И по одной его потрясенной реакции решила, что шансы на его участие в устранении англичанина не слишком велики. Она заметила, что кончина Мастерсон его расстроила намного меньше.— Он умер? — глуповато переспросил Коллман. — Не верю. Почему мне ничего не сказали? Господи, теперь я самый старший человек в комитете. Как смеют мне отказывать в праве узнавать о таких вещах?Флавия едва сдержалась, чтобы удивленно не воскликнуть от такой странной постановки вопроса. Выпячивать свой титул в трагический момент казалось мелочным, если не черствым. Она решила, что его забыли проинформировать по традиционной халатности, — у полиции просто не дошли руки. Хотя, с другой стороны, Флавия вспомнила, какое прозвище дал ему Бралль — Коллман был именно из тех, кого чаще всего забывают оповестить. Лучше не обращать на его слова внимания.— У меня сложилось впечатление, что вчера вечером вы доставляли какие-то бумаги Робертсу. В котором часу это было? — спросила она.— Около восьми. По дороге домой на обед. Робертса я не застал и сунул бумаги под дверь. А в чем дело?— Он был убит примерно в это время.— О Господи! — Коллман немедленно понял неприятное значение такого совпадения. — И вы считаете, что это я?..— Не обязательно. Но я не знаю, чтобы кто-нибудь еще был в том же месте в то же время. Вы ходили туда один?Коллман кивнул. В его взгляде появился испуг. Он выглядел так, словно, очнувшись от кошмара, понял, что кошмар творится наяву.— Не смешите меня. — Он недоверчиво покачал головой. — Не может быть, чтобы эта трагедия была в самом деле убийством. Никогда не поверю, чтобы кто-нибудь вознамерился убить Робертса. У него в целом мире не было ни единого врага. Такой энергичный, творческий, современный человек.Флавия фыркнула.— А Мастерсон? — спросила она.— Совершенно дру… — начал Коллман и осекся.— Другая? — докончила за него Флавия. — То есть вы хотите сказать, что у нее были враги?— Бросьте, вы меня снова смешите, — ощетинившись, надменно ответил он. — У нас были профессиональные разногласия, но не более. Не могу сказать, чтобы мне нравилась эта женщина. Напротив, я находил ее в высшей степени тяжелым человеком. Но если люди начнут убивать всех коллег, с которыми им трудно ужиться, на Земле никого не останется.Резонно. Флавия сама могла бы добавить к списку кандидатов на ликвидацию несколько сотен человек.— Хорошо. В таком случае не изволите ли поведать, чем она вам насолила?Коллман задумался.— Как мне вам объяснить? — начал он. — Нисколько не сомневаюсь, вы в курсе, что искусствоведение — весьма особенная дисциплина. Для успеха такого предприятия, как наш комитет, необходимо, чтобы его члены стали единомышленниками. Выработали общий подход к предмету и отличались сочувствием к мнению товарищей. Понимаете? — Улыбка Коллмана явно свидетельствовала: он ни на йоту не верил, что Флавия способна разбираться в столь тонких материях. Она откинулась на спинку кресла, сложила на груди руки и всеми силами старалась подавить нараставшее чувство раздражения. — Определенное время в нас сохранялась вера в наше коллективное предприятие. Однако последние заседания отличались скорее разногласием, чем более уместной и более творческой атмосферой гармонии.Коллман замолчал, не желая вдаваться в подробности и всякие недостойные мелочи. И Флавия решила, что наступил момент подать ему руку помощи.— Вы хотите сказать, что появление доктора Мастерсон нарушило уют вашего маленького братства и она, как говорится, погнала волну?Попытка не удалась. Коллман все более и более принимал вид оскорбленного святого. Если Мастерсон была хотя бы наполовину настолько же прямолинейна в разговоре, как Флавия, у нее не оставалось ни малейшего шанса поладить с этим человеком.— Это один аспект. Другой — постоянные подхлестывания доктора Лоренцо, который старался всячески ускорить нашу работу. Он человек разносторонне одаренный, но боюсь, готов принять определенные правила и согласиться с неоправданной спешкой, только чтобы угодить своим патронам из Рима.— Расскажите мне больше о Луизе Мастерсон.— Я далек от того, чтобы ее критиковать, особенно в сложившихся обстоятельствах, однако она бывала слишком напористой там, где — как бы получше выразиться — требуются раздумья, усидчивость и желание проникнуть в предмет.— Вы хотите сказать, что она не соглашалась с вами?— Я хочу сказать, что она не соглашалась ни с кем. Вот вам пример: я понял так, что она написала крайне неблагоприятный отзыв о докторе Миллере, хотя знала, что это может стоить ему работы. Считаю, что такое поведение непозволительно.— Почему вы решили, что она написала негативный отзыв? — спросила Флавия.