вежливость или насмешка, но на всякий случай предположил худшее.— Естественно, — авторитетно ответил он, но тем не менее извлек из груды на столе очередной лист бумаги. Нацепил на кончик носа очки и внимательно ознакомился с документом, словно хотел убедиться, что в нем за последние пять минут ничего не изменилось. — Вот их вполне разумные личные объяснения. И скажу сразу, пока вы не задали очередной вопрос, мы осмотрели в номерах их одежду и не обнаружили ни единого пятнышка крови, ни окровавленного кинжала, ни дневника с признанием. Профессор Робертс и доктор Коллман обеспечивают друг другу алиби — они вместе ходили в оперу. Доктор Ван Хеттерен обедал с друзьями неподалеку от железнодорожного вокзала. Доктор Лоренцо оставался дома — это подтверждают друзья и слуги. Все четверо ни на минуту не покидали главного острова. Остается доктор Миллер.— Расскажите мне о нем, — попросила Флавия. — Полагаю, у него не было свидетелей.— Не было, — кивнул Боволо. — Одно время мы тоже возлагали на это надежды. Хотя и он по причине забастовки не мог уехать с острова. Выяснилось, что сразу после десяти он вышел на кухню и попросил минеральной воды запить снотворное. И, разговаривая с кем-то из служащих, принял таблетку. А потом сразу же отправился в кровать.— И тем не менее он единственный из всех, за кого никто не может поручиться и сказать, где он был во время преступления.— Это так. Но швейцар готов поклясться, что после шести никто не уходил и не приходил. Значит, если он был на острове в десять, то был там же и в девять. Следовательно, убийства не совершал. Кроме того, все члены комитета — известные люди и у них нет никаких разумных поводов для убийства. Они принимали участие в мирном научном мероприятии, а не в мафиозной разборке.— Таким образом, вы исключили всех ее коллег и пришли к выводу, что преступление совершил грабитель-одиночка? — задумчиво проговорила Флавия.— И придерживаемся этой точки зрения до сих пор, — кивнул в ответ комиссар. — Если вы, конечно, не предложите нам чего-нибудь более разумного. — Ну-ка попробуй только осмелься, говорило выражение его лица.— А это что такое? — Она ткнула пальцем в сторону еще одного пакета.— Это? Всего лишь ее почта, которую доставили утром. Мы ее изъяли. Думали, найдется что-нибудь полезное. Но не нашлось. Забирайте, если хотите. Копайтесь. Там все исключительно об искусстве.Флавия быстро просмотрела корреспонденцию. Инструкции и заметки из музея убитой, письмо из фотоагентства и пара счетов. Маловдохновляюще. Она сложила бумаги в одну стопку.— И все-таки как-то странно. — Флавия ощущала внутренний дискомфорт. — Убийца рвет распятие у нее с шеи, но в итоге оставляет на месте преступления. Кстати, вы не проверяли, она католичка?— Не думаю, — покачал головой Боволо. — Вы же знаете американцев — только вопят, что верят.Ну вот, еще один народ не устраивает нашего комиссара. Кажется, он вообще не склонен мириться с разнообразием культур мировой цивилизации.— Если хотите, снимите со всего копии. — Флавия удивилась его неожиданно щедрому порыву к сотрудничеству. — Естественно, кроме фотографий. Только потом верните и никому не показывайте. Вы же понимаете, все это конфиденциальные документы.К чему ей весь этот разношерстный мусор, думала Флавия, после того как, пожав липкую руку Боволо, не спеша возвращалась в отель. Комиссар расщедрился только потому, что считал это все бесполезным — иначе бы ни за что не отдал. Флавия чувствовала, как в ней зарождался интерес к делу, несмотря на строгий наказ Боттандо ни во что не влезать. Возможно, на нее подействовало лицо убитой. В нем не чувствовалось страха. С таким выражением лица не умирают во время ограбления. Если что-то и присутствовало в этом лице, то скорее упорство и негодование. И это никак не вязалось с версией Боволо об уличном грабеже. ГЛАВА 3 Джонатан Аргайл сидел в ресторане на кампо Манин и с переменным успехом пытался скрыть огорчение от полученного известия и неприязнь к той, кто эту новость ему принесла. Это оказалось совсем непросто. Чувство, как обычно, поднималось из самой глубины его души, и одновременно зарождалась трусливая мыслишка, что он не предназначен природой для профессии торговца произведениями искусства, как бы он ни старался зарабатывать на хлеб своим ремеслом. Он прекрасно понимал, что должен делать: ловить в торговле каждый слух, корпеть в библиотеках, чтобы не упустить ни единой возможности, и осторожно подбираться к владельцам, предлагая столько, чтобы они клюнули. Все очень просто. И он превосходно со всем справлялся — кроме последней части. Владельцы картин вразрез с теорией почему-то никак не желали расставаться со своими сокровищами. Наверное, как утверждал его работодатель, ему не хватало опыта. В удачные дни он так и думал. А в неудачные, как этот, начинал склоняться к мысли, что эта работа вообще не по нему.