— Да. — Он вдруг помрачнел, отошел от нее на шаг и окинул глазами двор.— Извини, Клей, но это не очень хорошее начало дружбы.— Лорел, только не надо на меня давить…Она замерла и сцепила перед собой руки:— Я не давлю, Клей. Я просто из кожи вон лезу, чтобы с тобой подружиться.— Ну, а мне этого вовсе не надо. Пусть все идет как идет, само собой…Она холодно и высокомерно посмотрела на него:— Что ж, если вам так угодно.Он понимал, что ведет себя глупо, но ему уже было наплевать.— Да, мне так угодно.— Я не буду рассказывать Гэвину. Просто скажу ему, что ты очень занят на ранчо. Видишь ли, он хотел, чтобы это я пригласила тебя поехать с нами. Он думал, что мне ты не откажешь.— Можете, черт возьми, говорить Гэвину что хотите. Скажите, что у меня свидание с официанткой в городе. Он поймёт!Она отступила на шаг, широко раскрыв глаза.— Почему ты так груб со мной? — воскликнула она.Он повернулся, в испуге озираясь по сторонам, не стоит ли Гэвин за спиной. Но тот был возле ямы с зажаренными тушами. Одной рукой он запихивал здоровенный кусок свинины в широко разинутый рот, а другой сжимал стакан. Он ослабил галстук, а шляпу набросил на столб кораля.— Пошли, — резко сказал Клейтон, — я отведу вас к нему.— О нет, я больше не хочу быть вам обузой. Идите к вашей девушке, она, очевидно, вас ждет.— Может быть, но я не хочу оставлять вас здесь одну.Она отвесила поклон:— Какая галантность! Какое воспитание! Какие манеры! Поистине, дорогой мой, я в восхищении!Она развернулась на каблуках и, высоко подняв голову, зашагала в дом. Клейтон подавленно смотрел ей вслед.Зачем он ведет себя так? Он обругал себя на чем свет стоит и обеими руками стиснул перила. Господи, и я считаю себя взрослым человеком!И все-таки он знал, что от чего-то уберегся, хотя не понимал пока от чего. Тяжело ступая, он спустился по ступенькам во двор и, когда танец закончился, прошел по дощатому настилу к Телме и Марву Джонсону.— Привет, Клейтон, — сказал Марвин. — Хороший вечерок, а? Славный праздник закатал нам твой отец, верно?— Да, — буркнул он.— Ты ел, Клей? — спросила Телма.— Нет, не ел. Я голоден… А ты?— Я ждала тебя.— Извини нас, Марв. — Он взял ее под руку и повел к яме с мясом, чувствуя сквозь плотный шелк платья ее упругое тело. А вот у Лорел рука мягкая, узкая, даже слишком хрупкая…— Ты была права, — сказал он, когда они сделали себе бутерброды и прошли к одному из столиков возле ворот конюшни. — Она здесь не приживется.— Кто?— Жена Гэвина.— Но я никогда этого не говорила. Я только сказала, что когда старик женится на молоденькой девушке, это не надолго.— Я в этом не разбираюсь. Я только знаю, что уж очень она настырная. У нас так не заведено.— Ну и что, тебе-то какая разница?— Я вынужден жить с ними под одной крышей, по крайней мере — пока.— Клей, что с тобой? Я тебя таким никогда не видела.Он скользнул взглядом по сторонам. Многие гости были уже пьяны, остальные — на подходе. Женщины стояли кучками вокруг веранды и перемывали косточки окружающим, разбирая их прически и наряды. На другом конце площадки он увидел Нелли Первис и Джейн Хэккет — они оживленно о чем-то болтали, согласно кивая головами, юные груди под корсажами трепетали от возбуждения. Такого праздника долина еще не видела.— Ты только посмотри на них, — пробормотал он.— Им хорошо, — сказала Телма.— А тебе?— Ну, и мне. Я люблю праздники.Он насупился, но тут же оттаял и взял ее за руку.— Послушай, ты пойдешь со мной?..— С тобой? А куда?..Он оглянулся.— В прерию.— Ох, Клей, но… — она начала было возражать.