Джинни на этот раз без всякого сопротивления замерла в руках возлюбленного, позволяя разуму впитывать лишь ощущения, когда желанные руки скользили по ее телу, доводя до исступления легкими ласкающими движениями, нежно атакуя все ее чувства, так, что когда он повернулся вместе с ней к узкой кровати, все мысли о предательстве и бунте улетучились, и она ощущала лишь совершенство этого момента.
Джинни проснулась под звон церковных колоколов, перемежавшийся со звуком горна. Она лежала поверх простыней нагая, кожу ласкал прохладный утренний ветерок, проникавший сквозь открытое окно. На какое-то мгновение она замерла, наслаждаясь раскованностью тела и умиротворенностью мыслей.
Невозможно враждебно относиться к человеку, который в моменты страсти казался неотделимым от нее. Но если она так любит его, то как же может плести против него заговор каждую минуту бодрствования? Этим утром любым способом она собиралась действовать против того, во что верил Алекс и ради чего воевал. Ей нужно ускользнуть от его охраны, обмануть его, а если она будет обнаружена, их любовь окажется в огромной опасности. Намного проще просто уступить, согласиться, что дело короля проиграно, в чем, в глубине души, она была уверена. Но были и такие — подобно Эдмунду Вернею и Питеру Эшли — по всей стране, отказывавшиеся признать поражение, все еще готовые отдать жизни, если необходимо, как поступил и ее отец. Меньшего она сделать не могла.
Когда она спустилась вниз, там царила ленивая атмосфера воскресного утра. Завтракали неторопливо, и все деликатно избегали любого упоминания о ее внезапном уходе накануне вечером. А потом майор Бонхэм обрушил на нее свою новость.
— В одиннадцать мы проводим церковный парад, госпожа Кортни, и пастор проведет службу в одиннадцать пятнадцать на деревенском лугу. Солдаты маршируют браво; вам будет приятно посмотреть, особенно после вчерашнего.
— Ваш пастор будет служить по новому молитвеннику, так ведь, майор?
— Ну конечно, — ответил майор Бонхэм. — Армия нового образца не признает предрассудков старой церкви.
— Да, — сказала Джинни. Она не подумала о таком осложнении. Солдаты парламента не будут молиться в прежних церквах, по-старому. Традиционные ритуалы были заклеймены как папские по своей природе и, следовательно, опасные. Большинство старых церквей уже было разрушено в пылу фанатизма, серебро переплавлено в оружие, картины и алтарные покровы уничтожены. Новые священники были мрачными людьми, новые службы слишком простыми, и причастие не практиковалось. Отрад Алекса Маршалла не будет молиться с жителями городка в это воскресное утро, что же тогда делать подопечной парламента? Разрешат ли ей посетить службу по собственному выбору?
— А где сегодня полковник? — спросила она непринужденно.
— Здесь, — послышался веселый голос Алекса от двери. — Приветствую вас, Джинни.
— Добрый день, полковник. — Она рассеянно улыбнулась ему. — Я должна поговорить с вами наедине. — Она судорожно сжимала руки, явно расстроенная, глаза были опущены. Ей просто необходимо провести эту игру безукоризненно, чтобы добиться своей цели.
— Ну конечно. — Алекс встревожился. — Вас что-то расстроило? — Он открыл ей дверь, пропуская в коридор.
— Речь идет о церкви, — прямо сказала она, — Ты позволишь мне помолиться так, как было принято у моего отца? — Алекс молчал, и она быстро продолжила: — Это дело совести, Алекс. Ты не заставишь меня участвовать в службе, которая вызывает у меня отвращение.
— Тебе придется привыкнуть к ней, — осторожно сказал он. — Совсем скоро протестантизм будет единственной формой вероисповедания. Всякая пышность и все религиозные предрассудки будут запрещены.
— Это еще не точно, — упрямо возразила Джинни. — Но даже если так, разве тогда не больше оснований разрешить мне посетить службу по моему выбору, пока еще этот выбор есть? Я хочу причаститься, как делала это каждое воскресенье со дня моей конфирмации.
Алекс ударил сжатым кулаком по своей ладони, сильно нахмурившись.
— Ты все чертовски усложняешь для меня, Джинни. Лично я ничего не имею против прежней службы, но на моем посту я не могу одобрить это. И кстати, я имею право запретить проведение такой службы в городе; однако я решил смотреть на это сквозь пальцы. Но если я разрешу тебе пойти туда, то должен послать кого-то с тобой, а я не могу приказать солдату или офицеру парламентской армии сделать это.
— Значит, ты говоришь, что я не могу пойти?
— Мне очень жаль, — сказал он искренне. — Но ты же понимаешь мое положение.
— Тогда разреши мне пойти одной. — Она посмотрела на него в упор. — По крайней мере, позволь мне войти в церковь одной. Сопровождающий может подождать снаружи, и я дам тебе слово, что не попытаюсь ускользнуть от него. — «В каком-то смысле это будет правдой», — сказала она себе, тщетно стараясь успокоить мучившую ее совесть.
