Так разделялся народ Фив, и сын разлучался с отцом, а жена с мужем ради Атона. И как приверженцы Атона носили крест жизни на платье или воротнике, так рог Амона был отличительным знаком его верных, по которому они узнавали друг друга и который носили открыто, благо никто не мог запретить им - ведь рог во все времена был излюбленным украшением одежды! Почему для этой цели они выбрали именно рог, сказать наверняка не могу. Может быть, имелся в виду рог Амонова овна, а может - одно из бесчисленных божественных имен, пишущееся так же, как слово «рог», которое, раскопав в древних речениях, жрецы вытащили на белый свет и дали народу для опознания друг друга. Так или иначе, но носители рога опрокидывали корзины торговцев рыбой, крушили щиты на окнах и нападали на своих противников с кличем: «Прободаем, пропорем Атона рогом!» На что приверженцы Атона ответили тем, что стали носить под платьем ножи, выкованные и заточенные в форме креста жизни. Этими ножами они оборонялись, подбадривая себя криками: «Воистину кресты наши острее рогов! Крест жизни подарит вам вечную жизнь!» И точно - этими ножами они отправили многих в Дом Смерти для приготовления к вечной жизни. Стражники никогда не останавливали их и даже защищали, хотя часто бывало, что целая ватага Атоновых сторонников, «крестов», наваливалась на одного «рога», забивала его и, раздев донага, бросала на улице.
К моему изумлению, власть Атона в Фивах необыкновенно окрепла за прошедший год, и отчего это произошло, я не сразу понял. Одной из причин было возвращение в Фивы многих новопоселенцев, все потерявших, вконец разоренных и озлобленных на жрецов, которых они обвиняли в отравлении хлеба, и на чиновников, потворствовавших тем, кто засорял каналы и пускал скот на поля с посевами. Новопоселенцы в своем отчаянии принесли с собой Атона. Ревностными сторонниками Атона были все, кто выучился новому письму и ходил в Атоновы школы, - молодежь всегда поддерживает то, что наперекор старине. Также рабы и гаванские носильщики, собираясь вместе, говорили:
- Наша мера и так ополовинена, нам терять нечего! И если перед лицом Атона нет ни господ, ни рабов, ни хозяев, ни слуг, то для Амона мы только вечные должники!
Но больше прочих радели об Атоне воры, грабители могил и доносчики; эти последние особенно нажились и теперь очень опасались мести. Вообще все, кто так или иначе зарабатывал на Атоне свой хлеб и не хотел впадать у фараона в немилость, предпочитали держаться за Атона. Так разделялись и враждавали в Фивах, пока наконец самые достойные и миролюбивые люди не пресытились всем этим и не изверились окончательно. С горечью они сокрушались:
- Амон или Атон, нам все едино! Мы хотим одного - в спокойствии делать свое дело и получать за это свои меры полными. Но нас раздирают на части, так что мы уже не знаем, стоим мы на ногах или на голове!
И все же в наихудшем положении оказывается в такие времена тот, кто хочет оставаться самим собой и не мешать другим верить во что им угодно. На него ополчаются и те и эти, поносят его и уличают в безволии, равнодушии, тупости, черствости, строптивости и отступничестве, пока наконец, затравленный, он не начнет рвать на себе одежды и не закроет на все глаза, выбрав крест или рог - что-нибудь, что, по его мнению, принесет ему меньше вреда.
И вот так многие дома украсились изображениями рога и креста, целые городские кварталы выставляли их, они висели на стенах винных лавок, пивных и увеселительных заведений, так что «рога» пили в своих пивных, а «кресты». - в своих; девицы же, занимающиеся своим ремеслом под обводными стенами, вешали себе на шею попеременно то крест, то рог, в зависимости от вкуса каждого следующего мужчины. Но всякий вечер и те и другие, упившись в своих пивных, вываливались гуртом на улицы, разбивали светильники, гасили факелы, крушили щиты на окнах и наносили друг другу увечья, так что невозможно уже было понять, кто из них хуже - «рога» или «кресты», во всяком случае меня одинаково ужасали и те и эти.
«Крокодильему хвосту» тоже пришлось сделать выбор, сколь Каптах не ловчил, чтобы избежать этого: ему хотелось оставаться сторонником всякого, из кого можно было выдоить серебро. Впрочем, выбора как такового у него не было, ибо на стене его дома каждую ночь появлялся крест жизни в обрамлении непристойных рисунков. И это было неудивительно: зерноторговцы пылко ненавидели Каптаха за то, что он разорил их, раздав зерно новопоселенцам. Так что тут не помогла даже его хитрость - указание в налоговом отчете, что заведение записано на имя Мерит. Кроме того, поговаривали, что в этом питейном доме плохо обошлись с Амоновыми жрецами. И наконец: здешними завсегдатаями были гаванские богачи самого сомнительного толка, не колебавшиеся в выборе средств для своего обогащения; так, это место давно уже облюбовали старшины грабителей могил, они с удовольствием пили здесь «крокодильи хвосты» и сбывали в задних покоях награбленную добычу скупщикам тайных товаров. Все эти люди были сторонниками Атона: благодаря ему они обогатились и его именем сокрушали соперников и отправляли их в рудники, ложно свидетельствуя перед судьями. Грабители могил к тому же заявляли, что вламываются в усыпальницы, движимые истым благочестием, - ради Атона уничтожить на стенах имя проклятого бога.
