– Началось, но пока еще рано. Пойди посиди на солнышке. Не стоит ложиться в постель.
Она принялась набирать травы из висевших на вешалах связок, а Пиппа, ощущая странное умиротворение, побрела во двор. Теперь всем управляет ее тело, и она могла лишь предоставить ему полную волю.
Она устроилась на грубой скамье, поставленной Жилем под дубом, ветки которого только начали покрываться нежной зеленью, и закрыла глаза. Шесть месяцев она прожила как во сне. Жизнь, казалось, на время остановилась, но теперь ожидание вот-вот закончится. Она сосредоточилась на своих ощущениях, бессознательно ограждая себя от окружающего мира, когда новая волна боли, на этот раз более отчетливой, стиснула внутренности.
Она не услышала конского топота по заросшей травой тропинке за домиком и подняла ресницы, только когда на нее упала тень, отсекая пятна света, согревавшие лицо.
Над ней стоял Лайонел.
– Ты пришел, – прошептала она, не шевелясь, только глядя на него, упиваясь чудесным зрелищем. Он, казалось, материализовался из ее сна, и на миг ей вдруг почудилось, что это воображение сыграло с ней злую шутку. Он встал на колени подле нее и коснулся ее щеки.
– Я так тосковал по тебе. И каждую минуту каждого дня умирал от желания.
– И я тоже, – заверила она, когда он погладил ее лицо. – Но я знала, что ты придешь.
Она раскрыла губы для поцелуя, ощутила сладость его губ и языка, и долгие месяцы разлуки исчезли, словно по мановению волшебной палочки.
Куда девалось сонное оцепенение? Она встрепенулась, взяла его руку и положила себе на живот.
– Ты пришел вовремя. Малыш просится на свет.
– Сейчас? – поразился он. – Сегодня?
– Похоже, что так, – кивнула она и придержала его руку, когда живот снова сжался. Бедняга уставился на нее с таким смущением и тревогой, что она улыбнулась сквозь боль. – Ничего страшного, – заверила она. – А я считала тебя знатоком подобного рода вещей.
– Я ничего не ведаю о родах, – с сожалением признался он. – Никогда не стоял возле роженицы.
– Все бывает в первый раз, – объявила она, вставая и беря его под руку, как только прошла схватка. – Думаю, мне не мешает немного походить.
– Тогда пойдем этой дорогой. Увидишь, что я тебе привез.
– Мне не нужны подарки. Ты – это единственный необходимый мне дар.
– Уверяю, что этот тебе понравится, – ответил он с самодовольной улыбкой. – Мы доберемся до церкви, если ты в состоянии проделать этот путь сама.
– Подумаешь, несколько шагов, – пренебрежительно отмахнулась Пиппа. Энергия так и бурлила в ней, и было почти невозможно представить себе, что всего несколько минут назад она ленилась лишний раз пальцем пошевелить. Больше она не ощущала благодатного покоя. Наоборот, встряхнулась и была готова к дальнейшим событиям. Поскорее бы закончились роды, чтобы она смогла обнять свое дитя.
Завернув за угол, она не поверила своим глазам. У церкви о чем-то сосредоточенно беседовали мужчина и женщина. Привязанные к ограде лошади мирно щипали травку во дворе.
– Пен? – выдохнула Пиппа.
Она восторженно всплеснула руками и взвизгнула от радости.
– Пиппа… родная!
Пен подобрала юбки и ринулась к сестре.
– О, я успела! Так хотела быть с тобой во время родов! Но мы не могли приехать раньше, дороги совсем развезло.
Плача и смеясь, она обняла сестру.
– Какая же ты огромная! Я даже обхватить тебя не могу! Пиппа тоже плакала.
– Ты мне так была нужна, Пен. Еще с тех пор, как…
– Да-да, знаю, – перебила Пен, прижимаясь к щеке сестры своей мокрой щекой. – Лайонел рассказал нам про весь этот ужас. Бедная моя Пиппа.
