Потом он поднял правую руку, указал ею по направлению к церкви и заговорил особо торжественным голосом:
– И там на стене, и здесь на камне начертаны одни и те же буквы «А» и «Л». Я вам, жителям древнего Радуля, открою сейчас вашу тайну: похороненный витязь – Александр или Алексей – сам был зодчим, сам был мастером, искусным и хитроумным. Когда камнесечцы долотили камни, когда каменщики выводили стены, он стоял в стороне и, держа в руках маленькую деревянную модель, наблюдал, как поднимается не то здание, не то терем, не то церковь – все выше и выше. «Измечтана всею хитростью», – говорится в летописи. Слова-то какие жемчужные! Любой русский поэт позавидует такому волшебному сочетанию слов. Начал зодчий – тот витязь – строить и не достроил. И он и его жена умерли одновременно от какой-то злой болезни. И тогда устрашенные камнесечцы прекратили строить. И последнее, что они успели создать, была эта белокаменная гробница с изображениями обоих умерших на крышке. Летописи упоминают, что неизвестная болезнь, называвшаяся черной немочью Черная немочь. – Археолог говорит о чуме – страшной заразной болезни, от которой в прошлом гибли тысячи людей, вымирали целые города. Теперь чума практически почти исчезла. Если же единичные случаи ее появляются в одной из стран Азии или Африки, то благодаря энергичным мерам врачей болезнь перестает распространяться

, подкосила многих людей на Руси в 1218 году. В том же году умер и князь Константин; отчего он умер, неизвестно. Как звали витязя? Алексей или Александр? Я хочу думать, что Алексей, даже более того – в летописях упоминается дружинник Константина Алеша Попович, тот, о ком, былины слагались. Вот чьи останки найдены нами! Предвижу, мои ученые коллеги будут требовать более точных доказательств. Увы, их у меня нет, есть только догадки.
– А я всецело присоединяюсь к вашей теории, гражданин ученый специалист, – неожиданно сказал современный радульский Алеша Попович.
– А нам все одно, как их звали, – отозвалась из толпы бабушка Дуня. – А вот про их любовь великую мы помним и знаем. Малой девчонкой росла, а старухи наши про ту любовь нам сказывали. А теперь мы сами своими глазами увидели гроб белокаменный, где они, сердешные, вместе покоятся.
– И эта их любовь – самое главное, – раздумчиво добавила Настасья Петровна.
– Да, мы не знаем, как они тут жили, – подхватил Федор Федорович, – как жили в окружении вашего раздолья. – Широким жестом он окинул рукой и село, и белую церковь на горе, и ближние леса, и поля, и дальние заклязьминские просторы. – Мы можем только догадываться о той жизни тринадцатого столетия, – продолжал он. – Но раз до нашего времени, через семь с половиной веков, сквозь грандиозные события истории дошло то предание о любви прекрасного витязя и его жены, значит, воистину была их любовь, как у сокола с соколицей… Надо бы крышку поднять, – добавил он после некоторого раздумья.
Алеша и Илья Михайлович еще стояли внизу по сторонам гробницы. Иван Никитич к ним спрыгнул. Федор Федорович что-то ему шепнул.
И все три радульских богатыря второй половины двадцатого столетия – Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович – разом взялись за белокаменную крышку и немного приподняли ее с одного конца, у изголовья.
Федор Федорович заглянул внутрь. Богатыри подержали крышку в таком положении не более минуты и ее опустили.
– Совсем откиньте крышку!.. Покажите нам!.. Что там такое? – раздались негодующие голоса из толпы.
Федор Федорович выпрямился, строго поглядел на всех снизу вверх.
– Я видел. Я убедился. Там два черепа и остатки истлевшей одежды, – очень решительно сказал он. – А вам видеть незачем. Пусть в вашем представлении витязь и его жена останутся такими прекрасными, как здесь. – Он показал на белокаменную крышку.
Все четверо вылезли из могилы.
– Граждане, успокойтесь. Доверяем ученому. Я тоже не видел. – Такими словами Иван Никитич разом утихомирил всех недовольных.
Федор Федорович стал с ним договариваться, в какое время удобнее приехать в ближайшие дни на грузовой машине. Надо, чтобы колхозники помогли погружать. Он возьмет во Владимир оба белых камня с рельефами: тот, что на пороге у бабушки Дуни, и тот, что у церкви; возьмет также саму гробницу.
– Согласен, каменный гроб – ценность историческая, необыкновенная, – обратился к нему Иван Никитич. – Увозите гроб. Но от имени всех жителей Радуля прошу вас: прах основателей нашего села оставьте, пожалуйста. Мы их тут похороним. – Он говорил горячо, не скрывая своего волнения.
Подумав немного, Федор Федорович обещал доложить начальству; он не сомневался, что просьба жителей Радуля будет уважена. С этими словами он приподнял свою соломенную шляпу и распрощался со всеми.
