Каков бы ни был бюджет венецианской полиции, она явно не раскошеливалась на украшение своей штаб-квартиры. Все очень экономно, пристойно, но как-то жалко. Ее управление занимало гораздо меньшее помещение, но Боттандо был способен тянуть с передачей найденных украденных произведений искусства (по поводу особенно полюбившихся он разводил такую бумажную волокиту, что задерживал их на несколько месяцев), и здание от этого становилось гораздо приятнее для глаза, что было очень важно для поднятия духа всего коллектива. Хотя наиболее значительные работы, как говорилось, в целях их безопасности хранились в его личном кабинете.Праздничное настроение Флавии быстро испарялось, пока она добрых десять минут то поднималась, то спускалась по лестницам в поисках цели своего прихода. Но упало еще ниже, когда Флавия предстала перед комиссаром Алесандро Боволо — маленьким человечком, который явно в дурном настроении сидел за своим столом и, уткнувшись в бумаги, делал вид, что не замечает появления Флавии. Однако та была полна решимости предстать образцовой коллегой и терпеливо ждала. В комнате воцарилось молчание — только посапывал Боволо, шелестел бумагами, и что-то на удивление раздражающе мурлыкала себе под нос Флавия. Наконец комиссар не выдержал проявления ее весьма ограниченного музыкального дарования, бросил на стол пачку только что занимавших его документов, пригладил жидкие, мышиного цвета волосы и поднял глаза с недовольным видом человека, которого оторвали от важного занятия.Даже самое разгулявшееся воображение ни при каких обстоятельствах не помогло бы назвать его симпатичным. Хорошо к пятидесяти, с худощавым лицом, заостренным носом, прыщеватый, с маленькими, бесцветными глазками. Пожалуй, больше ничего и не скажешь. Вылови какой-нибудь рыбак из лагуны огромную селедку в мятом сером костюме, нацепи ей на нос очки в проволочной оправе, усади на стул — и получился бы портрет представшего перед Флавией чиновника: сходство было поразительным.— Синьора ди Стефано? — наконец произнес он, сделав при этом, на вкус Флавии, слишком сильный нажим на слове «синьора». — Элегантная молодая особа — специалист из Рима — приезжает поучить нас, как надо ловить убийц?По его кривоватой улыбке она поняла, что знакомство с ней не вызывает у Боволо ни малейшего энтузиазма. И поспешила с ответом:— Из Рима — да. Но только не специалист. — Она улыбнулась специально приготовленной на этот случай самой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. — Наше управление занимается чем угодно, но только не ловлей убийц.— В таком случае почему вы здесь?— Исключительно для того, чтобы оказать вам помощь, если вы захотите ее принять. Мы все-таки достаточно знаем о мире искусства. Генерал Боттандо считал, что моего присутствия у вас не требуется. Но министр настоял. Вы же знаете, какие они — министры.— А через несколько дней вы уедете и напишете рапорт о нашей работе, — предположил Боволо, подпустив в голос нотку саркастической подозрительности. — И в нем, естественно, попытаетесь спасти свою шкуру.Ага! Система слухов действовала у карабинеров с должной эффективностью. Судя по всему, Боволо прослышал, что Боттандо приперли к стене, и, похоже, не собирался помогать. Флавия этого опасалась, но как следует подготовилась к встрече.— Я надеялась, что могу попросить вас об одолжении, — заговорщически начала она. — Конечно, вы здесь — самый главный и в курсе всего. Очень заняты… я понимаю, вам не до меня, но… не могли бы вы написать отчет сами? Это бы избавило нас от всяких ненужных ошибок.Она опять одарила его очаровательной улыбкой, но при этом заметила, что Боволо заглотил наживку. Флавия давала ему реальный шанс диктовать, что включать, а что не включать в рапорт. Заманчивое, на ее взгляд, предложение. Если и оно не устранит враждебности со стороны комиссара, значит, не поможет ничего. Она же оставляла за собой право снабдить рапорт приложениями и всяческими сносками.— Ну что ж, — протянул Боволо, — не уверен, что мне по душе перспектива работать за вас, но, возможно, это единственный способ добиться того, чтобы всякие пришлые бюрократы писали правильные отчеты.Он кивнул и просветлел: про себя он уже прикидывал, какие хвалебные слова в свой адрес вставит в ключевые места рапорта.— Хорошо, — согласился он намного дружелюбнее. — Наверное, вы правы. Но я не желаю, чтобы вы здесь болтались и путались у нас под ногами. Поймите, у нас по горло забот и нам некогда заниматься какой-то иностранкой, которая оказалась настолько растяпой, что позволила себя укокошить.Он был явно не из тех, кто с благодарностью принимал дары.