Надумалось ему одно удовольствие: выносил он на верхний резной балкончик граммофон с огромной голубой трубой и заводил его. Тогда эта хитрая машинка считалась диковиной; люди – старые и малые – приходили, садились на траву напротив терема и слушали музыку и пение. А Суханов, рассевшись в кресле, сверху с балкона глядел на слушателей и ухмылялся в бороду. Так вот он и жил, пока не пришел 1917 год, а с ним и две революции. В феврале царя свергли, а в октябре, как вы хорошо знаете, взяли власть в свои руки большевики. Рабочие и подавляющая масса крестьян сказали: «Эта власть наша!» Но было много недовольных – помещики, капиталисты, в том числе и Суханов. Крестьяне на него батрачить перестали. Лавочку пришлось ему закрыть. Словом, разорила его революция. Ходил он по селу зверь зверем. Говорят, при встречах так страшно взглядывал, что дети вскрикивали, женщины шарахались от него. Матери пугали его именем капризных малышей.
В первый же год Советской власти дом Суханова сгорел. Молва ходила, будто поджог этот – дело рук самого хозяина. Прослышал он, что его дом собираются отобрать под школу, зажег его и сам погиб в том пожаре.
С тех пор это место и прозвали Проклятым. Никто тут на отлете строиться не захотел; видите, как оно все заросло.
На этом Георгий Николаевич закончил свой рассказ.
Всем стало как-то не по себе. Первой прервала молчание Галя – бывшая начальница. Она посмотрела на свои ручные часы и сказала:
– Прошел ровно час.
– Да, пора нам возвращаться к бригадиру, – сказал Георгий Николаевич.
– Отряд, становись! – звонко скомандовал Игорь.
Эту команду он давал только так, чтобы порисоваться перед девочками. Никто и не думал строиться, а просто все поднялись и пошли по направлению села. Они шли и глядели не на разноцветные дома, не на резные крылечки, а на невзрачные, покрытые пылью белые камни перед шестнадцатью крылечками.
– Дедушка Илья Муромец старенький, мог и ошибиться, – заметила Алла.
Как хотелось и мальчикам, и девочкам, и Георгию Николаевичу перевернуть эти шестнадцать камней! А вдруг хоть на одном покажется древняя красота.
– Это по крайней мере два дня работы, – важно сказал Игорь.
Подходя к дому бригадира, все единогласно решили, что будут договариваться о камнях.
Услышав громкий разговор на улице, Иван Никитич сам вышел на крыльцо.
Он был не только колхозным бригадиром, но и депутатом сельсовета. В селе считали его и властью, и судьей, и другом старых да малых, все его уважали и любили.
Георгий Николаевич называл его в шутку Добрыней Никитичем. Есть же в селе Илья Муромец и Алеша Попович, значит, должен быть и третий радульский богатырь.
Как и Алеша Попович, Добрыня также исторически достоверное лицо. В летописях несколько раз упоминается живший во втором половине X века дядя великого князя Киевского Владимира Святославича, брат его матери Малуши, воевода Добрыня.
Но он был недобрым человеком. В летописях записано: когда его и другого воеводу Путяту Владимир послал в Новгород крестить народ в православную веру, говорили про них новгородцы, что «крестил Добрыня мечом, а Путята огнем».
А вот в былинах про Добрыню Никитича поется совсем по-иному:
Он, вежливый, увежливый. Знает, как речь вести, Знает, как себя блюсти. Он ловок, на ножку поверток…
Согласно былинам, был Добрыня мудрый, прямодушный и верный советчик великого князя Киевского Владимира Красное Солнышко, был он искусным в бою, страшное чудище Змея Горыныча победил, отрубив все его семь голов.
Вот с каким славным богатырем земли Русской любили радульские колхозники сравнивать своего высокоуважаемого бригадира.
Но Добрыня Никитич, согласно картине Васнецова, носил длинную русую бороду, а колхозный бригадир Иван Никитич был бритым. Молодой, загорелый, с выцветшими на солнце льняными волосами и в столь же выцветшей рубахе, он сейчас с высоты крыльца весело поглядывал на Георгия Николаевича и на ребят и улыбался, с любопытством осматривая их синие спортивные костюмы и синие с белым кеды.
– Здрав-ствуйте! – хором приветствовали его.
– Здорово, молодцы-москвичи! Наконец-то вас увидел! Какие вы все синенькие, – шутил он. – Ну работайте, работайте, жгите кустарник, приносите пользу государству и нашему колхозу. Да нашего писателя слушайтесь… Не балуются они? – спросил он Георгия Николаевича.
– Как будто нет, – ответил тот, вспоминая, однако, как чуть не подрались обе Гали, как без спросу перевернули камень бабушки Дуни.
– Долго еще в наших краях пробыть намерены? Ребята не знали, что говорить. За них ответил Георгий Николаевич:
– Вот начальник их выздоровеет, и тогда они сами решат, когда в путь-дорогу.
