Она подвинулась, чтобы дать ему место рядом с собой, и не спускала жадного взгляда, пока он снимал сапоги и чулки. Из горла девушки вырвался радостный возглас, когда Гейбл крепко обнял ее. Его настойчивость заразила и ее. Когда он начал нетерпеливо срывать с нее накидку, Эйнсли с готовностью помогла ему. Его губы впились в нее горячим поцелуем. Почувствовав, что их тела соприкоснулись, оба застонали.
В следующее мгновение Эйнсли захватила безудержная страсть. Руки и губы Гейбла были повсюду, разжигая в ней неистовый огонь. Крик восторга сорвался с губ девушки, когда он вошел в нее, и тут же сменился удивленным вздохом, когда она почувствовала, что он недвижим. Изумленная и испуганная, она раскрыла глаза и увидела раскрасневшееся лицо Гейбла. Что выражал его взгляд, она не поняла.
— Я сделал тебе больно, — прошептал он хрипло.
У Эйнсли отлегло от сердца. Значит, он ведет себя так просто потому, что боится причинить ей боль! Она тихонько рассмеялась и прижалась к нему, чувствуя, как все ее тело сотрясается в предвкушении любовного соития.
— Глупый, — прошептала она с нескрываемой нежностью и лукаво добавила: — Уж не забыл ли доблестный владелец Бельфлера, как управлять своим мечом?
В ответ Гейбл рассмеялся и начал тоже двигаться.
Вскоре страсть, охватившая обоих, заставила забыть обо всем. Эйнсли прильнула к любовнику, стремясь утолить желание, томившее ее уже несколько дней. Когда кульминация любовного экстаза захлестнула девушку, она изо всех сил прижалась к Гейблу, выкрикивая его имя. Его страстный ответный возглас отозвался музыкой в сердце Эйнсли. Достигнув вершины наслаждения, Гейбл расслабился в объятиях Эйнсли.
Наконец он осторожно высвободился из ее рук. Впервые за много дней Эйнсли почувствовала себя счастливой и умиротворенной. Даже когда Гейбл собственноручно выкупал ее, она не смутилась.
— А ты почти совсем поправилась, — произнес Гейбл, поднося ее руку к губам.
— Собственно говоря, не так уж сильно я была больна, — отозвалась Эйнсли, радуясь, что ее кожа не кажется возлюбленному слишком грубой.
— Какое счастье, что погода наладилась и я наконец избавился от леди Маргарет и ее коварного папаши! Интересно, с какими лицами они в следующий раз встретят меня при дворе?
— Не важно, с какими, главное — сам смотри им в лицо и не подставляй спину. Помни, что я тебе говорила! — наставительно заметила Эйнсли.
— Обещаю не поворачиваться к ним спиной. — Он привлек ее к себе и зарылся лицом в густые шелковистые волосы. — Как долго я ждал этого!
— А я уже начала думать, что ты переменился ко мне…
— Что ты! Просто решил быть деликатным.
— А теперь считаешь, что хватит?
— Джастис говорит, что еще немного деликатности — и я распугаю всех своих пажей и горничных. — В ответ на искренний смех Эйнсли Гейбл тоже улыбнулся. — Эта чертова деликатность чуть вконец не испортила мой характер. Я уже начал на людей бросаться! Шутка сказать — лежать ночью в холодной постели и мечтать о том, где я хотел бы очутиться…
— И где же? — лукаво спросила Эйнсли, проводя пальцами по ноге Гейбла.
— А вот здесь! — Он по очереди коснулся губами каждого ее соска, радуясь, как они мгновенно затвердели от этой ласки. — Больше меня отсюда не выгонишь!
«Пока меня саму не отправят в Кенгарвей», — подумала Эйнсли и тут же попыталась выкинуть эту мысль из головы. Сейчас совсем не время печалиться. Такие мысли могут заставить ее задать вопросы, которых лучше не задавать. Она прекрасно понимала, чего хочет от нее Гейбл — ему нужна пылкая и нетребовательная любовница. Значит, она такой и будет. Пока она живет в Бельфлере, она будет наслаждаться страстью, которую они дарят друг другу, не станет задавать неуместных вопросов и не будет ничего требовать. Поскольку она не получит тех ответов, на которые рассчитывает, и поскольку Гейбл не в силах дать ей то, чего она хочет, нет смысла причинять себе — да и ему — лишнюю боль.
На мгновение Эйнсли охватил гнев и на себя, и на Гейбла. Было нестерпимо трудно сдерживать слова, рвущиеся у нее с языка, и вести себя совсем не так, как ей хотелось бы, из желания угодить ему. Неужели он не видит, что она совсем не такая? Не желая омрачать счастья, бросившего их в объятия друг другу, она играет несвойственную ей роль милой простушки, отдающей любимому все и ничего не требующей взамен. Как Гейбл может не замечать этого?