— Нисколько не сомневаюсь, — отозвалась Флавия. Ее немного покоробили его слова, но она осталась довольна, что ей удалось хоть куда-то продвинуться. — А я со своей стороны готова помочь там, где вы сочтете нужным.— М-м-м… дайте подумать, — протянул Боволо. Он явно старался найти ей абсолютно ненужное занятие. — Полагаю, вы образованны? Всякие там языки. — Он произнес это таким тоном, будто считал образование непристойностью.Потребовалось усилие, чтобы удержать на лице ничего не значащую улыбку. Флавия надеялась, что манеры Боволо станут лучше до того, как иссякнет последняя капля ее терпения.— Может, вы поговорите с кем-нибудь из ее коллег? — продолжал комиссар, не обращая ни малейшего внимания на то, как напряглись ее скулы. — Смысла в этом, конечно, нет, поскольку мы уже вышли на след, но зато будут учтены абсолютно все аспекты дела. Перебросьтесь с ними парой слов, проглядите бумаги и завтра же возвращайтесь в Рим. Ведь вы так и собирались? — спросил он, смутно подозревая подвох.— Да. Или послезавтра. Я с удовольствием с ними поговорю. Но разве вы сами этого еще не сделали? — спросила с некоторым удивлением Флавия.— Да-да, конечно, — поспешно ответил Боволо. — Провели детальные допросы. Но я уверен, не помешает переговорить еще раз. Займитесь этим и не отвлекайте нас от работы.— В таком случае, — бодро проговорила она и наконец распрощалась с улыбкой, поскольку та никак не помогала делу, — не будете ли вы любезны объяснить мне, в чем состоит дело? В Риме мы располагаем весьма неопределенными деталями. Что произошло и каким образом? Это полезно знать. Если вы в состоянии пожертвовать своим временем.Боволо стрельнул на нее рыбьими глазами. Он никак не мог решить, что это: вежливость или сарказм.— Гм, — фыркнул он не более галантно, чем прежде. — Почему бы и нет. Может, и неплохо выслушать мнение человека со стороны.Ничего подобного он не думал, но, по крайней мере, повел себя прилично. Флавия изобразила на лице польщенную мину.— Имя жертвы, — прежде чем начать, комиссару пришлось долго рыться в бумагах на письменном столе, — Луиза Мэри Мастерсон. Ей было тридцать восемь, не замужем. Подданная США. Проживала в Нью-Йорке, работала хранительницей отдела Западного искусства в каком-то тамошнем музее. Рост — метр пятьдесят один, здоровье хорошее. В Тициановский комитет вошла полтора года назад. Это ее вторая сессия. Они каждый год за счет налогоплательщиков собираются у нас в Венеции. Мастерсон приехала в понедельник, а заседание началось во второй половине дня в четверг. Первый день она пропустила, а в пятницу присутствовала. Смерть, согласно заключению врачей, наступила в тот же вечер примерно в девять тридцать.Боволо выдавал эти сведения со скоростью пулемета, тем самым показывая, что он нисколько не заинтересован детально информировать Флавию. Просто пересилил себя и старается выплюнуть наибольшее количество фактов за наименьшее время, чтобы как можно скорее избавиться от надоедливой проныры. Флавия не прерывала его трескотни, но пока в его потоке речи не обнаружила ничего полезного.— Тело обнаружили в «Джиардинетти Реали». Это, кстати сказать, между площадью Сан-Марко и Большим каналом. Она засиделась в расположенной неподалеку библиотеке Марчиана и, судя по всему, решила пройтись. Общественный транспорт не работал по причине однодневной забастовки. Возможно, она поджидала такси. Ее нашли в теплице с семью ножевыми ранениями. Перочинный нож примерно десяти сантиметров длиной, типа швейцарского или что-то в этом роде. Одна на шее, четыре на груди, одна на плече и одна на руке. Все несмертельны, если бы ей вовремя оказали помощь. Но чтобы этого не случилось, жертву оттащили в теплицу.— Получается, что она истекла кровью?— Получается, что так. Не самый приятный способ расстаться с жизнью. Не повезло — уж слишком укромный угол: в другом месте на нее кто-нибудь бы да наткнулся. Коллеги не знают, почему она там оказалась, и там не удалось найти ни одного человека, кто бы видел ее в саду. Из-за этой чертовой забастовки там вообще никого не было. Ясно одно — убийство. Но кто убил и почему, мы не знаем.— Но что-то подозреваете?— Не без того. Конечно, подозреваем. Даже больше. Уверены, что это ограбление, которое превратилось в убийство. Следов насилия нет, зато исчезла сумочка. Действовал явно не венецианец — сицилиец или какой-нибудь другой пришлый иностранец.Флавия пропустила мимо ушей его чудовищное утверждение. Сама она не считала иностранцами соотечественников с юга и не исключала возможность, что убийство совершил все-таки венецианец. Но понимала, что хорохориться понапрасну не стоит.— Никаких иных свидетельств того, что произошло? — спросила она.