VadikV


17
Виктория Платова: «Посл
е любви»


Виктория Платова
После любви



A_Ch
«Платова В. После любви»: АСТ, Астрель; М.; 2006
ISBN 5-17-037378-3, 5-271 -14120-9

Аннотация

…Она приехала в марокканскую Э
с-Суэйру, чтобы навсегда забыть о несчастной любви. И, казалось, обрела зд
есь если не счастье, то покой. Но безмятежное существование на берегу Атл
антики закончилось, стоило ей полюбить вновь и заново почувствовать вку
с к жизни. Труп юноши с перерезанным горлом на смотровой площадке старог
о форта, и все улики указывают на то, что убийца Ц она. Противостоять свид
етелям обвинения невозможно, разве что Ц самой попытаться найти разгад
ку, двигаясь наощупь, в полной темноте и в кромешном одиночестве. Путь буд
ет пройден, и ответы на вопросы получены, но хватит ли ей сил, чтобы жить да
льше? После любви…

Виктория Платова
После любви

Все события, описанные в рома
не, вымышлены, сходство с реальными людьми случайно, но это не означает, чт
о подобного не могло произойти и не происходит в действительности.

ЭС-СУЭЙРА


***

…Смысла в этом не больше, чем в футболках с надписью «Рональдо» и «Рональ
диньо».
По полтора доллара за штуку.
Надев такую футболку, ты наверняка не станешь Рональдо. И уж тем более не с
танешь Рональдиньо, но футболки все надеваются и надеваются. Десятки Рон
альдо и десятки Рональдиньо мелькают у меня перед глазами каждую ночь.
Десятки Рональдо и Рональдиньо играют в футбол. На пляже, освещенном про
жекторами. Это Ц не пляжный футбол, как можно было бы предположить. В само
м термине «пляжный футбол» есть нечто оскорбительное. Нечто расслаблен
ное, женственное, с таким футболом состояния не наживешь. Чистая любител
ьщина, кружок художественной самодеятельности, да и только. Хотя Доминик
утверждает, что пляжный футбол вроде бы внесли в список олимпийских вид
ов спорта.
На мое отношение к пляжному футболу это никак не повлияло.
А десятки Рональдо и Рональдиньо все играют в футбол. Играют и играют. Каж
дую ночь. На пляже, освещенном прожекторами. Их футбол жесток, как жестока
любая несбыточная мечта. Никому из надевших полуторадолларовую футбол
ку не стать Рональдо. И тем более Ц Рональдиньо. Никому из них не вырватьс
я из этого маленького городишки с большими волнами.
Но и остальной мир не лучше.
Они не знают об этом. И никогда не узнают. Они не знают. Я Ц знаю.
Этот маленький городишко и есть лучшее место на земле.
Хотя Доминик утверждает, что атлантическое побережье Португалии намно
го комфортнее атлантического побережья Марокко. Вроде бы.
На мое отношение ко всему остальному миру это никак не повлияло.
Днем футболистов сменяют серферы.
Их десятки, но ни Рональдо, ни Рональдиньо среди них нет. Среди них нет ни Ш
умахера, ни Майкла Джордана Ц ни одного имени, ни одного брэнда, чей чих с
тоит миллионы, а заноза в пальце Ц десятки миллионов. Но ведь и серфинг не
так популярен, как футбол, баскетбол или Формула-1.
Бросовое занятие, так утверждает Доминик.
Мнение Доминика Ц последнее, идущее в списке за мнением тушканчика и му
скусной крысы, кто будет прислушиваться к мнению Доминика? К тому же Доми
ник боится воды.
Он боится исламских фундаменталистов, русской мафии, глобального потеп
ления, поломок кондиционера, приливов, отливов, электромагнитных излуче
ний от мобильников и микроволновок; он боится застрять в лифте, стать жер
твой карманника; даже в такси Доминик не садится, опасаясь, что у него отка
