Сегодня в шестнадцать ноль-ноль на Площади Воркующих Голубей должен состояться митинг, на котором выступит Бесс. Ваша задача — вместе с другими членами организации сорвать это сборище.
Мистикис протестующе закричал;
— Позвольте, но я не…
— Цыц! — грубо оборвал его бархатный голос.
— С-с кем я го-говорю? — оторопел Мистикис.
— С тем, с кем лучше не говорить, но кого лучше слушать! — трубка издала короткий бархатный смешок, от которого по спине Мистикиса снова поползли липкие струйки. — Так что слушайте, Мистикис, и не вздумайте бросать трубку. В почтовом ящике вы найдете бандероль с пистолетом системы «чао»…
Трубка запрыгала в руке Мистикиса: он вспомнил кошмарный сон!
Словно угадав его состояние, бархатный голос уточнил:
— Пистолет заряжен холостыми, можете проверить. По условному сигналу — оранжевой ракете — вы должны палить в воздух и кричать: «Вале Бесс, аве Цезарь!» Как видите, Мистикис, мы даем вам не бог весть какое поручение, так что успокойтесь.
— Послушайте, вы вероятно ошиблись! — взмолился Мистикис, обливаясь холодным потом. — Я не состою ни в какой органи…
Но голос спокойно и властно продолжал:
— Чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, старайтесь не попадаться в поле зрения телекамер. Начнется паника, и вы сможете затеряться в толпе. В случае ареста вас ждет неделя тюремного заключения, которое, уверяю вас, ничуть не хуже вашего нынешнего заточения. В случае невыполнения приказа — смерть. Таков закон организации «АВЦ».
— Но я не член вашей организации! — завизжал Мистикис, и трубка опять запрыгала в его руке. — Это гнусный шантаж! Это… это!…
Короткого бархатного смешка было достаточно, чтобы Мистикис снова лишился дара речи.
— Нервы следует держать в нервных клетках, господин Мистикис. Что же касается вашего членства, не стоит так легкомысленно отрекаться. Взгляните-ка лучше в зеркало!
На том конце повесили трубку.
Дрожащей рукой Мистикис пошарил по ночному столику и свалил на пол светильник. Послышался звон разбитого стекла.
Чертыхаясь и натыкаясь на стены, он добрался до ванной комнаты, включил свет и бросился к зеркалу.
Оттуда на него уставилось перекошенное лицо, на левой щеке которого пламенело четкое оранжевое клеймо.
Мистикис диким взглядом обвел, комнату. Стены закачались, и ему показалось, что он снова находится внутри полого куба, зажатый со всех сторон телевизионными экранами, на которых раскаленным железом светился, множась на глазах, зловещий оранжевый вензель…
«Может, это всего лишь продолжение ночного кошмара?…»
Мистикис включил воду, схватил губку, с трудом намылил ее — мыло несколько раз выскальзывало из рук — и принялся остервенело тереть левую щеку. Затем сунул голову под кран и долго стоял так, не решаясь взглянуть в зеркало. Наконец решился, медленно поднял голову: клеймо пламенело еще ярче, еще отчетливее…
Мистикис рванулся в комнату, но в темноте наткнулся на что-то, больно ударился и бросился обратно в ванную: ему показалось, что в комнате кто-то есть. Трясущейся рукой он рванул задвижку и, убедившись, что дверь заперта, прислушался. Хлещущая из крана вода заглушала все остальные звуки. Он метнулся к крану, перекрыл воду и снова приник к двери.
В доме царила тишина, лишь монотонно капала вода из плохо закрытого крана. Мистикис набросился на кран, словно тот был причиной всех бед, и наверняка свернул бы его, если бы в этот момент за дверью не послышались шаркающие шаги.
У Мистикиса подкосились ноги, он сел на кафельный пол. Затем, как затравленный зверек, заметался в поисках убежища. Не найдя ничего, он забился под раковину.
