Пиппа права. Все началось именно по этой причине, но после первого же прикосновения все волшебным образом переменилось.
– Пиппа, я не беру женщин лишь для того, чтобы облегчить их страдания, – объявил он. – К сожалению, не настолько я бескорыстен. – Он откинул голову, чуть зажмурился и продолжал тем бесстрастно-отчужденным тоном, каким пользовался почти во всех сложных ситуациях: – С самого первого взгляда ты стала мне желанной. Нет, может, с моей стороны это и заблуждение… нечто вроде помрачения ума, но кто знает? И меньше всех я. Одно могу сказать: что никогда не спал с женщиной из жалости. И ты оскорбляешь нас обоих подобными предположениями.
Пиппа коснулась подвески и нашла странное успокоение в гладком камне, холодившем судорожно сжатые пальцы. Совсем как в спокойном, отстраненном обращении Лайонела Аштона, его замкнутом лице.
Она желанна. И многие мужчины тоже так считали. Может, всему причиной необычная внешность и манеры, но и на долю Пиппы приходилось немало пылких вздохов, комплиментов и дерзких предложений, чтобы утвердить ее в мыс-, ли о собственной привлекательности.
И сейчас между бедер находилось неоспоримое этому доказательство. Не липкие потеки поспешного и вынужденного, но совершенно необходимого соития, а восхитительный и разделенный взрыв страсти.
Они любили друг друга. Она и Лайонел. И она чувствовала себя любимой и желанной.
– Прости, – шепнула она, подступая ближе. – Я не хотела тебя обидеть. – Она привстала на носочки, чтобы поцеловать его. – Ты – бесценный дар, мистер Аштон, и спасибо тебе.
– А по-моему, мы обменялись дарами, леди Пиппа, – заметил он, поднимая к губам ее руку. Глаза смеялись: очевидно, его забавляла абсурдная игра, которой они увлеклись. – Но о следующем обмене следовало бы условиться заранее, не находишь?
– И никакой одежды, – ухмыльнулась Пиппа. На сердце было легко. Куда девалась черная тоска, ужасающая подавленность духа, так изводившие ее?
– Мне бы хотелось увидеть вас обнаженным, мистер Аштон, – официально заявила она.
– Взаимно, мадам, – поклонился он.
– Вы принесли меня сюда, может, теперь унесете обратно? Пиппа смеялась, вспоминая ощущение силы и тепла, которое дарили его объятия.
Но его лицо неожиданно потемнело.
– Пожалуй, не стоит. Беги быстрее. Я выжду здесь минут десять.
Пиппа покинула его, вернувшись на дорожку, огибавшую огороды. Он нес ее на руках. Никто не носил ее на руках с самого детства. Почему же сейчас так резко осадил?
Она шла, сама не зная куда, и, опомнившись, обнаружила, что находится во фруктовом саду, совсем пустом, если не считать садовников. Она снова поправила капюшон, понимая, что никакие ухищрения не помогут скрыть травинки, казалось, прилипшие к каждому клочку ее платья. А под ногтями – грязные полоски! Какой кошмар!
Но Пиппа ступала как королева, высоко подняв голову, не глядя по сторонам, выбирая дорогу между деревьями. В конце концов, не все ли равно, что подумают садовники о столь неопрятной даме! Игнорировать их – самый достойный способ выйти из положения.
Выбравшись из сада, она направилась на кузнечный двор. Никто не обратит внимания на ее внешность среди грохота молотов по наковальням, запаха горящих углей и конского пота, суетившихся подмастерьев. Она нырнула под арку и, поднявшись черным ходом, оказалась в том коридоре, где располагалась ее спальня. Марты не было, и Пиппа, взглянув в зеркало, поблагодарила за это Бога. Сбросив туфельки в травяных пятнах, она отколола капюшон и хорошенько встряхнула волосы. Травинки усеяли пол. Она ногой смела их под кровать и вышитый ковер и посмеялась над собой за столь глупую детскую выходку. Она не обязана отчитываться ни перед кем… даже перед Стюартом. Это время прошло.
Неожиданно дерзкая мысль заставила ее задуматься.
Заглянув в свою душу, Пиппа не смогла найти там ни капли раскаяния за супружескую неверность. Только по-прежнему гневалась на Стюарта, и рана все еще ныла. Он отнесся к ней как к самому последнему ничтожеству. Но стоит ли выяснять отношения? Или пусть все идет как идет и она выберет свою дорогу, предоставив Стюарту наслаждаться собственной жизнью? Вряд ли его заденет связь жены, если при этом никто ничего не узнает и злые языки не получат повода для скандала. Да, пока, пожалуй, она именно так и поступит. Будет сохранять видимость брака и найдет убежище в любовном приключении с Лайонелом Аштоном.
Это, разумеется, долго не продлится. Но стоит ли об этом думать? Она будет жить настоящим и ловить моменты счастья. И ни с кем их не разделит. Ни с Робином, ни даже с Пен.
