— спросила она, стараясь отбросить эмоции и взглянуть правде в глаза.
— Собственно говоря, он и сейчас не принял все мои условия, — уклончиво ответил Гейбл, опускаясь на шкуру рядом с Эйнсли.
— Гейбл, не тяни! Сколько он предлагает?
— Слишком мало.
— Гейбл! Что сказал мой отец?
— Что выкупит тебя, а ты, если пожелаешь, можешь взять с собой Рональда. За него он не даст ни гроша.
— Неблагодарный ублюдок! — вырвалось у Эйнсли.
Презрительное отношение отца к Рональду всегда возмущало девушку. Ведь старик так предан им, так благороден!
— Иногда мне приходит в голову, что отец потому так ненавидит Рональда, что никогда не сможет стать таким, как он.
— Возможно, ты права. Некоторые люди и впрямь не в силах признать достоинства других.
Эйнсли, несмотря на свое подавленное настроение, невольно рассмеялась, и Гейбл тоже улыбнулся.
— И когда меня отошлют в Кенгарвей? — спросила она тихо.
Всю ее смешливость как рукой сняло — разговор шел о слишком невеселых вещах.
— Мы выезжаем через три дня. Встреча с твоими родичами произойдет у реки.
Эйнсли продолжала расчесывать волосы. «Проклятие!» — выругался про себя Гейбл. Из-за волос он не видит ее лица, а ему хотелось понять, что она чувствует, покидая Бельфлер — и его. Конечно, это ничего не изменит: больше он не может держать Эйнсли здесь. Их связала страсть, которой он доселе не испытывал и которая наверняка больше не посетит его, но он не имеет права нарушать свои жизненные планы. Следует помнить и о том, что от него зависит благополучие многих людей и благоденствие Бельфлера. И хотя это, несомненно, еще один удар по гордости Эйнсли, Гейбл почему-то желал, чтобы она хоть как-то обнаружила перед ним свои чувства. Теперь, когда в их распоряжении остались считанные дни, он хотел удостовериться, что навсегда останется в ее мыслях и сердце.
— У нас с тобой впереди лишь несколько дней, Эйнсли, — сказал Гейбл, устраиваясь рядом с ней и начиная расчесывать ее влажные волосы.
— Я знаю. — Она вздохнула и подняла на него глаза. — Честно говоря, я удивлена, что отец так быстро пошел на уступки.
— А по-моему, он долго упрямился.
— Ты не знаешь моего отца. Если бы он захотел, то мог бы тянуть с выкупом хоть целый год!
— Но ведь тогда он подвергал бы твою жизнь опасности! Он же не может не понимать этого…
— Да нет, он догадывается, что в Бельфлере мне ничего не грозит. Он много слышал о тебе, Гейбл, с тех пор как ты первый раз разжег очаг в своем прекрасном новом замке. Как ты думаешь, почему мой отец все еще жив, хотя очень многие пытались убить его?
— Опыт и удача, — кратко ответил Гейбл, откладывая гребень и привлекая к себе Эйнсли.
— Ну конечно, но только отчасти. — Прислонившись к Гейблу, Эйнсли уставилась на огонь. — Отец знает, что, для того чтобы надежнее защищаться, надо как можно лучше изучить своих врагов. Скоро и ты попадешь в их число. Употреби мой отец свою сметливость и мастерство на правое дело, не сомневаюсь, что он стал бы великим человеком. Но, к сожалению, и то, и другое было использовано совсем не так, как следовало… Я поняла это еще ребенком. Наверное, поэтому иногда он просто выводит меня из себя!
Гейбл спустил накидку с плеча Эйнсли и нежным поцелуем прикоснулся к шелковистой коже.
— Наверное, он прочел в твоих глазах, что ты о нем думаешь, и потому так ненавидит Рональда. Он понимает, что сравнение с твоим кузеном говорит не в его пользу.
Эйнсли на минуту задумалась — такая мысль не приходила ей в голову, — а потом пожала плечами:
— Мне трудно поверить, что моего отца хоть в какой-то степени волнует, что я о нем думаю. Наверное, в нем просто говорит оскорбленное самолюбие. Я вспоминаю один странный случай, о причинах которого могу только догадываться. Однажды, когда мне было одиннадцать лет, Рональд заболел и из опасения меня заразить не позволял, как обычно, быть с ним. В тот вечер я обедала в большом зале вместе с отцом и братьями — в первый и последний раз в своей жизни. Во время еды я, конечно, изредка смотрела на отца, но, мне кажется, в моем взгляде не отражались чувства, которые я тогда испытывала и которые, каюсь, были не слишком лестными для него. Внезапно отец набросился на меня и принялся колотить, приговаривая, что научит, как почитать родителей…
— Тебе сильно досталось?
— Тогда казалось, что да. Мой брат Колин, рискуя собой, поспешил мне на выручку — он боялся, что если отец не остановится, то забьет меня до смерти. В тот же день я поспешила к Рональду и сказала, что какой бы страшной ни была его болезнь, она не может быть опаснее общества моего отца.