Кто-то подергал дверь, постучал. Мистикис затрясся и, сжавшись в комочек, заскулил жалобно, по-собачьи.
— Господин Мистикис! — позвал из-за двери старушечий голос. — Вам тут бандерольку какую-то принесли, в ящик хотели сунуть, да я не дала, знаю, что вы в ящик неделями не заглядываете! Вы меня слышите, господин Мистикис?… Куда ее положить? Тут что-то тяжелое, как бы не разбилось…
Плечи Мистикиса сотрясались в беззвучном плаче.
Старушка опять постучала в дверь, на этот раз громче и настойчивее:
— Может, вам плохо, господин Мистикис? Может, я за санитарами сбегаю? Я мигом обернусь…
Шаги зашаркали и стихли в глубине коридора.
Мистикис поднялся с пола, невольно взглянул на себя в зеркало и, снова взвыв, бросился к двери. Он стучал в нее руками, пинал ногами, бился головой и орал «Откройте!». Охваченный ужасом, Мистикис забыл, что минуту назад сам закрыл дверь на задвижку. А когда вспомнил об этом и открыл дверь, по коридору к нему спешили два дюжих санитара в синих халатах. За ними семенила старушка, держа в руках небольшую продолговатую бандероль.
Прикрывая ладонью левую щеку, Мистикис покорно двинулся им навстречу…
II
Полицай-президент Гураррского королевства господин Пак-пак сидел в огромном, похожем на конференцзал кабинете. За его спиной высилась статуя Фемиды.
С кем любезничал полицай-президент, поглаживая бока розового телефона, знал не только он и не только дежурный диспетчер, минуту назад связавший его кабинет с будуаром королевы. О том, что между господином Пак-паком и ее величеством существует иная связь, кроме телефонной, был хорошо осведомлен и стоявший в дверях кабинета грузный лысый мужчина. Это был Фоббс, начальник апримской полиции.
Господин Пак-пак не замечал его, продолжая сопеть в трубку:
— Так, может, я это самое… подскочу, а?… Какого посланника, это самое?… Да брось ты!… Что?… Гы-гы-гы!…
Фоббс закашлял, чтобы обратить на себя внимание. Он понимал, что в такие минуты лучше не беспокоить шефа, а тихонько прикрыть за собой дверь. Однако дело было чрезвычайной важности, и глава столичных полицейских решительно шагнул вперед.
— Господин полицай-президент! — оглушительно рявкнул он, ибо не умел говорить нормальным голосом даже с начальством, — разрешите обратиться?
От неожиданности господин Пак-пак вздрогнул и чуть не выронил трубку, которая все еще продолжала квакать.
— Ваше это самое… величество, — зашептал он в трубку, — не один я… ладненько, перезвоню! Целую эти самые… пятки… Гы-гы-гы!…
Господин полицай-президент опустил трубку на рычаг, откинулся в кресло, и его лицо сразу приняло свирепое выражение.
— Опять это самое? — забарабанил он пальцами по оранжевому листку.
— Опять, господин полицай-президент, только что обнаружили на ступеньках управления, — объяснил Фоббс. — Возомнив себя неуловимыми, эти ублюдки снова вызывают нас на дуэль! Если мы не начнем самых решительных действий, господин полицай-президент, и будем продолжать играть с ними в кошки-мышки, боюсь, что это может скверно кончиться!
Господин Пак-пак тем временем шевелил толстыми губами, расшифровывая фразу, написанную на латыни:
— Ва-ле Бесс, а-ве Це-зарь…
— Надеюсь, в переводчике не нуждаетесь, — угрюмо прогудел Фоббс. — Вот уже третья листовка с одинаковым содержанием, меняется лишь имя кандидата на тот свет.
Господин Пак-пак вытер узкую полоску лба, которая покрывалась испариной всякий раз, когда ему предстояло принять какое-то решение.
— Что будем это самое… делать?
