В день рождения Радомира один 25-летний возлюбленный одного 60-летнего венецианского художника у всех на глазах влюбился в 25-летнего студента-искусствоведа и закрылся с ним в роскошной ванной. И праздник по поводу выборов нового мэра, который Радомир закатил еще до провозглашения результатов, чтобы поддержать своего любимого кандидата, закончился громким скандалом. Проигравший кандидат, молодой красавец, автор социальных критических пьес, был так огорчен своим провалом, что в какой-то момент разрыдался. Слезы струились по его лицу, из носа текло, на него было неприятно смотреть. Он никак не мог успокоиться, всхлипывал и вскрикивал, чем привел всех в неловкое замешательство. Но вдруг он успокоился, когда его принялась утешать американская туристка, типичная gate-breaker взломщица дверей, человек, прорывающий преграды (англ.).

. Это было особенно неприятно Радомиру, потому что никто не знал, как она попала на праздник.
А на Новый год адвокат Радомира доктор Карле сам выбрал Палаццо Дарио как сцену для своего выхода в общество в качестве транссексуала. В полночь он объявил, что собирается оперироваться в Милане и надеется на поддержку своих друзей. Через два месяца его видели в светлом парике в кафе «Паола» на Кампо Санто Стефано, он ел мороженое.
Никто не забыл, как крыло ангела пришибло архитектора Кристиано Фабриса. Он вышел из больницы, но ясный рассудок, видимо, не вернулся к нему, так как он тут же заявил, что Радомир представляет собой явную угрозу для общества. И уж тем более непонятным было, как он сумел прорваться во дворец, хотя объяснением этому могло быть то, что Историческая регата была самой захватывающей из всех венецианских вечеринок.
День Спасителя, который вся Венеция отмечала на каналах в украшенных лампочками лодках, был народным праздником. Даже чересчур народным, считал Радомир.
– Венецианцы сидят в лодках, жарят рыбу и едят за длинными столами, едят и пьют, пьют и едят, а под конец сваливаются в воду. Открытие же биеннале и кинофестиваля – праздники светские, но Историческая регата – самый эффектный из венецианских праздников, – говорил он, – особенно для того, кто живет на всемирно известном Большом канале.
И он сам и его дворец должны блистать на этом празднике.
– Будет незабываемо! – объявил он. – И без всяких сюрпризов!
Он приказал Марии вывесить из окон палаццо шелковые платки.
– Величайшее время Безмятежной! – воскликнул он. – Сотни дожей, патрициев, адмиралов проплывут на лодках по каналам. Уже сейчас у лагуны собираются участники праздника, мужчины и женщины с яркими шарфами на талии.
Микелю было приказано написать приглашения и меню с золотыми кантами и подобрать подходящий к старинным кружевным скатертям фарфор. Еду Радомир, поколебавшись, заказал в баре «У Гарри», все-таки он не любил Эриберто Чиполлина.
– Его статьи в «Gazzettino» портят мне аппетит, – повторял он.
Это с одной стороны. С другой стороны, на вручении литературной премии Кампиелло Эриберто подал такой упоительный лимонный ризотто, что он до сих пор не мог его забыть.
Радомир распорядился, чтобы госпожа Лидия испарилась до прихода первых гостей. Она появилась около двенадцати. Мария открыла дверь, и ей навстречу вывалилась грудь госпожи Лидии. Она держала в руках пакет, какой обычно дают в овощных магазинах.
Салон был пуст. Радомир занимался приготовлением стола, Микель пошел в кондитерскую за десертом, Мария отправилась на кухню жарить bovoleti – виноградных улиток, закуску к аперитиву.
На госпоже Лидии было красное длинное до пола платье.
– Я это чувствую! – сказала она, не успев переступить порог.
Ванда испугалась, что госпожа Лидия вновь свалится в свой безудержный транс. Будем надеяться, что не при Радомире, это его шокировало бы.
– Я чувствую, что здесь нарушен баланс мужской и женской энергии, – сказала госпожа Лидия, почесав нос.
– Несомненно, – ответила Ванда и повела ясновидящую в салон Мохамеда.
– Я кое-что увидела, – сказала госпожа Лидия.
– Да? – Ванде стало интересно.
– Мариетта. Это была дочь строителя Ка Дарио.
– Да, я знаю.
– Она покончила самоубийством.
– Я слышала, что у нее был сердечный приступ.
– Семья скрыла истинную причину смерти, – прошептала ясновидящая. – Мариетту обманул муж. А знаете ли, тысячу лет назад измена мужа это совсем не то, что теперь.
– Пятьсот лет, – подумав, сказала Ванда. – Палаццо Дарио был построен в конце XV века. Поэтому всего пятьсот лет.
Госпожа Лидия пошла по дворцу. Она критически оглядывала интерьеры. Кушетки в стиле ампир, сундуки, шкафы и комоды, роскошные столики с инкрустацией, секретер из корневого дерева, китайские вазы, Геркулесы, венецианские мавры, оруженосцы эпохи Возрождения, портреты – все это она откомментировала лишь коротким отрицательным «тсс!».
Она расстелила розовый платок в центре салона и села на него. Вокруг себя она расставила образки Мадонны делла Салюте. Из пакета достала лимоны и выстроила из них перед собой пирамиду. Во время сеанса демоны должны собраться в эти лимоны, объяснила она Ванде. Она заберет их с собой, разрежет на кружочки и выбросит.
– Этот способ оправдал себя уже в нескольких дворцах.
Затем она легла и тяжело задышала. Ванда выскользнула из салона, тихо прикрыв дверь.