Гейбл ничего не сказал, только крепче прижал Эйнсли к себе и поцеловал. При мысли о том, что скоро ей придется вернуться в это зловещее место, его охватило чувство вины. Но ведь у него нет выбора! Даже если он решит взять Эйнсли в жены или она согласится стать его любовницей — а об этом он не имеет права просить, — ему все равно придется закончить дело с выкупом. Он выполняет наказ короля и не может поступить иначе, даже зная, что по возвращении в родной дом Эйнсли ждет нелегкая жизнь. Впрочем, немногие мужчины вообще поняли бы, что его беспокоит. На словах они, конечно, против избиения детей и женщин, а на деле… Каждый скажет, что отец Эйнсли имеет право поступать с дочерью, как ему заблагорассудится. Гейбл чертыхнулся про себя, в тысячный раз проклиная тот день, когда эта рыжеволосая девчонка встретилась на его пути. Какую сумятицу она внесла в его мысли! И все же…
— Итак, через три дня нам предстоит встреча у реки с моим необузданным родителем, — раздался негромкий голос Эйнсли.
Гейбл очнулся от невеселых дум.
— Да, — сказал он, выдавив из себя улыбку и глядя Эйнсли в глаза. — Приятно сознавать, что нас будет разделять река!
Проведя рукой по руке Гейбла, Эйнсли принялась расстегивать его накидку.
— Было бы еще лучше, если бы тебя и моего отца разделяла вся Шотландия! К сожалению, приходится довольствоваться рекой…
Гейбл рассмеялся — его всегда приводило в восторг остроумие Эйнсли. Она тоже улыбнулась, но тут же стала серьезной:
— Берегись моего отца, Гейбл!
— Как странно, что это говоришь мне ты, его дочь! Ты ведь знаешь, что мы с ним враги…
— На первый взгляд это выглядит предательством с моей стороны. Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы предупредить благородного человека о возможных последствиях встречи с, увы, не столь благородным. Ты идешь на эту встречу с чистой совестью, в то время как мой отец способен солгать даже священнику перед алтарем. Если ты дашь слово, то будешь держать его. Мой отец — тоже, но только если это будет ему выгодно. Как только он поймет, что выгоды не предвидится, он хладнокровно перешагнет через любой договор, откажется от слова чести и глазом не моргнет. И еще… Если отец увидит, что не сможет одолеть противника в честном бою, он не остановится перед тем, чтобы подкрасться к нему ночью и в темноте перерезать глотку или вонзить нож в спину. Ты был добр и благороден со мной, моим кузеном и даже псом, Гейбл де Амальвилль, так что, давая тебе этот совет, я поступаю справедливо!
— Благодарю тебя. Но ведь твой отец не может не понимать, что если он нарушит наш договор, то подставит под удар весь ваш клан.
— От души надеюсь, что он это понимает. В конце концов даже мои братья, как бы плохи они ни были, не заслужили такой участи… — Она спустила рубашку с его плеч. — Не хочу говорить об этом, не хочу ломать себе голову над тем, что будет. И уж тем более не хочу говорить об отце!
Закрыв глаза, Гейбл издал удовлетворенный вздох, подставляя шею и грудь под поцелуи Эйнсли. За прошедшую неделю она стала гораздо искуснее в своих ласках, и он от души упивался ими. Гейблу тоже вовсе не хотелось думать об отце Эйнсли — ведь это лишний раз напоминало ему, что скоро, всего через каких-нибудь три дня, им предстоит расстаться. Будь его воля, он потратил бы каждую драгоценную минуту этих быстро текущих дней на то, чтобы наслаждаться ее любовью, но даже это было не в его силах. Освобождая роскошные волосы Эйнсли от стягивающего их кожаного ремешка, Гейбл почувствовал, как его охватывает глухое раздражение. Проклятие! От чего приходится отказываться ради того, чтобы стать хозяином Бельфлера!..
Но все эти мысли мгновенно улетучились, стоило Эйнсли стянуть с Гейбла чулки. Она тут же обрушилась на его ноги с неистовыми поцелуями, а потом забралась между ними, лукаво улыбаясь сквозь спутанные волосы. Дыхание Гейбла участилось, когда Эйнсли расстегнула его бриджи и откинула их. Сдавленный стон сорвался с губ рыцаря, как только девушка провела руками по его бедрам и, наклонившись, коснулась легким, как перышко, поцелуем его восставшей плоти. Обхватив Эйнсли ногами, Гейбл полностью отдался ее ласкам, а она вытворяла что хотела своим языком и руками, касаясь то бедер, то живота. От дразнящих ласк его бросило в жар, но, стиснув зубы, Гейбл решил, что будет сдерживаться, сколько сможет, — ему хотелось подольше наслаждаться любовной игрой Эйнсли. В ответ на его непроизвольное движение девушка медленно взяла губами трепещущую плоть. Наслаждение, разлившееся по телу Гейбла, было таким всепоглощающим, что он невольно вскрикнул. Терпеть дальше было невозможно. Молниеносно заключив Эйнсли в объятия, он прижал ее к полу.
Усевшись сверху, Гейбл внимательно смотрел на любовницу. Ему хотелось отблагодарить ее за доставленное наслаждение, наполнить тем же восторгом, который только что испытал он сам, прежде чем их тела сольются в любовном экстазе.