Толпа начала расходиться, как вдали показалась легковая машина, подъезжавшая к селу. Самые востроглазые ребятишки определили, что это такси «Волга».
В этом не было ничего удивительного – жители Радуля нередко прикатывали из города на такси. Георгий Николаевич решил, что, может быть, прибыл к нему с вокзала очередной московский гость.
Он заторопился навстречу машине и тут увидел, что она повернула не в село, а к толпе.
– Петр Владимирович! – завопили глазастые питомцы Георгия Николаевича, впрочем, с этого момента его бывшие питомцы.
Вся синяя ватага с ликующими криками «Ура-а!» помчалась, перегоняя друг друга.
Машина остановилась, и Петр Владимирович вылез. Широкая и светлая улыбка сияла на его лице. И сам он был громадный, широкоплечий, эдакий увесистый – настоящий древнерусский богатырь.
Девочки – с каждой стороны по три, – визжа и хохоча, повисли на руках и плечах своего любимого воспитателя. Мальчики с ликующими криками запрыгали вокруг. Все они радовались так самозабвенно, так искренне, словно никакой тайны старого Радуля не было обнаружено час назад.
– Он же после операции! Нельзя так бешено! – закричал Георгий Николаевич, подбегая к живому ребячьему клубку.
Петр Владимирович каким-то чудом просунул свою левую руку между облепившими его девочками и поздоровался с ним этой левой рукой, а была его ладонь не меньше, чем у Ильи Муромца, то есть у Ильи Михайловича. Что-то он говорил, что-то кричал, кажется «спасибо», но сквозь невероятный гвалт Георгий Николаевич ничего не слышал.
Подошел Иван Никитич.
– Доброго здоровьица! Приходите к нам в правление. Вам аванс выписан. Также две сотни яиц получите, – говорил он.
– Ого-го! – завопили награжденные.
– Девочки, отметайтесь, отметайтесь! Мне по делу надо толковать! – силился вырваться от них Петр Владимирович.
– На обширных площадях ваша бригада кустарник пожгла… – продолжал Иван Никитич. – А еще долго у нас пробыть намерены?
– Да с недельку еще поработаем. Разрешите, лучше я к вам вечерком зайду. Видите, что со мной делают! – с сияющей, широченной улыбкой говорил Петр Владимирович.
Стиснутый толпой синих радостных бесенят, он двинулся по улице села. Сквозь визги, смех и галдеж слышалось:
– Мы теперь так здорово работаем! – говорил Игорь.
– Мы русской историей увлекаемся! – говорил Миша.
– Нам нужно столько вам рассказать! – говорила Галя – бывшая начальница.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все следующие дни по утрам ребята во главе с Петром Владимировичем, на зависть радульских мальчишек, перебирались через Клязьму половецким способом. На заклязьминской пойме со своим обычным рвением они жгли грандиозные костры под неумолчный гул бульдозера Алеши Поповича, а после обеда играли в футбол и в волейбол, купались, собирали гербарий, ловили бабочек для коллекции.
Георгий Николаевич спускался к ним по вечерам и о чем-нибудь им рассказывал из русской истории. А вот археологией они больше не занимались. Слишком много сил и напряженной энергии было ими потрачено на поиски, и остыл их изыскательский порыв.
За работу в колхозе они получили столько денег, что решили продлить свой поход еще на неделю.
Наконец настал день расставания. К дому Георгия Николаевича пришли чуть ли не все жители Радуля. Юные туристы выстроились в одну шеренгу. Иван Никитич произнес торжественную речь и вручил Игорю выписку из приказа правления колхоза, в которой было много хороших слов благодарности – «за самоотверженный труд», «за пользу колхозу», «за раскрытие тайны старого Радуля».
Когда Иван Никитич кончил свою речь, ребята по команде Игоря вскинули на плечи рюкзаки. Теперь у всех – у мальчиков и у девочек – они были туго набиты, а рюкзак Петра Владимировича, наоборот, выглядел совсем тощим.
– До сви-да-ни-я! – проскандировали юные туристы. Петр Владимирович подошел к Георгию Николаевичу и крепко пожал ему руку.
– Еще раз огромное вам спасибо! Вы так много времени отдали моим пострелятам, моим московским незнайкам. Им так было интересно с вами! Вы научили их любить прошлое нашей Родины.
– Ну, не только прошлое, но и настоящее, – возразил Георгий Николаевич.
Вдруг из строя неожиданно выскочили Галя-кудрявая и Алла-медсестра. Обе они – худышка и толстушка, беленькая и черненькая – подбежали к Георгию Николаевичу, поднялись на цыпочках, обняли его голову, поцеловали в обе щеки. Потом расцеловались с Настасьей Петровной и с Машунькой и вприпрыжку вернулись в строй.