Гейбл продолжал ласкать ее грудь. Рассеянно гладя его густые темные волосы, Эйнсли старалась подавить в себе негодование. Она несправедлива к Гейблу. Он не заставлял ее идти по этой дороге — она выбрала ее сама, выбрала свободно и без принуждения. Значит, теперь обязана молчать, притворяясь, что ей достаточно того, что он ей дает. И все же было отрадно сознавать, что их любовь — это нечто особенное. При всей своей наивности и неискушенности Эйнсли догадывалась, что такая страсть, которую они с Гейблом питают друг к другу, встречается нечасто. Она ни секунды не сомневалась в том, что он полностью разделяет ее чувства. Только надо постоянно помнить об этом и не давать гневу погубить нежную страсть.
— Ты что-то притихла, Эйнсли, — сказал Гейбл, целуя ее в щеку.
— А ты хотел о чем-то поговорить? — спросила она, проводя пальцами по его спине.
— Да нет… Просто меня удивило, что ты вдруг умолкла. Я подумал, что тебя что-то беспокоит.
— Нет, что ты! А впрочем… Я думала о Фрейзерах, — призналась она вдруг. Это было не совсем так. Она действительно о них думала, только не сейчас. — Надеюсь, теперь, когда им не удалось убить меня, они не станут в отместку губить всю мою семью… — Заметив, что Гейбл усмехнулся, Эйнсли нахмурилась: — Что здесь смешного?
— В их попытке убить тебя — разумеется, ничего. — Он снова нежно поцеловал ее и прижал к себе. — Так же как и в попытке расправиться с твоей семьей. Меня позабавило то, как ты об этом сказала. У тебя прирожденный дар слова, Эйнсли Макнейрн!
Внезапно Гейбл стал серьезным. Откинувшись на спину, он притянул Эйнсли к себе.
— Мне и в голову не приходило, что Фрейзеры могут обратить свой гнев на твоих родственников. В результате пострадает не только клан Макнейрнов — такая попытка может свести на нет все мои усилия достичь перемирия. А я всегда считал, что худой мир лучше доброй ссоры.
— Ну, убив смутьяна, можно покончить и с теми проблемами, которые он создает.
— Это верно. И все же живой союзник предпочтительнее мертвого противника. Чем больше у человека союзников, тем меньше ему приходится опасаться врагов.
— Пожалуй, ты прав.
Эйнсли опасалась, что ее клан подвергнется нападению Фрейзеров. Погибнет масса людей, а ведь не все обитатели Кенгарвея виновны в беспорядках, чинимых ее отцом. Но то, что отец станет союзником Гейбла, представлялось девушке крайне сомнительным. У Дуггана Макнейрна не может быть союзников — есть лишь люди, которых он презирает, и те, кого он грабит. Однако Эйнсли не стала высказывать это соображение вслух. Если Гейбл поймет, что Макнейрнам нельзя доверять, он даже не станет вести переговоры с ее отцом. Эйнсли вовсе не желала видеть мертвыми своих родичей. Чем меньше она будет болтать, тем больше шансов сохранить им жизнь, пусть даже ненадолго.
— Прости меня, Эйнсли, — вдруг раздался голос Гейбла, нарушивший течение ее мыслей.
— За что? — отозвалась она, крепче прижимаясь к нему.
— За то, что так хладнокровно рассуждаю о бедах, которые могут обрушиться на твой клан. Я все время забываю, что ты тоже Макнейрн.
— Иногда мне самой хочется забыть об этом… Но нельзя отрекаться от голоса родной крови, даже если тебе не нравится человек, чья кровь течет в твоих жилах.
Ответ Гейбла застрял у него в горле, потому что в следующий момент Эйнсли начала покрывать нежными, теплыми поцелуями его шею. Ощущение ее восхитительного тела, прижавшегося к нему, снова возбудило Гейбла. Каждое движение этого тела увеличивало его желание. Закрыв глаза, он весь отдался ласкам Эйнсли, которая гладила и целовала его грудь. Стараясь не спугнуть девушку, он поощрял ее смелость словами удовольствия, давая понять, как ему хорошо с ней.
Вот ее поцелуи достигли его живота и двинулись ниже. Гейбл, дрожа от страсти, запустил руку в роскошные волосы Эйнсли. Ему хотелось, чтобы она продолжала свои ласки, и в то же время боялся, что одним неосторожным движением может смутить ее. Пока он терзался этими сомнениями, Эйнсли коснулась губами его мужского естества. Гейбл застонал и непроизвольно дернулся, плавясь в огне удовольствия, которое она ему дарила. Услышав этот стон, Эйнсли напряглась и попыталась высвободиться, но Гейбл удержал ее. Ему хотелось наслаждаться ее неумелыми, но такими восхитительными ласками как можно дольше, но вскоре он понял, что больше не в силах сдерживать томившую его страсть. Издав протяжный возглас, он перевернул девушку на спину и очутился сверху. Обхватив руками стройные бедра Эйнсли, он начал двигаться, стараясь помочь ей приноровиться к ритму этих движений.
К огромному удовольствию Гейбла, Эйнсли почти не нуждалась в подсказке. Вскоре ее движения стали размеренными и более умелыми. Глядя на девушку до тех пор, пока порыв страсти не заставил его закрыть глаза, Гейбл подумал, что никогда не видел зрелища более восхитительного и волнующего.