В это мое пребывание в Фивах в моем дворе уже не толпились больные, пришедшие за помощью, многие сторонились меня, избегали встречаться со мною взглядом, а увидев где-нибудь в уединенном месте, говорили:
- Мы не желаем тебе зла, Синухе! Наших жен и детей точат разные хвори, мы в отчаянии и не знаем, что предпринять, потому что целителей, равных тебе, больше нет! Но приходить к тебе мы не смеем, мы боимся, что твой дом проклят, и не хотим навлекать на себя несчастье.
И еще они говорили:
- Нас страшит не проклятие, все эти божественные дела нам опостылели, и меры наши оскудели так, что нам в общем все равно - жить или умирать. Мы боимся «рогов» - они ломают двери наших домов и избивают наших детей, пока мы работаем. А ты слишком известен - ты довольно говорил об Атоне, и на воротнике у тебя этот неприятный знак!
Я отвечал:
- Я не могу обижаться на вас и ваше невежество, и ваши трудности мне понятны. Идите тогда к Амону, я слышал, что он исцеляет больных чудодейственным способом.
Они говорили мне:
- Ты смелый человек, Синухе, раз произносишь вслух это имя, не боясь стражников. Это правда, Амон исцелил многие мучительные недуги, но его исцеления кратковременны, а потом недуг возвращается с новой силой. Мы сами испытали это и поэтому побаиваемся священных исцелений, которые к тому же привязывают нас навечно к рогу, а мы такого не хотим, мы хотим жить свободно, хотим не бояться за свою жизнь и спокойно заниматься своим делом. Но этого-то нам и не дают! Так что прости нас, Синухе, прости, что из страха за себя и за свои семьи мы не решаемся приветствовать тебя должным образом, как требует твое достоинство.
Зато рабы и гаванские носильщики не чинясь шли ко мне со своими раздробленными в жерновах пальцами, разбитыми коленями и руками, сломанными свалившимся с лебедки грузом. С робостью они спрашивали меня:
- А правда, что этот Атон, которого мы не понимаем, потому что у него нет изображений, равняет богатых и бедных и освобождает рабов? Мы тоже хотим лежать на ложах под расписными потолками, пить вино из золотой посуды и заставлять работать на нас других! Мы ведь знаем, что такое уже было, когда богачей усылали в рудники и их жены просили подаяния на улицах, а те, у которых прежде не было ничего, в изобилии имели хлеб и вино и спали под золотыми потолками. Если такое время уже было, оно ведь может повториться! Установит ли Атон снова такой порядок?
Я лечил их пальцы, вправлял вывихнутые руки и ноги, перевязывал колени и говорил им:
- Воистину не меня спрашивайте об этом, мне об этом ничего не известно - один фараон ведает мудрость Атона и Атон лишь ему открывает свой замысел. Я знаю только то, что Атон определяет каждому его место, цвет его кожи и язык. Рабы были всегда и всегда будут, и людям всегда придется работать своими руками, с этим ничего не поделаешь, и поэтому пусть каждый занимается своим делом в соответствии со своим умением. Боюсь, что речи ваши опасны и мысли сулят недоброе, и мне не хотелось бы, чтобы вас услышали стражники.
Но они отвечали:
- Мы говорим с тобой откровенно, Синухе, потому что знаем, что ты простая душа и мухи не обидишь, вот и нас ты лечишь без всякой платы. И уж точно ты не станешь объявлять о наших разговорах. Но ты неправильно нас понял: мы сами понимаем, что люди должны работать своими руками, но мы не понимаем другого - почему именно мы родились, чтобы быть рабами и наемниками, а все прочие - чтобы пить из золотой посуды в золотых дворцах! Вот этого мы не понимаем и хотим, чтобы нам объяснили. Иначе нам не остается ничего другого, как думать, что весь этот порядок неправильный и ошибочный и достоин только шакальей могилы. И, может быть, однажды мы ее выроем и отправим в нее всех богачей, вельмож и тех, кто сейчас бьет нас палками!
Их наглость просто ошеломила меня, но в ней была правда, и я тщетно ломал голову, ища достойный ответ - всей моей учености не хватило для него, и поэтому я только сказал:
- Человек - раб, если чувствует себя рабом. На самом деле в душе каждый человек свободен.
