Он подался вперед и взял ее за обе руки. Затем поцеловал в губы. Каролина как ни в чем не бывало скользнула в его объятия. Ничто никогда не казалось ей более естественным, чем отвечать на проявление любви Фрэнсиса.
– Сколько вам лет, Каролина? – спросил он наконец.
– Двадцать четыре.
– А мне сорок один. Вы можете себе представить вашего мужа на семнадцать лет старше вас?
– Мне эта разница не кажется такой уж большой. И она будет уменьшаться по мере того, как мы будем становиться старше.
– Так оно и будет. Вы очень мудры. Есть более сильное возражение. Вы можете представить себе жизнь с человеком, которого не любит большинство его знакомых и которого даже собственная родня готова заклеймить как убийцу?
– А вот теперь вы говорите чушь, – резко возразила Каролина, чувствуя, как сильно повлияла на него вся эта история с мнимым убийством. – Все эти фантастические слухи искусственно подогревались тайной исчезновения Ады, Должен же кто-то быть козлом отпущения, и, думаю, они выбрали вас, потому вы для них непонятный человек, а непонятного люди, как правило, боятся. Вы умнее большинства из них.
– И вы можете добавить, что я их оскорблял своей грубостью, – с непривычным для него самоуничижением произнес Фрэнсис.
– И вероятно слишком ироничным отношением.
– Что вы имеете в виду?
– Уж очень часто вы их дразнили: говорили бедной миссис Уитерби, что собираетесь вырубить все деревья в Заповеднике, только для того, чтобы посмотреть, поверит ли она вам. Или тайком пробрались в мавзолей, как театральный злодей, потому что знали, что одна любопытная женщина, как полоумная, боится вас. Искушение, наверное, было непреодолимым. Но поскольку вы привыкли смеяться и подшучивать над людьми с совершенно невозмутимым видом, нечего жаловаться, если глуповатые люди приписали вам преступление, которого у вас и в мыслях не было совершать!
– Такое как убийство? Боже правый! Вы, наверное, думаете, что это должно мне льстить!
Она с нежным удивлением заметила, что он ничуть не смутился этим объяснением, а испытал облегчение.
– Люди так прозаичны, – произнес он. – И так серьезны. Я не мог отказать себе в удовольствии проколоть этот пузырек серьезности! Может быть, это звучит странно, но первая полезная вещь, которой я научился в жизни, – это смеяться… для начала над собой.
– Кто вас этому научил, Фрэнсис?
– Отец. Он был отличным малым, красавцем и превосходным человеком во всех отношениях – то, что сегодня называют денди. Мой брат Диллингфорд, отец Джека, пошел в него. Я был хилым существом, моим родителям предсказывали, что я долго не проживу, и матушка баловала меня, как могла, сделав все возможное, чтобы превратить меня в тряпку, я всегда был для нее бедным маленьким Фрэнком. Отец ничего подобного не допускал. Он поддразнивал меня, иногда грубо со мной разговаривал, обращался со мной как с настоящим мальчишкой, а не с маленьким капризным кандидатом на смертное ложе. Нет необходимости говорить, что я всегда тянулся к нему и Диллу. Они никогда не обращались со мной снисходительно, не делали вида, будто не замечают мои недостатки, что было бы хуже. Мой маленький рост принимался как нечто само собой разумеющееся, и отец называл меня своим мальчиком, подносчиком пороха. Я не сомневаюсь, что было полно добрых душ, которые считали, что отец жестоко обращается с больным ребенком, но он сделал из меня мужчину, и я всегда чувствовал, что он любил меня не меньше, чем Дилла.
Каролина вспомнила, как миссис Харпер описывала Фрэнсиса в детстве, и поняла, что даже самый разумный человек может ошибиться. Она уже питала теплые чувства к двум членам семьи Обри, с которыми никогда не встретится.
– Жаль, что я не знала вашего отца и Диллингфорда. Джек похож на них?