– Да живите хоть все лето. А что вам от колхоза, кроме молока и картошки, еще требуется?
– Спасибо, ничего не требуется, – бойко ответил Игорь.
– Нужна кое-какая ваша помощь, но совсем по другому делу, – выступил вперед Георгий Николаевич и постарался как можно короче объяснить все, что знал про древние белые камни и про красоту, возможно скрытую на тех шестнадцати камнях, что мирно покоятся перед крылечками радульских домов. Под конец он сказал, что ребята очень интересуются русской историей и им не терпится перевернуть те камни.
– Вы хотите наш Радуль на всю область прославить? Понятно! – сказал Иван Никитич. – Ну вот что, молодцы… Мало ли что вам не терпится. Обождите до завтра. Если пойдете сегодня камни ворочать, крику не оберешься. А завтра на утренней разнарядке я все объясню нашим колхозникам – как и что да зачем. И вы потом все дома спокойно обойдете и все камни перевернете. Только еще уговор: обратно их кладите, да поровнее, чтобы точь-в-точь. Договорились?
– Договорились, – без особого энтузиазма протянули ребята: ведь они хотели сегодня, сейчас идти на поиски исторических тайн.
Свободного времени у них оставалось еще достаточно. Куда идти?
– Пойдемте на речку Нуругду, – сказал Игорь. – Нам уже сколько дней охота туда пойти, а мы всё откладываем. Может, русалка плеснет, хоть хвост ее увидим.
– Нет уж, благодарю покорно. У меня от комариных укусов до сих пор все руки зудят, – сказала Галя – бывшая начальница.
– Пойдемте еще раз посмотрим на тот белый камень, что под столбом спрятан, – предложила Алла.
Отряд разделился. Мальчики спустились к Нуругде, а девочки, во главе с Георгием Николаевичем, пошли к церкви.
Подошли к колокольне, остановились в раздумье возле остатков паперти, окружили злосчастный угловой кирпичный столб.
Они сегодня по-иному взглянули на белый камень, спрятанный под столбом. Плоский, ровный, он был такой же толщины, как те камни, что они видели в селе, но раза в два шире и раза в два длиннее. Из-под столба высовывалась лишь небольшая часть выпуклого узора – отрезок стебля с двумя листьями и тюльпаном. Нельзя было догадаться, какую иную красоту скрывал от их взоров проклятущий столб. Прятались ли под ним другие цветы или показался один из трех концов то ли языка, то ли хвоста какого-то неведомого зверя?
Постояли, постояли они вокруг столба и направились к церкви. Раньше Георгий Николаевич только любовался ее стройными, устремленными ввысь очертаниями и других призывал любоваться. А теперь и на нее он посмотрел совсем по-иному.
Ровно отесанные, плотно прилаженные один к другому гладкие белые камни, слагавшие низ церкви, несомненно напоминали те, какие лежали у порогов радульских крылечек.
«Что это, сходство чисто случайное или тут есть какая-то неразгаданная нами связь?» – подумал про себя Георгий Николаевич, однако ничего не сказал девочкам.
Они пошли восвояси. Шли медленно, молча. Каждая девочка думала о чем-то своем. Георгий Николаевич, поглядывая на своих спутниц, с удовлетворением отметил про себя, что исторические тайны, видно, задели их за живое.
Вечером он заглянул к палаткам. Мальчики рассказали, как они бродили-бродили вдоль Нуругды, как их царапали ветки, как кусали комары и оводы. Но им так и не удалось увидеть сома, которого они упорно называли русалкой. Такое название им больше нравилось.
Миша и Галя-кудрявая давно уже вернулись из города. Оба они подбежали к Георгию Николаевичу. Начала было рассказывать Галя, но, увидев, как хочется Мише передать все городские новости, уступила ему это удовольствие.
Они встретились со своим любимым воспитателем, подарили ему цветы, рассказали про все, про все. Петр Владимирович как услышал, что общее собрание отряда свергло задаваку Галю и выбрало Игоря, так сказал: «Правильно сделали!» Он сперва не поверил, что девочки видели русалку, а потом стал жалеть, что сам не может принять участие в охоте. И еще он очень заинтересовался бабушкой Дуней, ее ткацким станком, ее доской с датой «1812» и ее белым камнем со львом. Но самая главная Мишина новость была – шов на животе Петра Владимировича скоро заживет и доктор обещал выписать их любимого воспитателя в ближайшие дни.
Миша рассказывал, от возбуждения его верхняя губа топырилась. Он то глядел на Георгия Николаевича, то оборачивался к Гале-кудрявой, словно искал у нее поддержки.
Галя стояла рядом с ним и поглядывала на него с явным восхищением.
– Мы шли в город, мы возвращались из города и так хорошо всю дорогу разговаривали, – говорил Миша, глядя на нее.
«О чем они разговаривали?» – спрашивал самого себя Георгий Николаевич.
Он же писатель, для будущих произведений ему всегда надо знать – а что таится в ребячьих душах. Но на этот раз он понимал – неделикатно допытываться о том самом сокровенном, что порой пробуждается между мальчиком и девочкой.