жут тормоза.
По Эс-Суэйре, маленькому городишке с большими волнами, Доминик передвиг
ается пешком. Я нежно люблю Доминика.
Я нежно люблю отель Доминика.
Не потому, что он называется «Sous Le del de Paris» (я никогда не была в Париже), Ц потому
, что другого дома у меня нет.
Вот уже три года я живу в отеле Доминика, я такая же его достопримечательн
ость, как и доски для серфинга, которые Доминик расписывает вручную. С той
лишь разницей, что (в отличие от досок для серфинга) я не сдаюсь в прокат.
Сдаться в прокат Ц этого бы мне хотелось больше всего. Сдаться.
Отправиться на ужин с кем-нибудь из серферов. Несерьезных мужиков с серь
езными намерениями. Смотреть на их жесткие пальцы, жесткие волосы, жестк
ие солнечные морщины Ц смотреть и улыбаться. Их шуткам, вырезанным из же
сти, их комплиментам, зыбким и двусмысленным, как песок: на таком песке в ф
утбол не поиграешь.
Но ужинаю я, как правило, с Домиником.
На террасе второго этажа, отсюда хорошо просматривается океан. И пляж, за
литый светом прожекторов, и десятки Рональдо, и десятки Рональдиньо. Пей
заж неизменен, как неизменны ветра Эс-Суэйры. Они меняют лишь направлени
е.
Доминик читает «Фигаро» и рассуждает о том, что хорошо бы съездить в Марр
акеш. Конец света Ц еще одна тема, которая живо волнует Доминика.
Для меня конец света уже наступил.
Но я не особо распространяюсь об этом, я полна внимания к бредням Доминик
а, таким же неизменным, как пейзаж, открывающийся с террасы. Таким же неизм
енным, как ветра. Ветра приносят песок и соленые морские брызги: маленьки
е неудобства, их можно считать приправой к нашим ужинам. К мечтам первого
порядка: о Марракеше, о Касабланке, о Рабате.
Мечты второго порядка: Франция, благословенная Франция, как восклицает Д
оминик, блаженно закатывая глаза. Хорошо бы когда-нибудь побывать во Фра
нции, сойти на землю исторической родины, кажется, так выражаются русски
е, Саш б'61 ?..
Саш б'61 Ц называет меня Доминик. С характерным ударением на п
оследнем слоге: Саш б'61 Гитри, Саш б'61 Дистель Ц явл
ения того же порядка. Доминик без ума от песенок Sacha Distel, срок их годности выше
л лет двадцать назад, Доминик еще не знает об этом.
Я Ц знаю.
Ты будешь прелестной старушкой, говорит Доминик, charmante petite vieille
Прелестной маленькой ста
рушкой (фр.).
. Это можно отнести к мечтам третьего порядка: стареть вместе. Мы не
любовники и никогда не были любовниками, и вряд ли станем любовниками, от
того именно эта мечта Доминика кажется мне легко выполнимой. Я так же, как
и Доминик, надеюсь встретить старость в Эс-Суэйре, и ничто не может помеша
ть мне. Ничто, кроме смерти. Но думать о смерти в тридцать лет смешно. Смерт
ь актуальна для двадцатилетних, все остальное человечество она волнует
не больше, чем таяние айсбергов в Антарктиде, даже Доминик с его карликов
ыми страхами не исключение.
Надо бы расширить отель, говорит Доминик. Прибавить к двадцати семи номе
рам еще как минимум пятнадцать, как тебе такая мысль, Саш б'61 ?
Я отношусь к этому спокойно, никаких пятнадцати номеров не будет. Ни завт
ра, ни через год, ни еще через тридцать лет, когда я постарею и превращусь в
charmante petite vieille. Номер, который я занимаю в отеле Доминика, носит порядковый номер
27. Ровно столько мне было, когда я впервые появилась в Эс-Суэйре: в полной у
веренности, что конец света уже наступил.
Спасаясь от него, я могла бы улететь в Перу или на Мальдивы, но туристическ