— М-м-м… не помню, — с внезапной враждебностью буркнул Коллман. — Кажется, Робертс сказал. Он не придавал этому делу большого значения. Считал, что его отзыва более чем достаточно. Но, без сомнения, расстроился. Это уж точно. В моем случае она оспорила выводы, которые я сделал по поводу полотна из собрания одного миланского коллекционера. Сначала я намеревался не обращать внимания, но потом узнал, что она за моей спиной затевала против меня кампанию.— Что вы имеете в виду?— Профессор Робертс предупредил меня, что она говорила обо мне неприглядные вещи. Бедняга, он был так огорчен! Ненавижу подобные дела. А в лицо сказала только, что хотела бы сама осмотреть полотно. Потом выяснилось, что она подвергала сомнению мои суждения и мою компетентность и призывала проделать работу заново. Опасаюсь, что в лице доктора Лоренцо она нашла благодарного слушателя.— Но сами-то вы не хотели лезть в драку?— Конечно, нет. Я был уверен, что сделал все тщательно. Идентификация полотна — занятие ответственное. Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть. Я сомневался до тех пор, пока сам Робертс не заключил, что полотно — скорее всего подделка.Это было не совсем то, что сказал Робертс, но Флавия промолчала.— А каковы были выводы доктора Мастерсон?— Откуда мне знать? — надулся Коллман и покачал головой. — Мы не обсуждали этой темы. Единственный раз, когда я коснулся предмета, она повела себя очень агрессивно.— Почему?— Это было в пятницу. Мы расходились после заседания и пытались выбраться с острова. Тогда я разговаривал с ней в последний раз. Желая добиться примирения, я предложил ей выпить. Она отказалась. Я бы сказал — грубовато, учитывая, что первый шаг сделал все-таки я. В конце концов я в этом не нуждался. Робертс и Миллер тоже слышали ее и, позволю себе заметить, были несколько ошеломлены. Но таким уж она была человеком, — хмуро продолжал он. — Понимаете, всегда хотела взять верх. Никогда по-настоящему не участвовала в обмене мнениями — всегда старалась положить оппонента на лопатки. Невыносимое качество. Тем более у женщины.Флавия пропустила мимо ушей и это и поздравила себя с посетившим ее спозаранку долготерпением. И что же дальше, думала она: ты смылся из оперы, вытащил ее в парк и там семь раз ударил ножом? Неправдоподобно, хотя было бы отличным разрешением проблемы.— У вас есть какие-нибудь соображения по поводу этих смертей?— Что касается несчастного Робертса, могу сказать одно — это трагическая случайность. Что же до Мастерсон, я понял, что ее пытались ограбить, она начала сопротивляться, и ее убили. Мастерсон была женщиной решительной и всем давала отпор. Никакой вор не вырвал бы у нее сумочку просто так. Она всегда отличалась воинственностью. Жаль, что это качество стало причиной ее смерти.— Известно, что в то время как Мастерсон убивали, вы были с супругой и профессором Робертсом в опере.— Вы правы. Это был наш первый совместный выход за несколько месяцев. Мы попросили соседку присмотреть за детьми, ушли в восемь, а вернулись хорошо за полночь.— Вы брали такси?— О да, пришлось. Не было выбора. Все эта забастовка. И то повезло — еле-еле успели. Обратно тоже добирались несколько часов. Это подпортило впечатление от необыкновенно великодушного жеста Робертса. Он получил какой-то залежавшийся гонорар и позвонил пригласить нас. Очень мило с его стороны — тем более что он сам не большой ценитель Доницетти. Даже угостил нас в антракте шампанским. Щедрой души человек.Последовала долгая пауза. Флавия спросила все, что хотела, и теперь у нее было достаточно над чем поразмыслить. Не было смысла задавать другие вопросы о Робертсе — ответы были заранее известны: никаких врагов, нет таких людей, которые бы желали смерти столь хорошему, выдающемуся человеку. Все изначально известно. Поэтому она наспех исполнила ритуал прощания: не надо чрезмерно переживать, не надо принимать слишком близко к сердцу, — все классические формулы, которые полагались в подобных случаях, Флавия сказала с обворожительной улыбкой. Но Коллмана, судя по всему, не утешила.