– Нет, не бедная! – всхлипнула Пиппа, улыбаясь сквозь слезы. – Счастливее меня нет на свете. Лайонел вернулся, привез тебя, и ребенок вот-вот родится, и…
Она осеклась, громко охнула и поморщилась. Лайонел бросился к ней. Муж Пен, Оуэн д'Арси, последовал его примеру.
– Тебе не следовало идти, – сокрушался Лайонел. – Давай я понесу тебя.
Но Пиппа просто покачала головой, подождала, пока боль ослабит хватку, и выпрямилась.
– Ты помнишь рождение Филиппа? – спросила она Пен, пытаясь усмехнуться.
– Все как в тумане, – неопределенно бросила Пен, хотя на самом деле долгие часы мучений навсегда врезались в память. Она не хотела бы таких родов для сестры и не станет ничего рассказывать. – Тебе нужно вернуться в дом.
– Позволь, я донесу тебя, – настаивал Лайонел.
– Я слишком тяжела, – хмыкнула Пиппа. – И вполне могу пройти несколько шагов. Кстати, Оуэн, ты должен меня простить. Я даже забыла поздороваться.
– Ты сейчас слишком занята, – ответил он низким мелодичным голосом, в котором отчетливо звучали веселые нотки. – Похоже, мы действительно прибыли вовремя. Пен не терпелось повидать тебя.
Пиппа открыла рот, чтобы ответить, но тут же сжала губы и стиснула руку Лайонела, дожидаясь, когда боль отпустит.
– Нам лучше поторопиться, пока не началось снова, – заметила Пен.
Лайонел мрачно кивнул и, молча подхватив Пиппу на руки, почти бегом направился к дому. Он так спешил передать ее Берте, что даже не замечал тяжести.
Берта с некоторым удивлением встретила возникшего невесть откуда Аштона с его нелегкой ношей. Отставив горшок с кипящей водой, который только что подняла с огня, она спокойно сказала:
– Добро пожаловать, месье Аштон. Мы вам рады.
– Куда мне ее положить? Ребенок вот-вот родится, – взволнованно объявил он.
– До этого еще далеко, – с тем же спокойствием заверила она.
– Но ей больно!
– Так всегда бывает. Я приготовила постель в глубине комнаты. Положите ее туда, и я посмотрю, как обстоят дела.
Пиппе очень хотелось смеяться при виде полнейшей растерянности Лайонела. Это он, всегда сдержанный, владеющий собой и умеющий управлять событиями и людьми, ведет себя подобно испуганному зайцу и без толку суетится, как курица с отрубленной головой.
На этой кровати спали Берта и Жиль. Она была отделена от остальной комнаты длинной занавеской. Сейчас с пес сняли покрывала, а соломенный тюфяк застелили простынями из домотканого полотна.
Лайонел уложил Пиппу и беспомощно наблюдал, как она борется с волной боли, не вытирая крупных капель пота, выступивших на лбу.
– Пойди погуляй с Оуэном, – посоветовала она, когда снова смогла спокойно дышать. – Думаю, именно это полагается делать мужчинам в подобное время. Пен останется со мной.
– Да, иди, – поддержала Пен, подтолкнув его к занавеске. – Все равно от тебя никакой пользы.
Пришла Берта с чашкой, из которой поднимался душистый травяной пар. Под мышкой она несла груду тряпок. Она повелительно показала Лайонелу на выход, и тот неохотно, но с некоторым облегчением повиновался.
Оуэн тем временем разливал сидр из медного кувшина в две кружки.
– Не смог найти ничего крепче, – вздохнул он, протягивая Лайонелу кружку. – Но хорошая порция этого напитка будет полезна.
– Спасибо, – кивнул Лайонел, осушив кружку. Из глубины комнаты раздался приглушенный крик, и он побледнел.