Глава десятая
РАДУЛЬСКАЯ ЗЕМЛЯ ПОКА НЕ ОТКРЫВАЕТ СВОИХ БЕЛОКАМЕННЫХ ТАЙН

Следующий день можно было назвать днем неудач. Опять у Георгия Николаевича не ладилось с будущей повестью, опять он писал, перечеркивал, комкал и рвал листки, а порой ворчал: «Из-за этих белых камней не могу сосредоточиться и плодотворно работать».
Наконец он взял себя в руки и задумался, мысленно переносясь в далекие стародавние времена.
Каким был тот, лишенный наследства князь Константин? Что заставило его ради жизни в Ростове отказаться от великого княжения во Владимире?
Скупо говорится о нем в летописях; правда, летописец называет его Мудрым и Добрым, восхищается, как много строил он каменных и деревянных зданий.
И Георгий Николаевич, раздумывая о Константине, нашел ответы на свои вопросы: был Ростовский князь ученым и поэтом и любил огненной любовью тот город на берегу синего озера, где построил столько красы белокаменной, потому и не захотел его покинуть.
А ростовские бояре неустанно твердили ему: «Обидели тебя, обошли, обнажай меч, собирай рать, веди нас войной на своего брата захватчика Юрия…»
Георгий Николаевич стал переносить на бумагу свои мысли, потом прибежала Машунька звать его к обеду.
А ровно в два часа синие фигурки замелькали перед окнами его дома. Он вышел к ним за калитку.
Отряд, вооруженный, как и прежде, двумя лопатами, двумя ломами и топором, двинулся по радульской улице.
Вчера, когда ребята поддевали ломом очередной камень и приподнимали его, Георгий Николаевич принимал самое деятельное участие в их работе. Он опасался, что огромная тяжесть ненароком выскочит из мальчишечьих рук да отдавит чью-то ногу, и потому сам крепко держался обеими руками за край камня.
Сегодня он убедился, что мальчики надежно приноровились, действовали ловко и быстро.
Они подходили к очередному дому, стучались. На стук, выходили хозяева.
– Здравствуйте! Вам говорил Иван Никитич? Можно перевернуть ваш камень и посмотреть, какой он снизу?
– Что же, переворачивайте, коли охота.
– Раз-два – взяли!
Мальчики поддевали двумя ломами камень, ставили его на ребро; девочки счищали с нижней поверхности землю. Все смотрели, вздыхали, осторожно клали камень на место, благодарили хозяев, прощались с ними и шли к следующему дому.
Не за два дня, а за два часа они закончили проверку камней по всему Радулю. Ни на одном из шестнадцати ничего не было высечено, везде нижняя плоскость оказывалась неровной, едва обработанной долотом.
Но эти неудачи нисколько не разочаровали ребят. Подошли они к церкви.
Оставался последний белый камень, тот, на котором стоял угловой столб разрушенной паперти. Неужели тюкать ломами по кирпичам у основания столба? Сколько дней придется тюкать? Однако отступать не хотелось.
– Ну как, будем долбить? – спросил Георгий Николаевич.
– Будем! – упрямо буркнул Игорь и первый взял в руки лом.
Он ударил по столбу десять раз, передал лом Мише. Все мальчики и девочки поочередно потюкали по десять раз. Двое били, остальные смотрели. Кирпичи едва-едва крошились.
Когда вновь настала очередь Игоря, ямка в столбе была совсем неглубокой. С ломом в руках он повернулся к Георгию Николаевичу и спросил его:
– Ну как? Долбить?
Георгий Николаевич начал опасаться: этак у ребят выдолбится весь интерес к русской истории. Проклятый столб точно встал поперек дороги. И тут же он подумал: «Пока Петр Владимирович еще в больнице, вот как их занять: нужно исследовать ту заброшенную дорогу, которая проходила когда-то сзади церкви и кладбища, там, где на склоне с одного места песок сдувало, а на другое надувало».
– Ну вот что: я подумаю, каким еще способом можно опрокинуть столб, а пока хватит долбить, – сказал он. – Я хочу показать вам еще кое-что.
Они пошли за кладбищенскую ограду на песчаный косогор, но ничего заслуживающего внимания там не увидели. На скудной песчаной почве росли кое-где чахлые сосенки, сквозь песок пробивались серо-зеленые будылья полыни, такие же серо-зеленые и тусклые широкие листья мать-и-мачехи, еще какая-то чахлая травка. Направо, на пригорке, виднелись кусты Проклятого места; налево, внизу, в густом ольшанике, текла невидимая отсюда Нуругда. Косогор этот можно было назвать только печальным.
«А ведь именно где-то здесь после песчаной бури обнажались отесанные белые камни. Почему они валялись именно здесь? Неужели тут может прятаться какая-то тайна?»
Георгий Николаевич задавал эти вопросы самому себе, но задавал их вслух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27