Пиппа разделась и, высунувшись из окна, вытряхнула платье. Травинки полетели на террасу, но никто из вальяжно прогуливавшихся придворных не нашел ничего странного в зеленом дожде. К тому же стояла такая жара, что, возможно, им было просто лень поднять головы.
Пиппа чувствовала себя восхитительно сонной. Ноги налились тяжестью, а пуховая перина зазывно манила к себе. Она легла под легкое покрывало и закрыла глаза, ощущая тепло солнечных зайчиков на сомкнутых веках, лениво перебирая подробности встречи с Лайонелом. Как прекрасно, когда тебя несут на руках. Как это она, не имевшая привычки разыгрывать из себя беспомощную деву, не только позволила носить себя на руках, но и открыла, что подобные вещи могут не на шутку воспламенить самую стойкую скромницу?
Она снова улыбнулась и повернулась на бок.
Как ни странно, сон все не шел. Какая-то зловещая тень омрачала счастливые воспоминания.
Пиппа пыталась воскресить то великолепное чувство освобожденности, которое дало ей свидание с Лайонелом, но что-то упорно портило впечатления. Некая неловкость… как заноза в пальце…
Пиппа нетерпеливо села и обхватила руками поднятые к подбородку колени, пытаясь придать облик расплывающейся бесформенной тени. Лайонел нес ее на руках, и она весело смеялась. Почему же сейчас именно это воспоминание легло на душу тяжестью?
Объяснение так и не нашлось. Пиппа снова легла, лениво разглядывая вышивку на балдахине. Влюбленная парочка у ручья, в окружении павлинов и лебедей. Вдали, на холме, пасется олень.
Очень милая, идиллическая сценка, которая, к сожалению, не содержит разгадки ее нынешнего настроения.
Но все же это занятие несколько успокоило разгулявшиеся нервы. Нет ничего удивительного в том, что ей не по себе: утренние события кого угодно выведут из равновесия. За несколько часов, прошедших с рассвета, она пережила достаточно, чтобы возмутить самый мирный нрав. А из-за причуд беременности ее нрав никак нельзя было назвать мирным. Недаром она то и дело переходила от смеха к слезам в ответ на обычную реплику или по поводу любого ничем не примечательного события.
Немного остыв, Пиппа опять повернулась на бок и на этот раз уснула.
Глава 11
Робин придирчиво изучал содержимое сундука, стоящего в отведенной ему комнате родительского дома в Холборне. Повсюду было тихо. Родители и единокровная сестра еще не вернулись из Дербишира, и в Лондоне осталось лишь необходимое количество слуг.
Паж стоял у кровати с золотистыми вышитыми шоссами и полотняной рубашкой в руках, с любопытством взирая на хозяина. До чего же не в привычках лорда Робина проводить столько времени за выбором одежды!
Деревянная лохань с уже остывшей серой от грязи водой стояла посреди спальни: свидетельство внезапного интереса лорда Робина к своей внешности.
– На камзоле жирные пятна, – брезгливо объявил Робин, швыряя на пол вышеупомянутый предмет одежды из зеленого бархата. – А я считал, Джем, что ты не способен убрать в сундук засаленную вещь!
Джем ничего не ответил и проглотил вертевшееся на языке резонное замечание насчет того, что в его обязанности никогда не входила забота о гардеробе господина.
– Лучше вынь-ка все из сундука, хорошенько просмотри и вычисти мокрой щеткой, а если нужно, отдай погладить, – наставлял Робин, зарываясь все глубже в сундук и чихая от пыли. – А вот это, наверное, подойдет. – С самого дна он извлек камзол рыжевато-коричневого шелка. – К нему полагается коричневато-желтый плащ, я уверен, что он где-то здесь.
Робин швырнул камзол на кровать и снова полез в сундук.
– Вот! – торжествующе вскричал он, поднося плащ к лампе. – Немного помят, но это легко исправить.
Робин перекинул плащ Джему, который едва ухитрился поймать его на лету.
– Отнеси в кладовую служанке и попроси выгладить… вместе с камзолом. И поскорее, – повелительно хлопнув в ладоши, объявил Робин. Джем отложил шоссы и рубашку, взял в охапку камзол и плащ и поспешил выйти.
Робин осмотрел свежее белье на постели: белые полотняные подштанники, такую же рубашку. Вроде бы чистое, но он помнил, что белье отца всегда пахло лавандой от маленьких саше с засушенными цветами, разложенных в гардеробах и сундуках.
А вот его вещи ничем не пахли. Зато были абсолютно чистыми, а рубашка к тому же удостоилась прикосновения рубеля и скалки.
Да и сам он старательно отскреб кожу.
Робин с довольным видом посмотрел на лохань и горшочек с душистым мылом, принесенный служанкой. Подумать только, он даже волосы вымыл!
Он рассеянно пригладил все еще влажные кудри и бородку, гадая, не стоит ли подстричь ее. Похоже, она немного неопрятна.
Он сел за стол и придвинул зеркальце из полированной меди. Отражение, как на грех, расплывалось. Робин подтянул к себе лампу, взял маленькие ножницы и подался вперед, стараясь подровнять неаккуратные пряди. Кажется слишком коротко. Может, лучше вообще ее сбрить?