Уютно устроившись в объятиях Гейбла, Эйнсли чуть приподняла голову, чтобы лучше видеть его. Она желала удостовериться, что не была слишком смелой. Самой ей представлялось вполне логичным, что если Гейбл может целовать и ласкать ее, как хочет, то и она имеет на это право. И только когда страсть их была утолена и оба, обессиленные и тяжело дышащие, обмякли в объятиях друг друга, Эйнсли вдруг подумала — а не перешла ли она границы дозволенного? Мужчинам, наверное, не нравится, когда женщина ведет себя так смело…
— А теперь ты что-то притих, — прошептала она, робко глядя на Гейбла.
— Надо же мне прийти в себя после такой утомительной любовной игры, — ответил он, улыбаясь и целуя ее в лоб.
— Утомительной… И только?
У Эйнсли отлегло от сердца. Похоже, он не обижен и не сердится на нее, не считает, что она вела себя как шлюха.
— Ну еще бы! Такое чувство, что ты отняла у меня все силы…
— Ага! Значит, тебе остается сдаться на милость победителя…
— На милость такого победителя — с радостью!
— Значит, ты не считаешь, что я… вела себя слишком смело? — все-таки не удержалась от вопроса Эйнсли, проклиная свой длинный язык.
— А, так вот что тебя беспокоит… Выходит, ты ждала, что я, оскорбленный до глубины души, обрушусь на тебя с упреками, а потом гордо покину твою спальню?
— Нечего смеяться. Нашел забаву! Меня и вправду это беспокоило, — призналась Эйнсли, нахмурясь, отчего вся веселость Гейбла прошла.
— Ну как я могу смеяться над тобой, милая Эйнсли? — Он любовным жестом откинул выбившуюся прядь с ее лба. — А все-таки ты странная женщина! Так мило краснеешь, так смело любишь… Твой язычок может ранить, как колючки чертополоха, но стоит заглянуть в твою душу, и на тебе — никаких колючек, лишь легкий пушок.
Заметив, что Эйнсли сконфузилась, Гейбл рассмеялся и обнял ее.
— Нет, я не считаю, что ты вела себя слишком смело. Я считаю, что ты — само очарование, женщина, которая может свести с ума любого мужчину и от одной улыбки которой вся кровь во мне вскипает. Как только я приду в себя после твоих головокружительных опытов, я постараюсь доказать, как ценю твою необузданность. Ведь именно она позволяет тебе делать все, что ты хочешь, даже на любовном ложе!
Эйнсли прижалась к Гейблу и довольно заурчала, нежась в его объятиях. Она не до конца поняла смысл его слов и не была уверена, что должна принимать их всерьез, но слушать Гейбла было для нее удовольствием. За этими словами читался искренний восторг, так же как в его глазах. Она поняла, что удивила его, поскольку ни одна женщина до нее не вела себя с ним так, как она, и это тоже было приятно. Если она хочет остаться в его памяти, то должна чем-то отличаться от женщин, которых он знал до нее. По тому, как вел себя Гейбл, Эйнсли ощутила, что первый шаг в этом направлении сделан ею верно. Пусть она еще не слишком искушена в любовной игре, она по крайней мере ведет ее своеобразно. Конечно, сейчас это кажется слабым утешением. Ведь от Гейбла ей хочется совсем другого — любви… Ну ничего, когда-нибудь она вспомнит сегодняшнюю ночь как одну из самых счастливых в своей жизни. Эйнсли еще могла смириться с тем, что Гейбл ее не любит, с тем, что после возвращения в Кенгарвей они больше никогда не увидятся, но думать, что он вообще забудет ее — эта мысль была поистине нестерпима. Сейчас она молила Господа только об одном — дать ей еще немного времени, чтобы она сумела навеки запечатлеться в памяти Гейбла…
Глава 12
— Пришел еще один ответ от твоего отца, — объявил Гейбл, входя в спальню Эйнсли.
Сидя на овечьей шкуре у камина и напряженно сжав в руке гребень, девушка молча смотрела, как рыцарь приближается к ней. Удовольствие, которое она только что испытала, приняв горячую ванну, мгновенно улетучилось при этом сообщении. Глубоко вздохнув, чтобы привести в порядок свои чувства, Эйнсли начала неторопливо причесываться.
Прошло две недели с того ужасного дня, когда Эйнсли чуть не замерзла во время вьюги. Она позволила себе расслабиться, окунуться в безмятежное счастье и покой. Дни девушка проводила в гостеприимных стенах Бельфлера, а ночи — в жарких объятиях Гейбла. Фрейзеры уехали, Страшила свободно разгуливал по всему замку, Рональд почти совсем поправился, а сама Эйнсли полностью отдалась страсти, которая при всяком удобном случае бросала их с Гейблом в объятия друг друга. Как легко было отбросить все сомнения и тревоги и жить только сегодняшним днем! И вот отец грубо вторгся в ее грезы, разом вернув Эйнсли на грешную землю. Все, на что она могла надеяться, — это что отец и на этот раз проявляет упрямство и снова затягивает переговоры, но по выражению лица Гейбла Эйнсли поняла, что сейчас дело обстоит не так.
— Отец хочет, чтобы я вернулась домой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42