Алекс дал волю потоку солдатских ругательств, точно выразивших возникшую перед ним дилемму. Джинни, понимая, что эти ругательства адресованы не ей, молчала, затаив дыхание, чтобы не выдать себя каким-то образом.
— Очень хорошо. — Алекс принял решение с присущей ему стремительностью. — Ты можешь пойти, поскольку это, наверно, последняя возможность. В следующее воскресенье мы будем в Лондоне, где никто не осмеливается прибегать к традиционным ритуалам. Ты даешь мне слово, что войдешь в церковь и выйдешь из нее сразу по окончании службы из той же двери?
— Да, я даю тебе слово. — Сердце ее учащенно застучало, хотя она и чувствовала себя так, словно только что выбралась из помойной ямы и вся покрыта грязью предательства. Как бы она ответила ему, если бы он попросил ее дать слою не заниматься ничем запрещенным во время службы?
Джед проводил ее до двери церкви. Солдат был неразговорчив, сдержан более, чем обычно, ясно давая понять Джинни, что крайне не одобряет ее поступок. Он встал у порога, широко расставив ноги и держа пику перед собой. Глаза его были неподвижно устремлены вдаль, он не обращал внимания на жителей городка, торопливо проходивших мимо него и опускавших глаза при столь мощном напоминании о силе парламента, зная, что они молятся сегодня только из милости.
Джинни смело вошла в церковь, и ничто в ее облике не говорило о том, какое волнение и трепет она испытывает в этот момент. Прихожане искоса и с любопытством смотрели на нее, пока она шла по проходу между рядами в поисках свободной скамьи.
— Госпожа, прошу сюда. — Помощник старосты указал на переднюю скамью, напротив кафедры проповедника. По другую сторону прохода сидела хозяйка Браун и ее семья; все они приветствовали Джинни едва заметным кивком головы. Хотя церковь быстро заполнялась прихожанами, никто не сел рядом с Джинни, и она гадала, случайность это, или же это делается намеренно. «Скорее всего намеренно, — решила она. — Опасно знаться с человеком, который пришел с армией парламента, каков бы ни был его статус».
Из церкви исчезли все украшения, картины и серебро, но купель осталась, так же как алтарь и глубокая, из темного дуба, исповедальня. Цветные витражи в окнах еще не были выбиты, священник одет в рясу и стихарь, будто война ничего не изменила. «Кто же этот Рыжий Лис?» — гадала Джинни. В это время началась служба; знакомый ритуал действовал на нее успокаивающе.
Большая дубовая дверь скрипнула, и Джинни оглянулась назад, увидев, как Джед закрывает за собой дверь. Он решительно прошел по проходу к скамье, где сидела Джинни, и сел на другом ее конце. Может, полковник приказал ему не спускать глаз с подопечной парламента ни на секунду? Или Джед сам решил превысить свои полномочия? В любом случае это было совсем некстати. Вдруг он будет настаивать на том, чтобы проводить ее к алтарю? Джинни заставила себя сосредоточиться на службе, не отрывать глаз от молитвенника, хотя знала молитвы наизусть. Она не должна показать, что ее волнует присутствие Джеда. Нельзя допускать, чтобы глаза оглядывали церковь, выискивая с опаской какое-то невольное движение, которое выдаст их всех.
Пот градом катился с нее, выступил на верхней губе. Пальцы вспотели и стали скользкими и неуклюжими на тонкой дорогой бумаге ее молитвенника. Она могла предпочесть и трусливый выход — посетить службу, но ничего не передать. Но она обещала королю воспользоваться любой возможностью, сделать все, что в ее силах, и если Рыжий Лис все еще готов рисковать жизнью, выслушав послание, она передаст его.
Помощник старосты появился рядом с Джинни, приглашая ее пройти к амвону, где уже стоял священник, держа скромную деревянную чашу для причастия вместо привычного серебряного потира. Она прошла мимо Джеда, гадая, не почувствует ли он запах потливого страха, дрожь тела, которая била ее так, что Джинни засомневалась в способности двигаться. Пойдет ли он за ней? Она поднялась на ступень амвона. Джед остался на месте, неподвижно глядя вперед. Подошли и другие причащающиеся, и, когда они встали на колени, прихожане в церкви громко запели псалом Давида. Величественные слова, придающие силу и утешение, возносились к небу, и когда Джинни взяла чашу, пригубив вино, она услышала, как священник, произнеся привычные фразы, тихо и быстро сказал.
— Если вам нужно поговорить с Рыжим Лисом, говорите.
