Маленькая ручка Пиппы безропотно улеглась в его широкой ладони. Безумная энергия все еще наполняла ее. Отпечаток губ Лайонела горел на ее губах. Странная эйфория обуревала Пиппу, кружила голову до такой степени, что она не замечала кровавых следов, оставленных на безупречно чистых досках палубы ее босыми ногами.
Зато заметил Лайонел и, когда они добрались до трапа, с ужасом посмотрел на багровую дорожку.
– Должно быть, твои ступни изодраны в клочья.
– Должно быть! – радостно согласилась она. – Ничего, заживут.
Лайонел только головой покачал. Не знай он Пиппу лучше, вообразил бы, что она опрокинула несколько кружек крепкого эля. Пиппа ответила ангельской улыбкой, и он снова оглушительно рассмеялся, поражаясь контрасту между ясными, сияющими зеленовато-карими глазами и грязным лицом, обрамленным спутанной сальной массой ее локонов цвета корицы. Не выдержав, он стиснул ее здоровой рукой. Пиппа положила голову ему на грудь.
– Нам столько нужно сказать друг другу, – прошептала она, снова став серьезной. – Слишком много времени потрачено в гневе и обидах.
Она словно очистилась от накопившейся горечи, разъедавшей душу и растаявшей в этом диком взрыве почти животной ярости. Палящий жар страха и бешенства каким-то образом выжег эту горечь. Теперь она обрела способность видеть ясно, и ее дух снова ожил, как плодородная земля, согретая весенним солнышком.
Он молча гладил ее по голове, инстинктивно понимая, что сейчас не время для слов. Потом осторожно разжал объятия и подтолкнул ее к трапу.
Пиппа оглядела маленькую, но уютную капитанскую каюту.
– Как здесь чисто, – вздохнула она. – И до чего же умно придумано – убрать койку в стену. Не занимает лишнего места.
– Немедленно сбрось эти мерзкие лохмотья, – скомандовал он, зубами завязав шарф вокруг раны, прежде чем поднять большое деревянное ведро с крышкой. – Здесь полно воды. Именно это я тебе и обещал, насколько припоминаю.
– Позволь мне сначала промыть и перевязать твою руку, – пробормотала Пиппа, шаря в одном из сундучков, привинченных к фальшборту.
– Это может подождать. Рана неглубокая, и кость не задета. Сначала нужно тебя искупать и осмотреть ноги. Потом настанет моя очередь.
Он поставил посреди комнаты круглую деревянную лохань.
– Снимай эту грязную рвань и вставай сюда.
– Хочешь сказать, – медленно выговорила Пиппа, – что мы наконец останемся обнаженными?
– Да, но с чисто практическими целями, – ухмыльнулся он. – Помочь тебе с одеждой?
– Я, наверное, смогу это сделать куда быстрее, поскольку у тебя действует только одна рука.
Она мигом сорвала с себя одежду и неожиданно смутилась, стоя под качающимся фонарем, свисавшим с потолка.
Лайонел медленно обвел ее ласкающим взглядом и кивком головы показал на лохань.
Пиппа ступила через край и зажмурилась, когда на голову хлынули теплые струи. Потом Лайонел принялся за работу. Его теплые руки, казалось, были повсюду одновременно: втирали мыло в ее волосы, кожу, задерживались на грудях, так что соски превратились в твердые горошинки, скользили между бедрами, вызывая тихий стон наслаждения. Он встал на колени, чтобы оттереть ее ноги, осторожно обходя царапины. Но Пиппа все равно съежилась: ожившее тело снова было подвластно ощущениям, одновременно болезненным и приятным.
Лайонел снова поднял ведро.
– Не открывай глаз, – приказал он, вновь окатив ее, и Пиппа слабо запротестовала, что для него воды не хватит. – Вот и все. Выходи.
Он завернул ее в полотняное полотенце и усадил на низкий табурет.