– Ой, нарушение дисциплины! – послышался негромкий возглас Гали – бывшей начальницы.
Игорь дернулся было вперед, хотел сделать замечание, но вовремя удержался.
– Отряд, шагом марш! – скомандовал он.
И ребята пошли цепочкой, один за другим, согнутые под тяжестью рюкзаков – все в синих, плотно обтягивающих фигуры спортивных костюмах. Командир отряда толстяк Игорь гордо шел впереди направляющим, физрук Миша двигался последним – замыкающим, Петр Владимирович, широкоплечий, огромный, печатал шаг сбоку шеренги. Один Миша оглянулся на ходу. Он мигнул Георгию Николаевичу своим черным озорным глазом, улыбнулся, показав два ряда белых зубов и зашагал дальше.
Все оставшиеся жители Радуля долго глядели вслед юным туристам, пока их дорога не свернула в лес…
Георгий Николаевич направился в свою светелочку, сел за стол, разложил перед собой исписанные, исчеркнутые, замазанные, подклеенные, обрезанные листки и задумался…
Неделю спустя Федор Федорович привез комиссию на автобусе и на грузовике; в село прибыло десять человек ученых и журналистов, не только из Владимира, но и из Москвы.
Из гробницы были тщательно выбраны уцелевшие украшения: бусы цветного стекла, серебряное запястье, пара серебряных серег, два золотых перстня с камушками, давно превратившимися в пыль, редкой тонкости узорчатая золотая застежка от плаща, наконец, остатки сафьяновых сапог.
Каждую находку Федор Федорович сам завернул в отдельную бумажку и в каждый сверток вложил самолично им написанную записку с указанием, в каком точно месте гробницы была найдена данная драгоценность.
Могила на кладбище была выкопана заранее, дубовый гроб Илья Михайлович изготовил тоже заранее. Прах витязя и прах его жены были положены в тот гроб и преданы земле. Все до одного жители Радуля собрались на торжественные похороны. Из ближних лагерей прибыли отряды пионеров. Говорились речи, духовой оркестр играл траурную мелодию.
Опустевшую белокаменную гробницу и камень с изображением скачущего витязя погрузили в кузов грузовика. А с тем камнем, что принадлежал бабушке Дуне, чуть было не произошло недоразумение. Когда к ее дому подошла целая делегация и старушка поняла, что от нее хотят, она сразу заартачилась и быстро-быстро затараторила:
– Где же это видано, где же это слыхано? Сперва на одну мою красоту позарились, – и она показала на свою резную доску подзора с датой «1812», – а теперь другую мою красоту хотите забрать?
Федор Федорович стал ей доказывать, что если доска подзора является истинным украшением ее дома, то камень у порога положен исподней стороной вверх и никто льва не видит.
Тогда старушка спросила, сколько может стоить камень.
– Тебе, бабушка Дуня, лучше в город на базар сходить и там прицениться, – пошутил Иван Никитич.
– Нет цены такому произведению искусства, оттого и просим вас его просто пожертвовать, – сказал Федор Федорович, вздыхая от волнения.
В конце концов так договорились.
Иван Никитич отдает распоряжение выложить бабушке Дуне кирпичный порог на цементе да еще замостить дорожку от ее калитки до крыльца. Камень с изображением льва она дарит во Владимир безвозмездно. А Федор Федорович со своей стороны обещал на стенде над камнем поместить этикетку с надписью: «Дар гражданки села Радуль, Владимирской области, Евдокии Спиридоновны такой-то…»
С того лета прошел не год, не два, а больше. Каждую весну, еще до распутицы, Георгий Николаевич оставляет Москву и перебирается в свой любимый-любимый Радуль и там, в тиши светелочки, работает до поздней осени. Написал одну историческую книгу, начал другую, которая называется… называется Автор не захотел сказать, как называется его книга. Может быть, читатели сами догадаются? (Примеч. редакции.)

.
К Георгию Николаевичу время от времени приезжает Федор Федорович. Они стали большими друзьями и, встречаясь, вспоминают о поисках тайны старого Радуля.
Земля Владимирская хранит в своих недрах множество еще не раскрытых исторических загадок. Они мечтают организовать археологические поиски в других местах и надеются, что им помогут отряды юных туристов.
У обоих друзей много общих фронтовых воспоминаний. Выяснилось, что они служили в одной и той же армии и, не зная друг друга, проделали огромный путь от берегов Волги и до самого до Берлина.
Когда Федор Федорович приезжает, то Георгий Николаевич неизменно подсовывает ему на просмотр очередную пачку написанных им страниц новой повести. И гость придирчиво и внимательно их прочитывает и проверяет достоверность исторических фактов.
Нередко к Георгию Николаевичу являются и другие гости.
Ребята из ближайших пионерских лагерей твердо знают, что приходить к нему нужно обязательно во второй половине дня, лучше к вечеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27