– Во двор, – поспешно велел Оуэн. Лайонел послушно пошел за ним.
– Она не умрет, – ободрил Оуэн, прочитав его мысли. – Женщины Мэллори сильны и отважны как телом, так и духом.
Лайонел кивнул.
– Мне этого не вынести, Оуэн, – заявил он едва слышно, но с ужасной решимостью. – Если я потеряю ее… если она погибнет, давая жизнь ублюдку Филиппа, я убью его собственными руками.
– Она не умрет, – повторил Оуэн. – И родит здорового младенца. Младенца, который будет Филиппу ни к чему, поскольку он не сумел его заполучить и тем более подменить им другого, мертвого наследника.
– Мария удалилась в свои покои на пасхальной неделе, и с тех пор нет никаких новостей касательно родов, – сообщил Лайонел, заставляя себя сосредоточиться на разговоре, хотя в то же время напряженно прислушивался к каждому звуку.
– Ноай проведал из надежных источников, что Марию просто обманывают и никакой беременности нет. А набухший живот – следствие опухоли какого-то рода, – объяснил Оуэн. – Но мы подождем развития событий. Каков бы ни был исход добровольного заточения Марии, Пиппе и ее ребенку ничто не грозит. Филипп не станет преследовать их во Франции.
Он взглянул на собеседника, требуя подтверждения, но тут же сочувственно покачал головой. Вряд ли какая-то тема отвлечет сегодня беднягу.
Лайонел опрокинул кружку и пожаловался:
– Неужели здесь нет ничего покрепче, чем эта водичка? И словно услышав его, из сарая показался Жиль с глиняным кувшином.
– Кальвадос, – бросил он, ставя кувшин на землю у скамьи под дубом. – Моей выгонки. Вот что пьют мужчины в такое время. Говорят, что пока пьешь, в нем можно утопить женскую боль.
Он приложился к кувшину, а потом передал его Лайонелу.
Мужчины устроились на скамье, и по мере того, как тянулся день, убывала и яблочная водка. Берта вышла наружу всего однажды, сказала, что все идет как полагается, и, поспешив в деревню, через несколько минут вернулась с еще одной женщиной.
– Почему ей понадобилась помощь? – всполошился Лайонел.
Жиль пожал плечами:
– В таких случаях лишние руки не помешают.
По земле протянулись длинные тени, и солнце стало спускаться к горизонту. Лайонел наконец, не выдержав, вскочил, хотя голова кружилась от кальвадоса и волнения.
– Я больше не могу тут сидеть! – крикнул он, устремляясь к дому. Оуэн взглянул на Жиля. Тот флегматично пожал плечами и снова припал к кувшину.
В доме царил полумрак, так что Лайонел несколько раз моргнул, чтобы привыкли глаза. За занавеской слышалось негромкое бормотание, но это спокойствие показалось ему поистине зловещим. Он в ужасе затаил дыхание, не зная, что делать дальше. И тут раздался пронзительный вопль. Сердце его вроде бы замерло на несколько мгновений, прежде чем снова забиться. Обретя способность слушать, он вдруг догадался, что Пиппа сыплет ругательствами: цветистые проклятия перемежались стонами и столь же затейливыми непристойностями.
Лайонел, не помня себя, ринулся к кровати. Откинул занавеску и увидел Пиппу, опиравшуюся на руку Пен, которая поддерживала сестру за плечи. Глаза роженицы были плотно закрыты, на шее вздулись жилы, но он по-прежнему не умолкала ни на минуту. У изножья кровати склонились Берта и незнакомая женщина.
Лайонел вцепился в пальцы Пиппы, не зная, чем еще помочь в этой примитивной схватке с природой. Она сжала его ладонь с неистовой силой, как будто хотела раздавить. Лайонел на миг даже побоялся, что его суставы вот-вот треснут. Но она так же внезапно расслабилась, снова привалившись к Пен, но не выпуская руки Лайонела.