– Наклонись, и я вытру тебе волосы.
Пиппа прислонилась лбом к его коленям, пока он трудился над ее волосами.
– Одежда, – пробормотала она. – У меня нет ничего.
– А я думал, что ты желаешь покончить с этими обременительными мелочами, – усмехнулся он, продолжая энергично орудовать полотенцем.
– Но не могу же я выйти на палубу в чем мать родила, – резонно заметила она.
– Верно. Правда, пока нам некуда идти. Пройдет не меньше часа, прежде чем мы увидим Луизу и Робина, – объяснил Лайонел, отбрасывая полотенце. – Ну вот, они слишком густые, но я сделал все, что мог.
Пиппа встряхнула волосами, рассыпавшимися по плечам и спине. До чего же чудесно пахнет! Влажные, зато чистые!
Уже не стесняясь, она освободилась от второго полотенца и встала.
– Ваша очередь, сэр, – пропела она, потянувшись к его поясу, и стала мыть Лайонела так же тщательно, как он – се. Руки то и дело задерживались на самых интимных местах, доставляя ему несказанное удовольствие. Под ее пальцами мужское достоинство гордо поднялось и затвердело. Пиппа тихо рассмеялась над Лайонелом, который стоял с закрытыми глазами, упершись кулаками в бедра.
– Ты настоящий паша в гареме, – упрекнула она, вставая на носочки, чтобы поцеловать его в губы. – Чего еще желает мой повелитель?
– Сначала полотенце! – величественно произнес он.
Пиппа игриво бросила в него полотенце и уселась на табурет, наблюдая, как он вытирается. Вид его нагого тела возбуждал ее. Он был так худ, почти костляв, ни унции жира, только мышцы и сухожилия. И несмотря на разгоравшееся желание, она была готова подождать, наслаждаясь предвкушением. Как только Луиза и Робин благополучно окажутся на борту, можно спокойно задвинуть засов на двери каюты и не выходить, пока впереди не покажется французское побережье.
Она порывисто облизала губы бессознательно-сладострастным движением, и у Лайонела перехватило дыхание.
• – Знаешь, может, тебе и в самом деле следовало бы что-то надеть, – пробормотал он нетвердым голосом.
– Ты прав. Но что? – едва не заплакала Пиппа, беспомощно протягивая ему руки.
Лайонел обернул полотенцем чресла и босиком пошлепал к фальшборту.
– Малколм должен был снабдить нас всем, что понадобится в дороге, – заверил он, вручая ей рубашку, нижние юбки и простое платье из светло-зеленого полотна. – Ни фижм, ни капюшона. Зато есть вот что. – Он протянул Пиппе вышитую шаль и простые лайковые туфельки.
– Чего еще требовать! Ты, похоже, предусмотрел все! – воскликнула Пиппа, накидывая сорочку.
– Это тебя удивляет? Какое разочарование! Я думал, ты меня лучше знаешь, – пожаловался Лайонел, открывая еще один сундучок, в котором лежала его одежда.
– Да нет, не очень, – засмеялась Пиппа, расправляя юбки. – Но прежде чем ты наденешь рубашку, я перевяжу тебе рану. В сундучке я видела гамамелис и бинты.
Лайонел позволил ей промыть и перевязать рану, предварительно посыпав ее гамамелисом. Е-е волосы то и дело падали на лоб, и он лениво перебирал невысохшие локоны, проводя пальцем по шее, поражаясь ее изяществу, и тугим раковинкам ушей.
– Я чувствую, что заново открываю тебя, – пораженно прошептал он. – Будто не знал тебя раньше, не ведал, что это такое: любить и желать тебя.
– Я тоже это чувствую. Но не испытываю никакого нетерпения. Наоборот, будто знаю, что мы должны подождать, пока все не уладится так, как должно быть.
Лайонел кивнул, гладя ее губы.