На это они ответили, усмехаясь:
- Попробовал бы ты разок палок по спине, так бы не говорил! - Потом они добавили: - Мы любим тебя, Синухе, за то что ты простая душа и лечишь нас без всякой платы. Поэтому можешь приходить к нам в гавань, мы спрячем тебя в пустой корзине и спасем тебе жизнь, когда начнется великий шакалий гон. Думаем, что начнется он очень скоро, потому что меры наши скуднее скудных, масло горчит все сильнее и терять нам больше нечего!
Меня, однако, никто пока еще не смел задевать, ибо я был все-таки царским лекарем и самый беднейший гаванский люд знал меня и слышал о моих делах. Поэтому ни крестов, ни непристойных картинок на моем доме не появлялось и никто не подбрасывал падаль в мой двор, даже пьяные дебоширы обходили его стороной, когда таскались гурьбой по ночным улицам, выкликая имя Амона, чтобы позлить стражников. Так или иначе, но почитание всякого носящего знаки царского отличия было глубоко в крови у народа, как ни старались жрецы уверить его, что фараон Эхнатон - незаконный царь.
Но вот одним жарким днем маленький Тот вернулся с прогулки истрепанный и побитый, из его носа текла кровь, а один зуб был выбит, что, впрочем, ему не очень повредило, потому что как раз в это время у него менялись зубы и рот его выглядел очень потешно. Тот всхлипывал, хотя старался держаться молодцом, но Мути пришла в ужас и от негодования и злости даже расплакалась, пока умывала его. После чего, не в силах больше сдерживать себя, она схватила своей сухонькой ручкой валек для стирки и ринулась к двери с криком:
- Амон или Атон, но эти щенки вязальщика мне ответят!
И прежде чем я успел остановить ее, она исчезла. А вскоре с улицы донеслись мальчишечьи вопли, ругань мужчины и крики о помощи. Мы с Тотом боязливо выглянули за дверь и увидели Мути, именем Атона расправлявшуюся со всеми пятью сыновьями вязальщика тростника, с его женой и с ним самим, тщетно закрывавшим руками голову, в то время как из носа у него сочилась кровь.
Закончив расправу, Мути возвратилась в дом, еще тяжело дыша от негодования, а когда я попытался успокоить ее и объяснить, что вражда порождает лишь вражду, а мщение вспахивает поле для мщения, она едва не побила вальком и меня. Однако, по мере того как проходил день, совесть начала мучить ее, и, сложив в корзину медовые пирожки, жбан пива и ношеное платье, она отправилась к вязальщику тростника - мириться с ним и его семейством, заявив ему при этом:
- Держи своих мальчишек построже, как я держу своего, то есть мальчика моего господина. Не годится добрым соседям мутузить друг друга из-за рогов или крестов, тем более что я-то покажу задницу любому богу, из-за которого моему мальчику поставят синяк или пустят кровь из носа!
После этого происшествия вязальщик стал относиться к Мути с величайшим почтением и носил подаренные ею вещи по праздникам, а его сыновья сделались приятелями Тота, частенько заглядывали к нам на кухню за сладким пирожком и все вместе дрались с отпрысками «рогов» и «крестов», если те забредали на нашу улицу с недобрыми намерениями. Тот сражался рядом с ними, так что сам Сет не мог бы уже разобраться, кто он - «рог» или «крест». Но мое сердце трепетало теперь всякий раз, как Тот шел играть на улицу. Ибо я не хотел останавливать его: он должен был научиться стоять за себя и получать свою меру полной. И все же я повторял ему всякий день:
- Слово сильнее кулака, Тот. А знание сильнее невежества, поверь мне.
5
Мне остается рассказать совсем немного о своей жизни в Фивах, но я хочу продлить этот рассказ, потому что в том, о чем пойдет речь дальше, не будет уже ничего хорошего. Поэтому я лучше поведаю о посещении Золотого дворца, что было сделано мною по приказу фараона и чего я из-за Мехунефер безмерно страшился. Я шмыгнул туда мимо стражников и придворных, как проскакивает в кустарнике заяц, боящийся кровожадного орла. Во дворце я встретил Носителя жезла царя - Эйе, который выглядел очень мрачным и озабоченным и откровенно сказал мне:
- Синухе, у меня все выскальзывает из рук, и боюсь, что завтрашний день хуже нынешнего. Постарайся урезонить фараона, если сможешь, а если не сможешь, дай ему какое-нибудь одурманивающее снадобье, чтобы он забылся и сон пришел к нему! Каждый его новый приказ безумнее предыдущего, я боюсь, что он совсем перестал понимать, что происходит вокруг. Воистину вкус власти горек для моей гортани, к тому же этот проклятый Хоремхеб строит козни против меня и останавливает в Мемфисе грузы с зерном, которые я отправляю в Сирию по условию мирного соглашения за золото. Хоремхеб наглеет с каждым днем, он вообще не выполняет моих распоряжений, правит в Мемфисе словно наместник фараона, хотя отлично знает, что наместник здесь я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121