ая компания, в которой я тогда подвизалась, не обслуживала ни Перу, ни Маль
дивы. Крошечная Европа показалась мне ненадежным укрытием, спрятаться в
Европе Ц все равно что спрятаться в пустой комнате; моя неизжитая Vamour все
равно меня найдет. Вот если бы нас разделяло море, а лучше Ц океан!.. Марокк
о Ц вот и все, что мне сумели предложить. Что ж, пусть будет Марокко, решила
я.
Пусть.
Встречать чартеры два раза в месяц совсем необременительно. Иногда врем
енной промежуток между ними увеличивался до месяца, как теперь обстоят д
ела с русскими чартерами, я не знаю. Работу в компании я потеряла спустя по
лгода, и если бы не Доминик…
Доминик.
Трусоватый, лысеющий со лба ангел-хранитель Ц вот что такое Доминик. В бр
юхе Доминика легко уместился бы небольшой отряд морских пехотинцев, пор
осль на его груди постоянно присыпана крошками Ц табачными, хлебными; о
т подмышек Доминика тянет псиной, от бейсболке Доминика тянет козлятино
й, и все же я нежно люблю Доминика. Он единственный принял во мне участие, о
н предоставил мне номер 27 в вечное пользование. У Доминика я получаю жалов
анье: такое же, как и немногочисленный штат отеля, не больше и не меньше. Да
и характер моей работы не изменился: я по-прежнему забираю туристов из аэ
ропорта, русских среди них нет. Французы, бельгийцы, иногда Ц канадцы, нес
ерьезные мужики с серьезными намерениями. Они отягощены подружками, но ч
аще Ц досками для серфинга, доски и весь остальной багаж забрасываются
на крышу маленького автобуса. Автобус тоже принадлежит Доминику, и, пере
кинувшись парой фраз с серферами, я сажусь за руль. Французов и бельгийце
в это забавляет, канадцы относятся к путешествию с женщиной-шофером нас
тороженно. В любом случае выбора у них нет. После двух с половиной (а иногд
а и трехе половиной) часов утомительного горного серпантина я непременн
о получаю приглашение на ужин. Напрасный труд, ужинаю я с Домиником. Для се
рферов я потеряна безвозвратно. То же можно сказать о футболистах в майк
ах «Рональдо» и «Рональдиньо», о торговцах орешками, о торговцах коврами
, о торговцах поддельным берберским серебром, теперь в моей жизни есть ли
шь один мужчина.
Доминик.
Доминик не клеится ко мне, он не клеился ко мне и в самом начале нашего зна
комства, что способствует этому больше Ц ангельские крылья или вонючая
бейсболка? А может быть, все дело в извечной трусости Доминика? Трусость д
елает его почти провидцем, в контексте Доминика у нее возникает масса др
угих, куда более приятных синонимов: деликатность, сочувствие, сострадан
ие, осторожная симпатия. Да, именно так: осторожная симпатия.
Доминик привязан ко мне, Доминик остро во мне нуждается, ежедневные свеж
есрезанные цветы в номере Ц это тоже Доминик. И все же он не выходит за ра
мки осторожной симпатии. Мое прошлое страшит его не меньше, чем поломка к
ондиционера. Что думает о моем прошлом Доминик? Мое прошлое Ц l'amour
Любовь (фр.).
? Мое прошлое Ц le merde
Дерьмо (фр.).
? На прямой вопрос Доминик не решится и через тридцать лет, когда я с
тану charmante petite vieille. Жаль, что я поняла это слишком поздно. И мне придется прибереч
ь ответ для кого-нибудь другого, не такого трусливого.
Мое прошлое Ц любовь.
Мое прошлое Ц дерьмо.
Любовь и дерьмо пребывают в нем в восхитительном, почти сакральном симби
озе. Любовь и дерьмо, дерьмо и любовь, любовь Ц дерьмо; стоит тебе постави