— Ты решила перед расставанием свести меня с ума?
Улыбнувшись, Эйнсли с любовью провела ладонью по стройным бедрам Гейбла, радуясь тому, какую страсть разжигает в нем ее прикосновение.
— Я просто хотела доставить тебе удовольствие, — пробормотала она.
— О, это тебе удалось, и даже слишком! И, судя по твоему хитрому взгляду, ты сама это знаешь.
— Но ты, похоже, совсем этому не рад…
— Ну что ты! Просто собираюсь с силами — хочу доказать, что в такой игре могут участвовать двое.
Эйнсли не успела ответить — Гейбл атаковал ее внезапно и решительно. Она слегка покраснела, когда он снял с нее накидку, но не сделала попытки увернуться от его взгляда, хотя огонь, ярко горевший в камине, хорошо освещал ее нагое тело. Жадных взглядов, какие бросал на нее Гейбл, и того восхищения, которое явно вызывала в нем стройная фигурка, было достаточно, чтобы отбросить всякую мысль о стыдливости.
Наклонившись, Гейбл поцеловал Эйнсли неистово и требовательно. Она ответила на его поцелуй с той же отчаянной страстью, полностью отдаваясь ему. Издав удовлетворенный вздох, Эйнсли откинула голову, давая Гейблу возможность целовать ее, как он хочет.
Он начал с шеи и двинулся вниз. На минуту задержавшись на груди, он коснулся языком чувствительных сосков, которые мгновенно затвердели, отвечая на это нежное прикосновение. Гейбл не торопился, словно впереди у него была масса времени, словно страсть и желание не наполняли трепетом его тело. Эйнсли, которая тоже уже была возбуждена, пока ласкала Гейбла, с трудом находила в себе силы сдерживаться, но она старалась контролировать себя, чтобы насладиться каждым поцелуем, каждым прикосновением любимого.
Поцелуи Гейбла достигли талии Эйнсли. Нежно покусывая ее кожу, он тут же проводил языком по этому месту, словно извиняясь за свою дерзость. Вскоре он передвинулся ниже. Теперь Эйнсли уже не могла обнимать его и печальным возгласом выразила свое разочарование. Губы Гейбла коснулись внутренней поверхности ее бедер. Несмотря на свое намерение отбросить стыдливость, Эйнсли напряглась и ахнула, когда почувствовала, что Гейбл целует мягкие завитки волос внизу живота. Он же не обратил внимания на эту запоздалую скромность, дерзко хозяйничая языком в самых сокровенных местах ее тела.
Отдаваясь этим неистовым ласкам, Эйнсли почувствовала, что страсть охватывает ее. Она застонала от удовольствия. Почти все мысли куда-то исчезли, осталась лишь одна, больше она не в силах сдерживаться, еще секунда — и все будет кончено. Она вскрикнула, и Гейбл, чутко повинуясь этому недвусмысленному призыву, мгновенно вошел в нее. Эйнсли так тесно прижалась к нему, словно хотела раствориться, и они вместе взмыли на ту высоту наслаждения, которой так страстно желали.
Лишь через некоторое время, когда они оба, покоясь в объятиях друг друга, отдыхали от этой бурной любви.
Эйнсли задумалась над тем, что только что произошло. Ей стало неловко. Она попыталась подавить смущение, но не смогла. «Да еще ясным днем!» — укоризненно сказала она себе.
— Эйнсли, — раздался голос Гейбла у нее над ухом, — перестань терзаться!
— А почему ты думаешь, что я терзаюсь? — с вызовом ответила она, не смея поднять глаза на Гейбла, и чертыхнулась, услышав его негромкий смех.
— Ты так смела, когда сама любишь меня, и краснеешь, как невинная девица, когда я плачу тебе тем же.
Эйнсли поморщилась и искоса взглянула на Гейбла сквозь спутанные волосы.
— Мне кажется, что существует что-то, чего мы не должны делать, и, на мой взгляд, это оно и есть…
Не дослушав этот смущенный лепет, Гейбл так заразительно расхохотался, что Эйнсли невольно улыбнулась в ответ.
— Мы с тобой уже давно делаем то, чего не должны были бы делать, — наставительно заметил он, перекатываясь на бок и привлекая ее к себе. — Но я собираюсь и дальше жить с сознанием этой вины!
— Вы, как всегда, благородны, сэр рыцарь. — Эйнсли провела пальцами по руке Гейбла и рассеянно посмотрела на огонь. — Боюсь, что за нашу вину нам грозит суровое наказание.
— А как ты считаешь, дело того стоит? — вдруг мягко спросил Гейбл, досадуя на себя за то, что все-таки не устоял и задал, пусть и не прямо, вопрос, который давно мучил его, — относительно чувств Эйнсли.
— О да! Конечно, у меня нет твоего опыта, — добавила она, бросая быстрый взгляд на Гейбла, — но мне кажется, что такая обоюдная страсть редко встречается.
— Я тоже так думаю, — посерьезнев, проговорил рыцарь, с нежностью глядя на изящный профиль Эйнсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42