Под прикрытием поющих голосов она передала слова короля Карла своим сторонникам о том, что он не оставит свой народ, не думает бежать во Францию, что дело их праведное и борьба должна продолжаться. Подняв голову, чтобы принять облатку, которую священник положил ей на язык, она увидела, что глаза его светятся радостью, лицо сияет, и поняла, насколько важно послание короля. Не напрасно она рисковала!
Словно прочитав ее мысли, священник прошептал:
— Вы найдете Рыжего Лиса повсюду, если у вас хватит мужества искать его. — Потом он перешел к следующему причащающемуся.
Джинни, встав с коленей, вернулась на свою скамью, почтительно опустив голову. Она чувствовала бесконечное облегчение. До следующего привала ей не нужно будет интриговать, предавать и бояться.
Глава 9
После полуденной трапезы Джинни обнаружила, что ей нечем заняться. Алекс и его офицеры вежливо извинились и уединились в гостиной, очевидно, обсуждая вопросы, не предназначенные для ушей пленницы. В гостинице царила сонная атмосфера, даже слуги отдыхали. Кухня была пуста, но огонь ярко горел, и над ним висело несколько котелков. Взяв неглубокую корзину, Джинни вышла на конный двор, столкнувшись с солдатами, которые были приставлены к лошадям и поэтому разместились на конюшне. Некоторые праздно болтались, куря глиняные трубки, играя в бирюльки. Другие громко храпели на полуденном солнце. Не желая прерывать их мирный отдых, Джинни пересекла двор и вышла на тропинку. Никто не попытался остановить ее, ведь у нее было разрешение ходить куда ей захочется в окрестностях гостиницы.
Утром по дороге в церковь она заметила землянику, в изобилии растущую у обочины. У земляничного сока много отличных качеств, особенно при лечении кожи, он даже избавляет от бородавок. Нельзя было упустить возможность набрать полную корзинку. Солнце палило, и Джинни повязала платок вокруг головы, закатала рукава платья и заправила юбку за пояс, подставив лодыжки ветерку. Неподвижный ленивый воздух доносил до нее голоса с полей за кустами, но она не обращала на них внимания, глубоко увлеченная приятным занятием. Машинальные движения позволяли ее мыслям течь, куда им заблагорассудится.
Тропинка вилась, и Джинни шла по ней, не замечая, что забралась достаточно далеко, пока не услышала хруст гравия позади себя. И тут, наконец, опомнилась. Повернувшись, она увидела перед глазами широкую грудь, обтянутую кожей.
— И что это у нас тут за малышка, а, Барт? — прогремел голос, а рука в это время обвила ее талию. — Ну-ка, взгляни, Барт.
Джинни уперлась в грудь мужчины свободной рукой, пытаясь увернуться от его руки, на которой вены проступили, словно канаты. Ее сопротивление было встречено грубым смехом, и в этот момент появился еще один мужчина, схвативший ее за подбородок. Она почувствовала запах пива, зловоние изо рта, в котором виднелись лишь корешки зубов, и через мгновение этот рот обрушился на нее, буквально заглотив ее губы.
В этот момент она была не столько испугана, сколько разозлена; она осыпала их проклятиями, изо всех сил ударяя мужчину, державшего ее, по ногам. Ее сопротивление, казалось, только забавляло и распаляло их, и, увидев герб на плече одного из них, Джинни с ужасом, смешанным с облегчением, поняла, что это солдаты отряда Алекса.
— Вы не понимаете, что творите, — выдохнула она сквозь опухшие губы, когда затрещало кружево у нее на груди. — Если ваш полковник узнает…
— И кто же это ему скажет? — насмешливо спросил один из солдат. — Ну, давай же, деревенские девчонки всегда не прочь порезвиться. Им сейчас не хватает этого, ведь дома остались одни старики да мальчишки. — Они оба покатились со смеху, толкая ее к канаве. Большие руки больно ощупывали ее грудь под разорванным лифом платья. — Любишь побольнее, да?
Страх обуял ее, так что стало трудно дышать. Они не знали, кто она, и они обидят ее. Размахнувшись изо всех сил, она шмякнула перевернутой корзиной земляники по голове одного из солдат. Большого вреда это ему не причинило, но корзина ударила его в лоб, и земляничный сок залил ему глаза, вызвав резь и на миг ослепив его. Громко заорав, он отпустил ее. Его напарник, чьи руки были заняты тем, что расстегивали штаны, попытался схватить ее, но чуть замешкался. Джинни с абсолютной точностью ударила ногой в ту часть его тела, которую он как раз пытался обнажить. С мучительным стоном он свалился на своего напарника, а Джинни бросилась бежать по тропинке… прямо в объятия Джеда.
— Тихо, тихо, — приговаривал Джед, прищелкивая языком, словно успокаивая испуганную лошадь. — А я-то гадал, куда вы подевались. Теперь все хорошо. Сядьте у дороги и подождите меня.
Она так и сделала, сев на обочину. Ноги ее начали дрожать теперь, когда возбуждение утихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65