ть между любовью и дерьмом знак равенства Ц и конец света обеспечен.
Трусишке Доминику лучше не знать об этом.
И мечтать о Марракеше, о Касабланке, о Рабате. И черт с ней, с благословенно
й Францией, исторической родиной, на которой Доминик никогда не был. Как н
е были его отец и, возможно, дед и прадед. Род Доминика пустил корни в Эс-Суэ
йре задолго до появления межатлантических рейсов «Эйр Франс», нижние ве
тви его генеалогического дерева пошли на изготовление мачт корсарских
бригов, средние Ц на балки и перекрытия отеля «Sous Le del de Paris», а нелепая худосоч
ная верхушка Ц и есть Доминик.
Назвать ее кроной язык не повернется.
И все же я нежно люблю Доминика.
Его французский похож на мой собственный французский, неправильный, не р
азмножающийся в неволе французский. С той лишь разницей, что бреши в нем Д
оминик частенько затыкает арабскими, а я Ц русскими словами.
Все еще Ц русскими.
Le merde.
Дерьмо.
Это может относиться к чему угодно: к утренним туманам, к ценам на бензин,
к пропаже пепельницы из пятнадцатого номера (пепельницы из него исчезаю
т регулярно), к интерьеру виллы Алена Делона в одном из предместий Маррак
еша (Доминик набрел на фото интерьера в каком-то журнале), к постоянно дую
щим ветрам.
Тут мы с Домиником расходимся.
Ветра Ц вовсе не le merde, как полагает Доминик. Ветра Ц лучшее, что есть в Эс-Су
эйре. Переменчивые, прихотливые, всегда влажные ветра навеки приковали м
еня к маленькому городишке с большими волнами. Вышибить из башки l'amour котор
ая и есть le merde, им не удалось, но во всем остальном они выше всяких похвал. И чт
о-то подсказывает мне: благодаря им я никогда не постарею, история «преле
стной маленькой старушкой» обойдет меня стороной. Ветра Эс-Суэйры сдуют
с лица любой намек на морщины, а губы так и останутся обветренными, упруги
ми и солоноватыми. Точно такими же, какими они были в тот день, когда я встр
етила l'amour.
Ветра Эс-Суэйры возвращают меня в него Ц снова и снова.
Только теперь, по прошествии трех лет, я поняла высший смысл своего побег
а в Марокко: я здесь не для того, чтобы забыть все, нет. Я здесь для того, чтоб
ы помнить. Не то, что было потом, когда l'amour превратилась в le merde, а то, что было в т
от первый день.
Воспоминание о счастье. Не больше и не меньше.
Мое воспоминание о счастье Ц Эс-Суэйра Ц всегда под рукой.
«Ты странная», Ц сказал мне однажды (лишь однажды!) Доминик. Мы напились, б
ез всякого повода; мы напились, хотя до очередного Дня перемирия в Первой
мировой войне оставалась ровно неделя. Вот тогда-то из брюха Доминика и п
олезли морские пехотинцы, один за другим. Крепкие парни, совсем не трусли
вые, и на осторожную симпатию им было плевать, учинить допрос Ц вот чего о
ни жаждали.
Ц Ты странная, Саш б'61 .
Ц Почему же, Доминик?
Ц Тебе никто не пишет. Никто к тебе не приезжает. Ты ни разу ни с кем не гов
орила по телефону. И ты не выглядишь тоскующей по родине. А русские всегда
тоскуют по родине, я знаю.
Что ты можешь знать, Доминик? Ты не был ни в Марракеше, ни в Касабланке, ни в
Рабате, о благословенной Франции и говорить не приходится. Да что там Фра
нция, даже до Аэропорта тебе не добраться. Ведь для этого придется сесть в
машину или в твой дурацкий автобус и целых два с половиной часа трястись
по утомительному горному серпантину. Это выше твоих сил, трусишка Домини
к.
Ц Может быть, ты Ц не русская, Саш б'61 ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10