Боволо пожал плечами с видом человека, который сказал свое слово и теперь уверен, что дальнейшее обсуждение предмета бесполезно. Но они по крайней мере достигли взаимопонимания: Флавия не лезла с критикой, и он решил в какой-то мере ей потакать. Продолжая говорить, он перекинул через стол несколько бумаг.— Вот все, чем мы располагаем о ее передвижениях перед смертью. Ничего необычного. В Венеции она никого не знала, кроме своих коллег. Все время проводила либо в библиотеке, либо на острове Сан-Джорджо, либо в своей комнате, где ела или встречалась с коллегами по комитету. — Флавия собралась было заметить, что деталей не густо, но Боволо в это время пододвинул ей фотографии: — Вот снимки жертвы.Она пристально вгляделась в изображение — не потому, что заинтересовалась, а потому, что ей хотелось выглядеть профессионалом. Но даже смотреть на них казалось почти вторжением в личную жизнь женщины.Мастерсон и мертвая выглядела достаточно эффектно. Лицо подтянутое, но краска расплылась. Разорванная и запятнанная кровью одежда явно хорошего качества, хотя, на взгляд Флавии, немного консервативна и строга. Крупный план демонстрировал зажатый в кулаке пучок цветов, которые она, видимо, схватила, когда умирала. Но на фотографии было что-то еще, что Флавия никак не могла разглядеть.— Что это?— Лилии, — ответил Боволо.— Нет. Не цветы, а вот это. — Она показала пальцем.— Распятие. Золотое. На серебряной цепочке.— Должно быть, довольно ценное, — отметила Флавия. — Можно предположить, что любой грабитель не погнушался бы таким предметом.— Может, можно… а может, и нельзя… — уклончиво отозвался комиссар. — Она, наверное, сопротивлялась, не отдавала, и поэтому преступник ее убил. А потом испугался и убежал. Или хотел только деньги: с наличными безопаснее.— Что было в ее сумке?— Профессиональные бумаги, кошелек, паспорт и все такое, насколько мы могли выяснить. — Он подал Флавии очередной список и несколько ксерокопий.Она задумалась на пару минут. Флавия привыкла полагаться на первые впечатления и моментальные озарения, отчего Боттандо неизменно страдальчески кривился. Он любил рутину и годами пытался убедить свою помощницу в ее целесообразности. Напрасно. Боттандо был полицейским, и формальности составляли часть его работы. А она — нет и предпочитала воображение, которое выручало не реже, чем пристрастие шефа к пунктуальности. И кроме того, демонстрировав ее особенный подход.— Отпечатки пальцев или что-нибудь подобное?— Это же общественный сад, — насмешливо хмыкнул комиссар. — Туристы все истоптали и исплевали. Берег загажен хуже некуда. Вы представить себе не можете, сколько пустых банок и недоеденных сандвичей пришлось подобрать моим людям.Флавии меньше всего хотелось выслушивать продолжительные лекции о гнусных нравах туристов. Была бы воля Боволо, он бы выгнал из Венеции всех чужаков. Но и она — жительница Рима — представляла размах проблемы.— Мне кажется, если ее тащили в теплицу, должны остаться какие-то следы.— И тем не менее не было. По крайней мере свежих. Очень сухое лето. Почва как камень — дожди не выпадали несколько недель. Надо бы, чтобы дождь прошел в ближайшее время. Он очень нужен. А вы, если хотите, проверьте сами, раз считаете, что справитесь лучше наших экспертов, которые занимаются этим годами…Флавия кивнула с таким видом, словно не исключала и этого поворота событий. Она, естественно, не собиралась ползать по земле в саду, но ее реакция вызвала раздражение комиссара — и то хорошо.Она не нашла ничего такого, за что могло бы зацепиться ее воображение. Однако фотографии убитой странным образом ее заинтересовали. Что можно сказать по снимку? Немного. Но в Мастерсон чувствовалось нечто неординарное. Она одевалась по-деловому — стиль, который предпочитают многие американки. И в ней не ощущалось женственности итальянки. Лицо сосредоточенное, однако в нем было что-то необычное. Под кажущейся суровостью — за морщинками у глаз и жесткой складкой у рта — таилась некая природная мягкость. Создавалось впечатление, будто убитая пыталась казаться при жизни более твердой, чем была на самом деле. Возможно, она была бы в общении вполне приятным человеком, если бы удалось познакомиться с ней поближе.Флавия улыбнулась, представив, как бы фыркнул на это возведенное ни на чем предположение Боттандо. Одного взгляда на Боволо было достаточно, чтобы понять: этот человек придерживался тех же методов полицейской работы, что и ее начальник.— Полагаю, вы отработали окружение ее коллег? — спросила она.Комиссар опять повел себя так, будто не был уверен, что это с ее стороны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26