На кухне Мария добавляла в улиток оливковое маетло и чеснок.
– По-моему, она такая же чокнутая, как маг Александр, – сказала она. – Радомир мог с таким же успехом выбросить деньги в канал.
Ванда пожала плечами.
– Это всего лишь попытка.
Госпожа Лидия позвала ее.
Она все еще лежала на розовом платке. На лбу и носу у нее собрались капельки пота. Она тяжело дышала. Кончиками пальцев она взяла несколько лимонов.
– Я чувствую это. Здесь полно негативной энергии.
Она сложила лимоны в пакет.
– Нужно провести несколько сеансов.
Она оправила платье.
– Боюсь, что с вами может случиться что-то плохое.
И сочувственно посмотрела на Ванду.
– Советую вашему дяде срочно убрать люстры и светильники. Я чувствую, что негативная энергия исходит от них.
Ванда проводила ее до дверей, а потом рассказала всем о неприкаянной душе Мариетты. Радомиру было скучно. Истории обманутых жен всегда заставляли его скучать. Напрасно Ванда пыталась внушить ему озабоченность госпожи Лидии.
– Ты же сам говорил, что наши светильники нельзя назвать шедеврами, – сказала она.
Радомир был возмущен.
– Что она себе позволяет? Не шедевры! Хорошо! Но венецианский seicento семнадцатый век.

, об этом эта ведьма, естественно, понятия не имеет. Я что, у табачной лавочницы должен консультироваться, как мне обставлять дом? Больше об этом ни одного слова слышать не хочу!

Радомир был неутомим. У окон были расставлены стулья и маленькие кофейные столики, сервированные венецианскими маврами – друзьями Микеля из Сенегала, так, чтобы гости с любого места могли наблюдать за парадом гондол, лодок и позолоченных судов и выпить шампанское. Нанимая друзей Микеля, Радомир на этот раз изменил своему принципу (он их презирал), потому что каждый из них стоил вдвое дешевле официанта от Чиполлина.
Играла музыка. Оркестр состоял из стекольщика (саксофон), реставратора мебели (скрипка) и окулиста (рояль), обслуживающих Радомира.
Через час стали собираться гости. Граф Гримани из Палаццо Пизани-Моретта прибыл первым. Он вошел со своей женой Бианкой, страдавшей тиком, поэтому ее рот никогда не закрывался, она все время причмокивала и заглатывала воздух, как золотая рыбка. Ванда думала, как бы ей удрать от обоих, уж граф опять не упустит случая потрогать ее за ноги. За ними появился владелец Галереи дель Леоне на Джудекка. Как всегда, он был в обществе своей подруги, маленькой австрийской баронессы, которую он демонстрировал в качестве поощрения всем покупателям, если те решались на приобретение в его галерее. Ванде что-то в баронессе напоминало морской огурец. Она была до такой степени озабоченной и помешанной на своем либидо, что пыталась совратить даже Радомира. За ними прибыли Костанцо – сицилийцы, которых Радомир пригласил из соображений политкорректности, чтобы избежать упреков в расизме. Театральный декоратор Эцио Костанцо был великолепным танцором и дамы всегда роем кружили вокруг него: фокстрот, вальс, танго.
Чтобы доставить Ванде удовольствие, Радомир наконец, перешагнув через себя, пригласил и графа Морозини, хотя и считал, что тот здесь совершенно лишний. Приехала Изотта Вианелло, президент Фонда Палладио, ее супруг был владельцем крупнейшего в Италии лесопитомника. Затем вдова Пиньятти, ее муж был издателем и умер почти сразу после свадьбы. Когда она не была в отъезде, а путешествовала она часто, она издавала альбомы и небольшие подарочные книги для туристов, в основном с видами Венеции. Она всегда появлялась в сопровождении молодых людей, которые с каждым разом становились всё моложе и так походили друг на друга, что можно было подумать, будто она держала их где-то в питомнике. Закадычная подруга Радомира, графиня Брунелла, приехала бы в любом случае даже без приглашения, потому что если она не посещала своих умирающих тетушек, переписывающих в ее пользу свои завещания, или не пересчитывала свое венецианское стекло эпохи барокко, с утра до вечера она только и делала, что скучала. Радомир пригласил ее, тем не менее, с одним условием – она должна оставить своего мужа, адвоката Бурато, дома. Это жуткий тип, которого нельзя подпускать к алкоголю; стоило ему выпить, как он начинал скандалить по любому поводу, а его лицо наливалось при этом желчью. И, разумеется, верные клевреты Радомира: венецианка-искусствовед, советница по налогам, как всегда бросавшаяся чистить пепельницы, молодой поэт и скульпторша-путешественница.
Непривычный для сентября зной царил в городе, ливреи на маврах насквозь промокли от пота. На кухне таяли торты из кондитерской. Ванда бегала от графа Гримани, а он гонялся за нею по всем этажам. Чтобы отделаться от него, Ванда заговорила с австрийской баронессой.
– Я три года назад приехала в Венецию, – сказала баронесса, – и сразу заболела ею! Теперь я уже и представить себе не могу, как люди живут где-то еще!
– А жаль, – ответила Ванда, изобразив улыбку.
Внизу на канале завершался исторический парад.
Одетые в костюмы королева Кипра, принц Сулейман, султаны и дожи проплывали мимо их окон.
Началась сама регата. Перед дворцами гребцы благодарили зрителей за аплодисменты, крича «Alza remi!» весла вверх (ит.).