Ему было стыдно. Он хотел обладать ею в темноте, но не так как раньше, ему хотелось лишь ощущать податливость невидимого тела.— Мы сможем вернуться, — умолял он, — потом.Она вздохнула:— Какой ты жадный…Но не смогла устоять перед его настойчивостью и пошла с ним. Незаметно ускользнув из освещенного фонариками круга, они растворились в черноте ночи. Стояла теплая звездная ночь. Луны не было. Когда они ушли подальше в прерию, музыка стала какой-то призрачной, она плыла над прерией, как шевеление ветерка, чуть слышно оплакивающего кого-то, а огоньки ранчо казались низкими звездами, которые каким-то чудом опустились к подножию гор. Потом их поглотила тишина.— Хорошо здесь, — сказал он умиротворенно. — Давай посидим немного. Наверное, мне надо было просто уйти подальше от этого шума и посидеть в тишине, на чистом воздухе.Он нашел возле мескитового дерева место, поросшее мягкой травой, и вытянулся на ней, положив голову на колени Телмы. Теперь ему дышалось легче. А над головой расцветала ночь, темная и полная истомы.Через какое-то время он сел и прикурил сигарету, прикрывая огонек спички от ветра ладонями. А когда он снова повернулся к Телме, она уже сняла туфли и расшнуровывала платье.— Что ты делаешь?— Я же знаю, что ты хочешь меня.— Да ладно, уже все в порядке.— Нет, возьми меня. Тебе станет лучше.Он неторопливо снял одежду и наклонился над ее распростертым в темноте телом. А через несколько минут, неожиданно для себя, набросился на нее неистово и грубо, как будто пытаясь вытрясти что-то из нее, заставляя ее стонать от наслаждения.— О, Господи, Клей! — кричала она.Когда все было кончено, она посмотрела на него как-то отстраненно. Он почувствовал, что она понимает его лучше, чем он сам. И ему стало стыдно, стыдно за то, что он воспользовался ею. О чем он грезил в этот миг вожделения? С кем он лежал здесь в прерии?Он знал… но не хотел признаться самому себе. Однако чувствовал, что и она знает.Когда они вернулись, было уже поздно. Пройдя в ворота кораля, они оказались на площадке, залитой разноцветными колышущимися пятнами света. Они прошли через яркую красную полосу и, как только завернули за ограду, он заметил на веранде Гэвина и Лорел. Они смотрели на него, потом Лорел отвернулась.Тут к нему подскочила Нелли Первис. Ее темные глаза сияли, а из собранных в пучок черных волос выбилась непослушная прядь.— Гэвин говорит, ты должен потанцевать со мной! Я тебя везде ищу. Ну, пойдем, Клей!— Я больше не могу танцевать, — сказал он твердо. — Слишком устал. Как-нибудь, Нелли, в другой раз.— Но другого раза не будет!Он пожал плечами:— Ну, что ж, очень жаль.— Да кто ты такой?! — вскипела Нелли. — Что ты из себя строишь?Он повернулся к ней спиной — и наткнулся на пристальный взгляд Телмы. И снова ему стало стыдно, он не знал, куда девать глаза.Он догадывался, что с ним. Когда-то в Новом Орлеане Гэвин вручил ему ключ от клетки, где таилось страшное чудовище, но лучше бы он этого не делал — теперь этот зверь вырвался наружу и рыскал на свободе, и сдерживал его только тонкий поводок разума и узы преданности, готовые вот-вот порваться, преданности тому, кто был причиной этих страданий. Глава двадцать третья Вот уже год Лорел жила на ранчо с Гэвином. Летние месяцы пролетели быстро. Она ездила с ним верхом по долине, и где бы они не появлялись, люди приветствовали их. Мужчины приподнимали шляпы, женщины уважительно кивали — а сами завидовали ее праздности. Лорел это нравилось. Когда в середине лета бывало слишком