Нет, это уже слишком, решил он и, подхватив со стола гребень слоновой кости, принялся расчесывать бороду. За спиной послышались шаги Джема. Робин оглянулся.
– Скажи-ка, парень, теперь ровно? – осведомился он, потянув за бородку. Джем критически оглядел дело его рук.
– По-моему, сэр, слева чуть длиннее.
– Кровь Христова! – пробормотал Робин. – Чем дольше я стригу, тем неровнее она становится. Давай-ка берись за дело.
Он вручил ножницы пажу. Тот неохотно поморщился.
– Я не цирюльник, сэр.
– Да и я тоже, – нетерпеливо бросил Робин. – Хуже, чем я, все равно не сделаешь.
– Верно, сэр.
Джем нагнулся и несколько раз неуверенно лязгнул ножницами. Потом отступил, обозревая дело рук своих.
– Вроде теперь ровнее, сэр.
Робин снова повернулся к зеркалу, дернул за концы бородки. Так немного лучше.
– Сойдет, – решил он, поднимаясь. – Передай мне шоссы.
Джем повиновался, наблюдая, как хозяин втискивает короткие, но мускулистые ноги в тесные штаны-чулки. Заправив полы рубашки за пояс золотистых расшитых полосок шоссов, он затянул шнурки. Потом надел камзол и долго, тщательно прилаживал небольшой плоеный воротник, чем несказанно удивил пажа.
– Ну вот, теперь все в порядке, – пробубнил Робин, скорее себе, чем мальчишке. Оставалось надеть короткий плащ. – Что ты теперь думаешь, Джем?
– Насчет чего, сэр?
– О, не будь болваном! Как я выгляжу?
Джем склонил голову набок.
– Как джентльмен, собравшийся поухаживать за дамой, – объявил он.
– Нахал! – бросил Робин без особого запала. Что ни говори, а он сам напросился. Нечего было задавать вопросы. К тому же Джем никогда не славился способностью держать язык за зубами в подобных случаях.
Робин пристегнул шпагу и кинжал, вынул пару отделанных драгоценными камнями и кружевом перчаток, подарок Пен, и надел плоскую шляпу темно-зеленого бархата на все еще растрепанные кудри.
– Можешь идти спать, Джем, или в кабачок, если пожелаешь. До утра ты мне не нужен.
– Спасибо, лорд Робин, – ухмыльнулся Джем. – Желаю успеха, сэр.
Робин, покачав головой, вышел из комнаты. Высокие напольные часы на лестнице пробили десять. Перед тем как покинуть дом, он остановился, чтобы захватить со скамьи аккуратно завернутый пакет. На улице было душно, небо затянуло облаками, и в воздухе пахло надвигающейся грозой.
Робин озабоченно потянул носом. Он собирался покатать Луизу в лодке, но в такую погоду опасно оказаться на воде.
Поэтому он отправился в конюшню за лошадью.
– Привяжи позади седла седельную подушку, – приказал он конюху. У Луизы есть своя кобылка, но вряд ли удастся без затруднений вывести ее из стойла на глазах у конюхов Аштона, даже если кое-кто из них уже успел заснуть. Кроме того, он не знает, хорошая ли она наездница, так что безопаснее, если она устроится у него за спиной. Они смогут проехаться по городским улицам и всегда найти убежище в кабачке, если вдруг разразится дождь.
Он отправился к дому Аштона. С фасада особняк казался еще величественнее, чем со стороны реки. Ворота охраняли каменные львы, и факелы, укрепленные над массивными дубовыми дверями, ярко освещали подъездную аллею. Поместье было окружено оградой, но Робин, уже успевший разведать окрестности, обнаружил узкую тропу, огибающую каменную стену и спускающуюся к реке.
Спешившись, он повел мерина по этой тропе и через несколько шагов привязал к дереву. Животное покорно стало щипать траву.
Робин, осторожно ступая, направился к реке. Воздух все сгущался, и он то и дело вытирал пот со лба. Ограда обрывалась у берега, как раз в том месте, где густые заросли кустов представляли собой естественную изгородь.
Робин вынул шпагу и прорубил путь через кусты, тихо ругаясь, когда сучки кололи его сквозь одежду. Наконец он очутился на газоне, в полной темноте: тучи скрыли луну и звезды. В самом центре возвышался великолепный дуб, ствол которого окольцевала скамья.
Сидевшая на скамье и одетая в белое фигура едва заметно выделялась на почти черном фоне.
– Луиза?
Девушка подскочила от неожиданности, оглянулась и, увидев его, приложила руку к груди.
– О, я так боялась, что вы не придете! Похоже, гроза собирается.
– Я тоже так считаю.
Она стояла очень близко, в упор глядя на него.
– Может, нам следует отложить нашу прогулку? – предложил он. – Что, если буря застанет нас на полпути?
– Но ведь мы всегда сумеем найти убежище, верно? Зайти в таверну. Выпить вина, послушать чужие разговоры, – умоляюще пробормотала Луиза.
Робин тихо рассмеялся. У него просто духу не хватит ее разочаровать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50