, поднимали весла вверх и отводили их вправо. Там были стройные изящные лодочки с двумя гребцами, были и пузатые с рыбными вершами по бокам, были и длинные, как грузовые баржи, с восемнадцатью гребцами на борту.
– Battelle, caoline, gondolini, sandali, disdotona названия венецианских лодок и судов (ит.).

– у каждого типа лодки свое название, – с гордостью отметил Морозини.
Рядом с Вандой сидел владелец лесного питомника, курил сигару и с равнодушием смотрел на костюмированных гребцов, словно это был многорядный автобан. Ванда попыталась прислушаться к объяснениям по громкоговорителям.
Лидировала «Стригетта».
– Скажите, синьорина, когда начнется фейерверк? – спросил владелец питомника.
– Фейерверка не будет, – ответила она.
– Как? – удивился он. – Как фейерверка не будет?
– Во время Исторической регаты его не бывает.
Он вскочил возмущенный.
– Получается, я здесь сижу, чтобы глазеть на лодки? – Он оглянулся и крикнул своей жене, разговаривавшей в это время с Радомиром и державшей бокал шампанского. – Изотта, а ты что мне обещала?
Изотта, президент Фонда Палладио, взволнованно вскочила. Она покраснела, как гранат, и, преодолевая тяжесть в ногах, словно к ним привязали арбузы, подошла к мужу.
– Amore mio! – мягко сказала она. – Клянусь, я думала, что фейерверк будет.
– Мой муж – пироман! – шепнула она Ванде. – Не замани я его фейерверком, ни за что бы не пришел. Он ненавидит Венецию.
– Как вы это терпите? – Владелец питомника отвернулся от жены и враждебно посмотрел на Ванду. – Я имею в виду запах. Все время воняет, особенно теперь, летом, но и зимой, я заметил, эта вонь – ужас!
– Привыкли, – ответила Ванда.
Она огляделась, ища опору хоть в ком-то.
– А туристы? Как можно жить среди туристов?
– Стараемся их дрессировать, – сказала Ванда. – Учим их гладить, натирать паркет – смотря по обстоятельствам, а бесполезных запираем в саду.
– А гондольеры с серенадами? – не унимался он.
– Иногда ведро воды – прекрасное средство от них, – поспешно ответила Ванда.
Она думала о Примо. Он давно должен был прийти.
– «Венеция – это всего лишь вопрос, как смотреть на нее, – сказал Морозини. – А так, все города одинаковы… »
– Сказал Фридрих Торберг в «Тетушке Йосселе», – пояснила Ванда.
– «… все равно, идет ли речь о Париже, Анкаре или Филадельфии. Те же пробки, тот же смог, те же проблемы с парковкой. Поэтому я думаю, что такое явление природы, как Венеция, мир может себе позволить. Маленький уголок, где люди живут иначе, чем везде».
Историческая регата подошла к финалу. Выиграла буранезская «Стригетта» – «Маленькая ведьма», лодка, побеждавшая и в прошлой, и в позапрошлой, и в позапозапрошлой регатах. Постепенно лодки на всемирно известном Большом канале рассосались.
Мимо Ванды проплыл поднос с коктейлями. Казалось, его несла ожившая красная ливрея. Мавр, державший поднос, растворился в спустившихся сумерках.
– Я здесь жить бы не смог, – сказал древесный питомник.
– Слава Богу! – ответил Морозини.

Радомир пригласил гостей к столу. Правда, в данном случае сказать просто «стол» было бы явным преуменьшением. Он распорядился соорудить П-образный стол, такой, как на его любимой картине «Банкет в Джудекке» школы Лонги, висевшей в Ка Реццонико. Он очень беспокоился по поводу застольного порядка: венецианцев нужно было чередовать с невенецианцами, аристократов с мещанами, но только художественного толка, ни в коем случае не с бизнесменами, некоторые супружеские пары надо было разделить, потому что они вечно ссорились на глазах у всех, другие же ни в коем случае не разделять, потому что иначе они напивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33