жарко, она удалялась в свою комнату и читала книги, которые привезла с собой из Нью-Йорка. В комнате было прохладно — деревья, посаженные Гэвином много лет назад, давали густую тень. А после полудня, когда утихал бриз и воцарялся зной, ее обмахивала опахалом горничная-мексиканка. Гэвин выстроил для Лорел специальную ванную, и она частенько лежала, вытянувшись в прохладной воде, почитывая романы, французскую поэзию и журналы, ежемесячно доставляемые дилижансом из Нью-Йорка. Если ей чего-то хотелось, то стоило только сказать Гэвину — и требуемая вещица появлялась так скоро, как только всадник мог покрыть расстояние до Санта-Фе и обратно. Гэвин был ослеплен любовью. Он души в ней не чаял, и потакать ее прихотям стало для него смыслом жизни.Когда пришла зима, долину завалило снегом и дороги занесло. Теперь он не разрешал ей одной отъезжать далеко от дома. Был у него какой-то необычный страх перед зимой, он боялся внезапных метелей и слепящего ветра.Зимой ей стало немного тоскливо. Если Гэвин уезжал, то не с кем было и поговорить, разве что с горничной да с работниками, возившимися возле дома — в хлеву или на конюшне. Клейтон почти все время занимался со скотом. Телма к тому времени переехала в комнатушку напротив кабинета доктора Воля и дала ему ключ. И он на ранчо почти не появлялся, разве только по делу.Но и при Гэвине Лорел все равно скучала. Он завел привычку сидеть в ее комнате в кресле с жесткой спинкой и смотреть на нее. И что бы она ни делала: читала, выщипывала брови или просто глазела в окно на снег — он не сводил с нее глаз. Все вызывало у него восхищение — любое ее движение, любой жест. Вытянула губку — и его лицо озаряла улыбка. Наклонялась снять мокрую обувь или переодевалась — он жадно разглядывал ее. Любая мелочь в ней вызывала у него гордость — гордость собственника. Иногда, когда она спала во время сиесты, дневного отдыха — он потихоньку забирался в ее комнату, устраивался в том же кресле и молча курил, неотрывно глядя, как во сне у нее поднимается и опускается грудь, как она под покрывалом передвинула ногу, как у нее приоткрылся рот и чуть-чуть отвисла к подушке губа, немного перекосив лицо. Все в ней казалось ему прекрасным.Просыпаясь, она вздрагивала, потом какое-то время изумленно смотрела на него, как будто видела впервые в жизни. Это был кто-то чужой, смуглый, обветренный, притаившийся в углу ее спальни. Она старалась ничем не выдать это странное чувство и улыбалась ему. Но в этом не было никакой необходимости: даже ее удивление и мимолетное смятение он боготворил и ловил с ненасытной жадностью.Зимние месяцы тянулись медленно; она все чаще и чаще отказывала ему. На ночь она обычно накручивала свои длинные волосы на папильотки, а потом надевала коричневый шелковый платок и завязывала его на затылке. А когда Гэвин подходил к ее постели, говорила: «Нет, нет, ты растреплешь мне волосы. Мне завтра нужно выйти в город, и я не хочу, чтобы волосы были как мочало».А иногда она жаловалась на головную боль. У нее так часто болела голова, что он в конце концов привез из города доктора Воля, который тщательно ее обследовал.— Ерунда, — запротестовала она. — У меня это с детства. Поболит и пройдет.— А как она у вас болит? — спросил доктор Воль.— Как будто кто-то втыкает иголки в мозг, а потом вытаскивает. Понимаете, о чем я говорю?Некрасивое лицо доктора Воля сморщилось. Он прописал ей какие то болеутоляющие пилюли:— Принимайте сразу после обеда. Может быть, тогда боли прекратятся.