— Но почему, синьора Пианта? — спросил он на прекрасном итальянском, который искажало только его собственное сильное волнение. — Если условия не подходят, надо было сказать еще в прошлом месяце.Старуха напоминала грифа. Вредная, коварная карга скривилась в неодобрительной улыбке. Ее пугающих размеров нос изгибался, словно клинок сабли. И по мере того, как продолжалась их трапеза, а разговор заходил в тупик, Джонатан ловил себя на том, что все больше концентрировал внимание на этом наросте. Он и не подозревал, что она настолько безобразна, пока старуха не запросила больше денег. Хотя с другой стороны, ему никогда не нравилось с ней общаться и все труднее давалась вымученная любезность.Как все неудачно! Тем более что поначалу Аргайл и старая маркиза обо всем сговорились. Вздорная, злющая женщина обладала необыкновенно ясными для своего возраста глазами, которые ярко сияли на ее морщинистом лице. И еще — необычным чувством юмора. У нее возникло естественное и весьма похвальное желание избавиться от части своих картин. Но потом она заболела, сделалась капризной, и переговоры продол-хала ее «закадычная компаньонка» — по словам самой синьоры Пианты. С тех пор все пошло шыворот-навыворот и наконец окончательно рухнуло.— Я вам уже сказала, что это совершенно не обязательно. Мы понимаем толк в делах подобного рода.Утомительная особа. Весь вечер не могла ничего сказать прямо, бросала странные намеки, и Аргайл наконец открыто спросил, чего в конце концов она добивалась. Если не считать изменения условий сделки — теперь она требовала процент с продажи, а не единовременной выплаты. Аргайл мог на это пойти, хотя предпочел бы знать заранее.Но его тревожила еще одна небольшая деталь: она хотела, чтобы вывоз картин осуществился втихаря — без оформления экспортных разрешений, в обход официальных правил и прочей мути. Просто положил полотна в багажник, а в Швейцарии продал. Вот так. Конечно, в этом не было ничего необычного. Тысячи картин именно таким способом ежегодно покидали Италию, и его менее респектабельные коллеги неплохо зарабатывали на жизнь в качестве курьеров. Но Аргайл твердо заявил, что галереи Бирнеса так не работают. Они следуют букве закона и выполняют все формальности. К тому же полотна не представляли особой ценности — семейные зарисовки, второстепенные пейзажи и портреты неизвестных авторов — так что непохоже, чтобы могли возникнуть проблемы с их вывозом. Аргайл предложил за картины не безумную цену, но именно то, чего они стоили. Когда он за них расплатится, переправит в Англию, растаможит и подготовит к продаже, они с работодателем получат некоторый доход. В расчете на почасовую оплату с учетом затраченного времени Аргайл заработает несколько лишних гамбургеров в стоячих забегаловках.Старуха расстроилась, выслушав его категорический отказ. В таком случае, заявила она, таможенные и регистрационные налоги придется оплачивать ему. Аргайл так и не понял, говорила ли она серьезно или это была уловка, чтобы он согласился на ее условия. Но тут уж уперся и он.— Я уже все подсчитал, — заявил он. — Мы не можем продавать картины, оплачивать все расходы и на таких условиях зарабатывать прибыль. Ваше предложение равносильно расторжению нашего договора.Синьора Пианта улыбнулась и отхлебнула кофе, за который, как получалось, платил из своего кармана Аргайл. Дружеский обед, предназначавшийся увенчать заключение сделки, превратился в дорогостоящую трату времени. И если поначалу Джонатан испытывал некоторое сочувствие к незавидному положения компаньонки языкастой маркизы, теперь оно начисто испарилось.— Жаль, — проговорила она, явно ни о чем не сожалея. — Но я получила именно такие инструкции. И к тому же нашими картинами сейчас интересуются больше…Последнее замечание вовсе вывело Аргайла из себя. Кто, черт возьми, интересуется? Уж не собираются ли его втянуть в яростные торги за эти полотна? Если так, то они того не стоят. Конечно, если он не хочет отправить несколько картин Эдварду Бирнесу в Лондон в счет своей зарплаты. Если нет, надо все бросать и возвращаться в Рим.— Что ж, — нехотя проговорил он, — я все обдумаю и позвоню вам завтра утром, — а про себя подумал: «Вот так — профессионально и выдержанно. Нельзя позволять загонять себя в угол. Пусть-ка поломают голову. Толку никакого, но все равно не помешает». И с этого момента до конца обеда держался с холодной вежливостью. Он сделал все, что полагалось: едва слышно скрежеща зубами, расплатился по счету, подал спутнице пальто, проводил из ресторана и поцеловал руку — последнее всегда удавалось Аргайлу лучше всего, даже если поцелуй казался незаслуженным. И в этот момент услышал за спиной покашливание — кто-то стоял на площади у него за спиной.