– Внешне? Да, очень. По характеру он больше похож на мать; полагаю, во многом проблема заключалась именно в этом. Бедный Дилл попал в глупое положение, получив титул, и наделал огромное количество долгов; умирая, он хотел быть уверенным, что его мальчик не попадет в такую же западню, поэтому он все оговорил в своем завещании и умолял меня хорошенько заботиться о Джеке. А я, боюсь, не сумел выполнить данное мне поручение. Я восстановил состояние семьи, но так и не научил Джека бережливости. В конце концов, он поселил модную куртизанку в сельском коттедже, а можно ли представить себе большую расточительность? Но мы никогда не понимали друг друга по-настоящему. Он вынужден был без конца слушать мои грубые, ироничные нравоучения, и теперь я понимаю, они просто не доходили до его сознания.
– Я верю, теперь вы будете ладить лучше, – утешила его Каролина.
«Странные все-таки семьи», – решила она, подумав не только о семье Обри, но также о семье Гейни, из самых лучших побуждений вовлекшей Аду в ту жизнь, которую большинству женщин советуют избегать. И об Октавии Барроу, неблагоразумном неоперившемся юнце из клерикального клана. Когда речь заходит о родственниках со стороны жены или мужа, шансов не подойти друг другу становится даже больше. Об этом она и сказала Фрэнсису.
– Я уверена, Артур будет рад избавиться от меня. Надеюсь, Лавиния тоже не будет возражать.
– Думаю, она смирится с неизбежным.
– Что вы… боже мой! – воскликнула Каролина. – Когда она удалилась и оставила нас наедине, я не успела удивиться, потому что была очень рада увидеть вас, но, согласитесь, это очень странно с ее стороны! Как вы думаете, она догадалась, что вы пришли сюда сделать мне предложение?
– Разумеется, догадалась. И более того, предупредила меня, что это надо сделать сейчас или никогда, потому что она больше не сможет потворствовать моим тайным визитам.
– Ну, это уж совсем оскорбительно!
– Вовсе нет, – ласково заверил ее Фрэнсис. – Небольшое сватовство вполне допустимо. Никто не может сказать, что я попался!
– И поделом вам будет, если скажут, – улыбнулась Каролина, не поддаваясь на провокацию. – Когда я говорю, что оскорблена, я имею в виду, что всегда считала себя более сообразительной, чем Лавиния. Откуда она узнала?
– Такие вот Лавинии всегда чувствуют подобные вещи. Вы, мое сокровище, знаете множество гораздо более интересных вещей… Теперь, полагаю, мне придется добиваться встречи с почтенным Артуром; конечно, нам не нужно его разрешение, но хотелось бы обо всем договориться по-дружески.
– Ах да, ради Лавинии, Мы должны убедить его без ее помощи, что вы именно тот человек, за которого я должна выйти замуж.
– Обелить мои пороки? Это похоже на жалость, – произнес Фрэнсис, сразу же вызвав у Каролины недоверие. Глаза его блестели.
– Фрэнсис! Только не вздумайте дразнить моего зятя, я этого не переживу!
– Разумеется, не буду, если вы этого не хотите. Я просто сказал, что это похоже на жалость, и, если бы вы были искренни, вы со мной согласились бы. Он напыщенный пустозвон, и вы это знаете.
– Вероятно, но он был настолько добр, что разрешил мне жить у них все эти годы. Я ему бесконечно признательна.
– Признательны! Это самое пагубное чувство, которое порождает неискренность. Надеюсь, вы не собираетесь быть признательной мне, моя девочка?
– Нет, зачем? – тотчас же парировала Каролина. – Насколько я понимаю, мне придется постоянно вытаскивать вас из неловких ситуаций, в которые вы попадаете, и улаживать скандалы? Это вы должны быть мне признательны!
Фрэнсис рассмеялся:
– Моя прелестная Каролина… наконец-то я нашел женщину, которая без переводчика понимает мой язык! Как же мы будем счастливы!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20