Все трое, как договорились, встретились в ресторане неподалеку от церкви Санта-Мария-Формоза. Такой восхитительный обед, когда еда превосходна и компания пребывает в мирном расположении духа, выдается не часто. Только погода, казалось, немного подвела, да и то не сильно — обошлось без дождя. Учитывая два убийства, одну кражу, возможность закрытия управления и непременное недовольство Эдварда Бирнеса, Аргайл считал, что хорошее настроение — вещь несколько неосторожная, даже безответственная. Но Боттандо был слишком профессионалом, чтобы позволить подобным соображениям испортить впечатление от застолья, и благодаря своему явному превосходству и тому, что платил за всех, задавал тон обеду. Это было тем более удивительно, что он провел все утро в компании Робертса и Боволо, то есть мертвеца и безжизненного, бесцветного существа.— Индюк! — охарактеризовал он второго. — Раскатал губы, что его похвалят за то, как он быстро закрыл дело, что тут же разрешил вам остаться помогать мне в раскрытии кражи картин. Коль скоро не суешь носа в его дела, он даже любезен на свой манер.Рапорт будет готов сегодня же вечером, а утром Боволо все утрясет с занимающимся делом судьей: мол, виной всему сицилиец и собственная неосторожность Робертса. Они здесь явно борются за повышение эффективности работы и снижение расходов на собственное содержание. Боволо все время твердил, какое количество материала им приходится перелопачивать за единицу времени. И тонко намекал, что вмешательство из Рима снижает их работоспособность. Уверен, он имел в виду не нас. Все это происходило в покойницкой в присутствии весьма злобного и враждебно настроенного судьи. Кстати, я выяснил, почему Боволо так на нас косится.— Почему? — заинтересовалась Флавия.— Потому что он готовится возглавить в Венеции отдел карабинеров по расследованию преступлений в сфере искусства, если эти функции будут переданы на места. Очень тревожный симптом для нас и великая радость для воров. Не думал, что карабинеры замахнулись так далеко. Выходит, они увереннее в себе, чем я полагал. Таким образом повышение старины Боволо целиком и полностью зависит от того, свернут нам шею или нет. И он всеми силами будет способствовать этому процессу. Вот почему он старается закрыть это дело в рекордно короткий срок.— Зачем же вы с ним встречались?— Сам не знаю. Считал, что это необходимо. Противника надо знать. И доволен, что так поступил. Я немного потолковал с патологоанатомом — в его отчете содержится упоминание о следах на шее Робертса.— Откуда они взялись?— В самом деле, откуда? Патологоанатом что-то лепетал об узких воротниках. Но отметины в равной мере могли появиться оттого, что жертву схватили за горло. Я, конечно, не специалист, но патологоанатом, хотя и с большой неохотой, но все же согласился с моим предположением. И признался, что хотел изложить в отчете все вероятные версии. Но судья велел ему сделать выбор и остановиться на одной — кстати, именно на той, которая и значится в отчете. В скором времени патологоанатому предстоит возобновление контракта, и я посоветовал ему не возникать.— С какой стати? — изумилась Флавия. — Есть все основания предполагать, что Робертса убили. И убил именно тот человек, который зарезал Мастерсон. Преступник не станет сидеть, сложа руки…Боттандо воздел руки к небу, пытаясь остановить поток ее возмущения:— Ваша добросовестность делает вам честь, дорогая, но сообразительность немного подводит. Подумайте сами, если дело не закроют и расследование будет продолжаться, Боволо, который здесь самый главный, сделает все, чтобы нам помешать. Вспомните его ходы: он свалил убийство Мастерсон на некоего, скорее всего несуществующего сицилийца и установил, что смерть Робертса произошла в результате несчастного случая. Стоит нам заставить комиссара выбросить всю эту чушь из головы, он, чего доброго, арестует Аргайла. В конце концов, не моя вина, что он идиот. Сейчас он доволен и у нас развязаны руки. Полагаю, мы не найдем картин, если самостоятельно не отыщем убийцу. Так что вперед, пока нам никто не мешает. Единственное условие — надо завершить дело до следующего понедельника.— Почему понедельника?.. Ах да… слушания по бюджету.Боттандо заговорщически кивнул.— Значит, вы поэтому приехали сюда: попытаться поднабрать очков и произвести на министра впечатление?— Меня больше волновало, как бы мистера Аргайла незаслуженно не заподозрили в каком-нибудь преступлении, — легкомысленно ответил генерал. — Тем более что вы такие большие друзья. Может, кто-то и поймет меня неправильно, но если в итоге все кончится удачно, почему бы не проинформировать начальство об успехе?— Мне за вас стыдно!— Почему? А как бы вы сами поступили на моем месте? Ну хорошо, у нас очень мало времени. Поэтому не откажите в любезности, моя дорогая, расскажите, как проводили последнее время.Боттандо был единственным в мире человеком, кому Флавия спускала «мою дорогую». Его обращение было настолько лишено какого бы то ни было неуважения и настолько в стиле ее патрона, что она бы встревожилась, если бы он прекратил ее так величать. Флавия вытерла губы салфеткой и приступила к рассказу.— Лоренцо, — продолжала она, разделавшись с Коллманом, — оказался совсем не тем человеком, которого я ожидала увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26