Он перевел взгляд на другой конец кровати и зачарованно уставился на скользкое окровавленное тельце, которое держала Берта. Она сунула палец в рот младенца, очистила его от слизи, и спертый воздух пронзил тонкий жалобный крик.
– Смотрите, какая чудесная девочка! – воскликнула Берта.
– Дайте се мне! – выдохнула Пиппа и, взяв малышку, нежно посмотрела в крохотное личико. – Ну разве не красавица?
Лайонел посчитал, что она сильно преувеличивает. Кожа ребенка была красной и сморщенной, глазки заплыли, тело затянуто беловатой пленкой. Зато он насчитал по десять пальчиков па руках и ногах, а на лобик спадала целая масса светлых локонов. Ножки казались пряменькими, а крик с каждой минутой становился все громче. Ничего не скажешь, истинная дочь своей матери!
– Да, – сказал он вслух. – Красавица.
Пиппа улыбнулась сияющей, удовлетворенной улыбкой, и ему захотелось смеяться от радости. Он поцеловал ее, отвел со щек мокрые от пота волосы.
– До чего же ты мудра!
– Правда? Я тоже так считаю, – кивнула Пиппа, передавая младенца Пен, которая стояла над ней с протянутыми наготове руками.
– А теперь, месье Аштон, вам следует удалиться. Мы должны прибрать здесь и спеленать ребенка. Потом можете вернуться.
Берта слегка подтолкнула его, я Лайонел покорно вышел.
– Девочка, – сообщил он Оуэну и Жилю, которые так и не двинулись дальше скамьи.
– В таком случае следует смочить ей головку, – объявил Жиль, грузно поднимаясь на ноги, и раскачивающейся походкой направился в сарай за очередным кувшином кальвадоса.
– Примите мои поздравления! – воскликнул Оуэн, протягивая руку. Лайонел взял ее, встретив пристальный взгляд человека, ставшего за последние недели не только сообщником по тайным делам, но и искренним другом. Лайонел был тронут этим простым жестом, означавшим, что он так же ответствен за благополучное появление младенца па свет, как и кровный отец.
Аштон сел рядом с Оуэном и ошеломленно тряхнул головой, все еще переживая недавние события. Немного погодя к ним вышла Пен.
– Пиппа хочет, чтобы вы принесли ее сюда. Берта считает, что вреда от этого не будет. Несколько часов ей нельзя ходить, но свежий воздух полезен матери и младенцу.
– Что вы такое говорите?! – всполошился Лайонел. – Роженица должна оставаться в постели.
– Что же, если сможете переубедить се, значит, имеете больше влияния, чем я, – возразила Пен, садясь на скамью с усталой, но счастливой улыбкой. – Не знаю, что там, в этом кувшине, но не прочь попробовать.
Лайонел пошел в дом и увидел, что причесанная и умытая Пиппа уже сидит на кровати в чистой сорочке и качает на руках крошечный сверток.
– Ты должен вынести нас наружу, – велела она. – Берта говорит, что для ребенка на улице достаточно тепло, а здесь такая духота, что я едва дышу.
– Но вам это может повредить, – запротестовал Лайонел.
– Если откажешься, я пойду сама, – коротко бросила Пиппа. – Берта считает, что роды были легкими, хотя мне так не показалось. Но я быстрее поправлюсь, если не буду валяться, как сброшенное ветром яблоко.
Лайонел не стал возражать. Поднял Пиппу, все еще державшую новорожденную, и вынес во двор. Жиль повесил матросскую койку между дубом и березой, и Лайонел осторожно опустил ношу в мягко покачивающуюся колыбель. Берта пошла за ними и накрыла одеялом мать и ребенка.
– Не более получаса, – велела она. – Пока я докончу то, что начала, и приберу все как следует. Жиль, поможешь мне с соломой.
Она многозначительно кивнула, и муж покорно последовал за ней, оставив гостей одних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50