– Это именно то время, когда мы должны заново познакомиться, когда все видишь как впервые. Когда все обновляется.
Она говорила нерешительно, подыскивая слова:
– Мы сейчас словно семена, выжидающие, пока прогреется земля. – Немного подумав, Пиппа тряхнула головой. – Все это так фантастично… почти нереально, а я ни в коей степени не подвержена пустым мечтам, это и Робин тебе скажет.
– И на этой ноте мы пока закончим разговор. Пора идти на палубу. Последние полчаса мы стоим на якоре.
– Правда? – ахнула Пиппа, вскакивая. – Я не заметила!
– Зато заметил я.
Он стал поспешно натягивать рубашку, заправляя иолы в простые штаны.
– Боюсь, мне не удастся надеть туфли, – с гримаской пробормотала Пиппа. – Ноги нестерпимо болят.
– А вот это дело поправимое.
Он нагнулся и, прижавшись плечом к ее животу, взвалил Пиппу на плечо.
– Прости, но с одной рукой мне иначе не управиться.
– Только не урони меня! Одного раза за вечер вполне достаточно.
Они вышли на палубу, оказавшись в полной и безмолвной темноте. Корабль, не зажигая бортовых огней, тихо покачивался на воде. Лайонел опустил Пиппу, и ей в первый момент показалось, что на палубе не было ни единой души, но когда глаза привыкли к мраку, она увидела мужчин, столпившихся у кабестана, готовых поднять якорь. Неясные силуэты мелькали и на мачтах. Как только «Морская греза» примет пассажиров, капитан отдаст команду ставить паруса.
Она посмотрела в направлении берега, но так ничего и не различила.
– Наверное, им уже пора быть здесь, – прошептала она Лайонелу. Страх снова стал ее спутником. Он камнем лежал на ее груди и сжимал горло.
– Скоро, – кивнул он и, оставив ее, поднялся на мостик, где у штурвала стоял Лонгтон, не сводивший глаз с береговой линии. – Сколько вы можете им дать?
– Не более получаса. Солент патрулируют военные суда. После переполоха в Саутгемптоне нас наверняка ищут.
К ним присоединилась Пиппа, переставшая обращать внимание на острую боль в ступнях. Она молча стояла подле Лайонела, всматриваясь в мрак.
С «вороньего гнезда» на верхушке мачты послышался негромкий свист, и Лонгтон кивнул.
– Нашли. Хорошо, если это они, а не те, кто нам вовсе не нужен.
Пиппа сжала руку Лайонела. Сердце трепыхалось подбитой птицей. Ей показалось, что навстречу плывет какая-то серая треугольная тень. Парус… конечно, парус!
Откуда-то раздался крик чайки. Ей ответил еще один, и еще… Но она была уверена, что настоящие птицы давно спят.
– Это они?
– Думаю, да.
Лайонел не выказал и тени беспокойства, но поспешно последовал за Лонгтоном на главную палубу. Пиппа осталась на месте. Отсюда она могла более отчетливо разглядеть серый треугольник.
Матросы бесшумно спускались на нижнюю палубу. Из тьмы вынырнула маленькая шлюпка, в которой находились трое. Тот, что на носу, убирал кливер, другой стоял на корме. Еще одна неясная фигура скорчилась на дне лодки.
Робин…
На сердце вдруг стало легко. Робин ловко свернул кливер, когда лодка подошла ближе, стукнулась о борт «Морской грезы», и матросы немедленно спустили вниз веревочный трап. Первой на борт поднялась Луиза и, споткнувшись о поручень, едва не упала. Потом на палубу прыгнул Робин, и Пиппа мгновенно оказалась рядом, обнимая брата. Слезы счастья струились по ее лицу.
Вскоре после того, как они обогнули Нидл-Рокс и «Морская греза» заплясала на волнах Ла-Манша, первые робкие лучи солнца прорезали серое небо. Пиппа лежала на согнутой руке Лайонела в капитанской каюте, на странной подвесной койке, глядя в иллюминатор на окрашенные оранжевыми лучами розоватые волны, неустанно бьющие в борт судна.
