорь и в отчаянии прибегла к тактике пассивного сопротивления, вдруг резко сев на пол.
— Вставай! — Алекс посмотрел на нее, дергая ее за руку.
Джинни покачала головой.
— Тебе придется тащить меня или нести всю дорогу, — сказала она с ледяной решимостью. — И я буду кричать, не переставая.
Посмотрев в ее серые глаза, горевшие решимостью, узнавая упрямый изгиб губ, Алекс понял, что проиграл. Как и все опытные бойцы, он не стал терять время на организацию упорядоченного отступления. Отпустив ее руку, он отвесил насмешливый поклон, повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
Прежде чем встать, Джинни подождала, пока затихнут его шаги на лестнице. Теперь она точно знала, что сделает и что нельзя медлить. Лагерь опустеет, и вокруг гостиницы не будет охраны, пока длится экзекуция. Она взяла все, что необходимо, из багажа: мази и прокипяченные повязки, густую травяную пасту, из которой сделает компресс, если рубцы от плетки будут глубокими. Она быстро сбежала по лестнице и вышла на опустевший конный двор. Барабан все еще звучал, но это был единственный звук, и никого не было видно. Наверно, все обитатели гостиницы отправились посмотреть этот спектакль. Несомненно, некоторым из них он доставит большое удовольствие.
Выйдя на тропу, она проскользнула между кустами и оказалась в лагере. Здесь была охрана, но Джинни сразу честно сказала, что пришла, чтобы позаботиться о ранах арестованных. Ведь на следующий день предстоит марш, и им будет легче, если боль утихнет.
Конечно, солдаты знали, кто она и что произошло в этот день. Но она говорила так решительно и властно, давая понять, что имеет разрешение полковника проявить милосердие, смысл ее заявлений был настолько очевиден, что без дальнейших расспросов ее провели в палатку, куда должны были привести ее обидчиков.
Пока Джинни ожидала их, она с некоторым для себя интересом отметила, что совершенно не боится. В любую минуту здесь появятся разгневанные, мрачные солдаты, но сейчас они не сделают ей ничего плохого, что бы о ней ни думали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65