Аргайл обернулся и, узнав женщину, почувствовал, как улетучивается его плохое настроение.— Что ты делаешь в Венеции?— Уж по крайней мере не развлекаюсь, как ты, — отрезала Флавия.Аргайл смутился, как всегда, когда его заставали врасплох, и в смятении неуклюже представил свою знакомую:— Флавия ди Стефано из управления защиты произведений искусств римской полиции.На Пианту это не произвело особого впечатления. Она холодно кивнула с видом человека, который не жаловал полицейских и не считал их достойными членами общества, обвела неодобрительным взглядом немного неряшливую одежду Флавии, опустила глаза на ее запыленные коричневые туфли и презрительно отвернулась. Поблагодарила Аргайла за обед с такой ледяной улыбкой, будто не подозревала, во что он ему обошелся, и пошла прочь.— Какая очаровашка, — негромко заметила вслед ей Флавия.Вконец расстроенный, Аргайл раздраженно потер нос.— Похоже, ты ей не понравилась. Не принимай на свой счет. Может, это потому, что она пять минут назад потребовала, чтобы я нарушил закон. Меня она тоже не любит, хотя я накормил ее обедом.Оба надолго замолчали. Аргайл не сводил с Флавии восхищенного взгляда, который она всегда объясняла его смущением. Так оно и было. Он не знал, как себя держать с таким заводным и вместе с тем спокойно сосредоточенным человеком: в его сознании части не соединялись в единое целое. Или, если угодно, соединяться-то соединялись, только он не представлял, где пролегало их сцепление.— Так что же ты все-таки здесь делаешь? — наконец спросил он. — Не представляешь, как я рад тебя видеть. Все-таки дружеское лицо.— Спасибо, — вежливо поблагодарила Флавия, а про себя решила, что жизнь в Риме его нисколько не изменила. Если он не понимал ее, то и она не понимала его. Его обожание на расстоянии начинало смущать Флавию. По ее мнению, Аргайлу надо было либо забыть о ней, либо заключить в объятия. И то, и другое ее бы устроило. Но он не делал ни того, ни другого, и это ей казалось просто нерешительностью. — Приехала на пару дней по поводу одного дела, — ответила она. — Ерундового. Ничего интересного.— Ах вот как.— А ты?— Судя по всему, даром потерял время.— Ах вот как. Возникла новая пауза.— Не хочешь рассказать? — наконец предложила Флавия. — Судя по твоему виду, тебе необходимо выговориться.— Необходимо. — Он благодарно на нее посмотрел. — С удовольствием. Слушай, ты, наверное, голодная?— Да. Как ты догадался, — с готовностью подхватила она.— Озарение. Пошли, посижу с тобой, выпью кофе. Люблю наблюдать за профессиональной работой.Они вошли в ресторан и устроились за тем же самым столиком, где Аргайл до этого сидел с синьорой Пиантой.— Место то же, а компания лучше, — прокомментировал он и попытался изобразить обворожительную улыбку, но снова не преуспел.Флавия с присущей ей добросовестностью и основательностью перепахивала меню, а он тем временем рассказывал о своих невзгодах и перипетиях. Судя по всему, сделка сорвалась — теперь самое разумное возвращаться в Рим. Флавии нечего было добавить, но она старалась проявить оптимизм. Посоветовала задержаться на несколько дней: как знать, что еще может случиться. Не стоит ли все же решиться на контрабанду?Аргайл был потрясен.— Ты — полицейский и туда же. Мне за тебя стыдно!— Просто предложила.— Нет уж, спасибо. Еще несколько дней потолкаюсь, попытаюсь добиться своего законным путем, а если не получится — брошу. — В нем снова вспыхнул прежний энтузиазм. — Завтра попытаюсь взять за глотку маркизу. Отправлюсь к ней. Должно подействовать. — Джонатан зевнул, откинулся на спинку стула и потянулся. — Ну довольно. Я сыт по горло всей этой чепухой. Развлеки меня, расскажи, как там жизнь в Риме.Это было откровенным напоминанием того, что они, хоть и жили в одном городе, но в последнее время виделись редко. Аргайла это расстраивало, и Флавии тоже недоставало его общества. Но, как она это объясняла, Джонатан на глаза не попадался, а ей было некогда. Столько всего навалилось — генералу приходилось спасать их управление.— Если честно, — призналась она, — я здесь потому, что в Риме все посходили с ума и Боттандо приходится выкручиваться.— Он в своем репертуаре.На этот счет у них были разные взгляды. Англичанин Аргайл считал, что постоянные манипуляции Боттандо характеризуют его как законченного интригана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26