Они по-прежнему были соединены, как час назад, когда заснули крепким сном. Пиппа чуть двинула бедрами и почувствовала, как он шевельнулся в ней.
– Я люблю тебя, – прошептала она, когда он открыл глаза, чтобы взглянуть в ее лицо.
. – Я люблю тебя. И всегда любил. Еще до того, как узнал.
Пиппа улыбнулась, отдаваясь его нежным ласкам, казавшимся такими же естественными, как ее собственное дыхание.
Но несмотря на радость взаимной любви, восторги, которые давало ей его тело, ее не оставляла легкая грусть, предвестие потери…
Глава 28
Пиппа стояла на палубе у поручня, всматриваясь в суровое бретонское побережье, скользившее мимо борта корабля в ранних сумерках их третьего дня на «Морской грезе». Они оставили позади Шербур с его розовыми стенами и едва обогнули Брест, как в Бискайском заливе поднялась зыбь, а береговая линия превратилась в прерывистый ряд каменистых выбоин в острых скалах.
– От этой качки меня тошнит, – пожаловалась Луиза. – А тебя?
– Как ни странно, нет, – усмехнулась Пиппа, с некоторым сочувствием поглядывая на девушку. Бледное лицо Луизы приобрело зеленоватый оттенок.
– Думаю, скоро мы высадимся, – пробормотала Луиза с храброй улыбкой. – Только представить не могу, где найти место для высадки в этих скалах.
Пиппа думала о том же. Изумрудные волны накатывались на берег, разбиваясь на иззубренных рифах и посылая фонтаны разъяренной, увенчанной белыми кружевами воды высоко в небо.
Пиппа повернулась, чтобы взглянуть на мостик, едва капитан стал выкрикивать приказы. По палубе затопали ноги, и люди рассыпались по вантам, принимаясь убирать паруса. Грохот якорной цепи заглушал резкие вопли чаек.
Лайонел стоял позади Лонгтона и, критически хмурясь, наблюдал за маневрами. Пиппа, считавшая, что среди его талантов числится искусство морехода, ничуть этому не изумилась. Как единственный сын владельца торговой флотилии, он в юности наверняка провел немало времени, изучая и это ремесло.
Она повернулась к поручню, боясь, что лицо выдаст ее мысли. Последние три дня они почти не покидали капитанской каюты и любили друг друга всеми возможными способами, иногда нежно, иногда неистово и неукротимо. И теперь каждый клочок ее тела млел в неге удовлетворенных желаний. Но о будущем не было сказано ни единого слова. Впрочем, как и о прошлом. Оба словно боялись омрачить нынешнее счастье их единения.
Но теперь время пришло. Она без расспросов знала, что Лайонел не останется с ней в безопасном месте. Он не имеет права так просто исчезнуть из своего мира: у него были обязательства перед людьми, которым могла грозить опасность из-за незнания нынешней ситуации. Кроме того, ему нужно было распространять сведения.
Пиппа даже мысленно не могла представить своего будущего. В глазах церкви и закона она по-прежнему замужняя женщина. Ее дитя получит имя Стюарта, но будет расти в изгнании. Ей придется жить вдали от общества и людей, пока опасность не минует. Но сможет ли она когда-нибудь без страха выйти из тени?
За спиной раздались шаги Лайонела. Пиппа с вымученной улыбкой обернулась, чтобы приветствовать его. Но глаза оставались печальными, и он легко прочел ее мрачные мысли. Он был уверен, что она думает об их разлуке, о тех одиноких месяцах, которые лежат впереди. По правде говоря, он сам не знал, как вынесет все это. Но им нужно держаться. Беды когда-нибудь кончатся, и враги Пиппы оставят ее в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50