А если не болела голова, она жаловалась на рези в нижней части живота.— Не понимаю, — говорила она Гэвину. — У матери они тоже бывали. Может, это наследственное. Так сильно режет. Но завтра, дорогой, мне будет лучше. Да-да, обязательно, я знаю.И он со всем этим смирялся, заботливо ей прислуживал и становился все нежнее. Он хотел отвезти ее к докторам в Санта-Фе. А если врачи в Санта-Фе не помогут, тогда — в Денвер.— Почему бы нам весной не поехать в Нью-Йорк? — спрашивала она.— В Денвере врачи ничуть не хуже, чем в Нью-Йорке, — Гэвин был мрачен. — Может, в следующем году съездим туда. — Он колебался, вертя в пальцах сигару, потом медленно сказал: — А ты не хочешь, чтобы к нам приехала на время твоя мать? Допустим, в мае, когда хорошая погода.Она отрицательно затрясла головой:— Нет, не хочу. Я думаю, ей здесь не понравится. А даже если и понравится — это для нее слишком уж дальнее путешествие. Она стареет…Гэвин покрылся красными пятнами: миссис де Лонг была на пять лет моложе, чем он.— Но как бы там ни было, врачи мне не нужны, — сказала Лорел. — Доктор Воль прекрасно справится сам. Мне просто надо немного отдохнуть и не обострять боль. Вот и все. Ты должен быть со мною нежным и осторожным, Гэвин…Он был нежен и осторожен. Но, чем нежнее становился он, тем холоднее становилась она. Иногда в постели, в момент своего оргазма, он видел, как она закусывает губу и отворачивает лицо.— Я тебе сделал больно? — спрашивал он, тяжело дыша.— Немножко… но ничего, продолжай…Изредка она выдавливала из себя стон удовольствия. Случалось это редко, но все же достаточно часто, чтобы заставить его поверить в ее желание, достаточно часто, чтобы убедить его и заставить терпеливо ждать и надеяться. Он стал угрюмым и как никогда внимательным, надеясь, что сможет уловить тот миг, когда она окажется податливой и будет хотеть его так, как хотела в первые недели их совсеместной жизни.С наступлением весны ей как будто стало лучше. На щеках проступил румянец, и в первый же теплый день она взяла свою лошадь и отправилась покататься по долине в одиночку. Деревья щеголяли первыми лопнувшими почками, выбросив белые, розовые, фиолетовые розетки. После долгого зимнего покоя земля оживала вновь, нетерпеливо пробуждаясь. И Лорел томилась, будто и она должна была вот-вот расцвести, будто и она вот-вот пустит росток, который пробьется сквозь податливый суглинок. Воздух был свеж и бодрил. В ней шевельнулась любовь к Гэвину — ведь это его долина, это он привез ее сюда, положив к ее ногам свою жизнь и свою землю. Она обязательно постарается больше любить его, быть к нему добрей…Тут она заметила одинокого всадника на горизонте. Он скакал в ее сторону. Она ждала, и сердце билось все быстрее. Он подъехал ближе и приподнял шляпу — это был ранчер с дальнего конца долины. Она вежливо кивнула в ответ.К обеду тучи накрыли землю, похолодало, тени расползлись повсюду и слились в темный, все поглотивший покров. Настроение у нее испортилось, и она быстро поскакала назад на ранчо.Гэвин свозил ее на недельку в Санта-Фе. Они танцевали, играли в карты, ходили на званые обеды, которые давали губернатор и генерал, командующий федеральными войсками. И она оттаяла. А на годовщину свадьбы Гэвин повел ее обедать в лучший ресторан города. За второй бутылкой шампанского он пустил слезу. Она уставилась на него в изумлении. Она не могла этому поверить: он плакал от счастья. Он был ей так благодарен… В эту минуту она впервые ощутила свою власть над ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39