— Есть только один выход, господин полицай-президент, — уверенно сказал Фоббс, — надо срочно отменить митинг на Площади Воркующих Голубей!
Господин Пак-пак медленно двигал челюстями, как бы пережевывая полученную информацию. Затем потянулся к розовому телефону, передумал и снял трубку с другого — ярко-оранжевого:
— Свяжите меня э-э… с Бессом.
Тем временем начальник апримской полиции подсказал ему содержание будущего телефонного разговора:
— Скажите ему правду, господин полицай-президент: мы не можем гарантировать ему полную безопасность на сегодняшнем митинге. Пусть немного повременит, пока мы не найдем этих ублюдков, иначе…
Господин Пак-пак замахал рукой, чтобы он замолчал, и начал мямлить в трубку:
— Э-э, господин Бесс?… Это я… Что я хотел сказать?…
Господин Пак-пак успел забыть, что же он хотел сказать господину Бессу, и вопросительно уставился на своего подчиненного.
— Полиция не может его обезопасить, — подсказал Фоббс.
— Я хотел сказать, что полиция не может его… то есть вас… это самое… обензопасить… да, на митинге… да, угрожают… Он самый… по этому, по латыни, грамотный, стервец… Что?… Вы тоже получили?… Отлично!… Что отлично?…
Господин Пак-пак опять вцепился умоляющим взглядом в Фоббса, ожидая подсказки. Поскольку глава столичных полицейских не видел ничего отличного в том, что господин Бесс тоже получил письменную угрозу, помощь пришла с некоторым опозданием:
— Было бы отлично, если бы господин Бесс подождал пару деньков, пока мы не найдем этих ублюдков!
— Я говорю это самое… будет отлично, если вы подождете это самое, пару деньков, пока мы не найдем этих самых ублюдков! Да, ублюдков, говорю! А потом, пожалуйста, митингуйте себе на здоровье!… Что? Выборы? Понимаю… На каком носу?… Просто на носу? Понимаю… да, да, конечно…
Взглянув на Фоббса, господин Пак-пак пожал плечами: мол, дальше продолжать разговор бесполезно.
Фоббс еще раньше пришел к аналогичному выводу, однако счел нужным предпринять последнюю попытку:
— Скажите, что на карту поставлена его жизнь!
Прикрыв трубку ладонью, господин Пак-пак счел нужным уточнить:
— На какую это самое… карту?
Фоббс ограничился мысленным уточнением, вслух же сказал:
— Скажите, что на митинге возможно покушение на его жизнь!
— Господин… э-э Бесс, дело в том, что на митинге на вас
могут это самое… покушаться… ну как бы выразиться поточнее… шлепнуть, что ли… Что?… Извиняюсь… Так… Постараюсь, господин Бесс. Из какого носа?… Из носа Цезаря, гы-гы, дай Бог ему здоровьица!
Страшно довольный только что произнесенной тирадой, особенно концовкой насчет носа Цезаря, господин Пак-пак достал трубку и расстегнул ворот кителя. Судя по всему, столь длинный разговор был для господина полицай-президента истинным мучением.
— Значит, митинг все же состоится, — угрюмо пробасил Фоббс, потирая лысину. — Но риск слишком велик, господин полицай-президент, этот Цезарь умеет не только угрожать…
Господин Пак-пак неожиданно сорвался на визг:
— А ты, Фоббс, умеешь только это самое… орать! Хотя начальнику апримской полиции не мешало бы уметь наводить этот самый… распорядок и закон!
Вероятно, почувствовав, что не совсем правильно произнес каноническую фразу, господин полицай-президент повернулся к Фемиде и, привстав с кресла, прочел надписи на ее пустующих чашах:
— Да, закон и этот самый… распорядок.
Фоббс взял со стола оранжевую листовку, скомкал и сунул в карман кителя.
— Я сделаю все возможное, господин полицай-президент, — пробасил он и тяжелым шагом уставшего от бесполезных дел человека затопал к выходу.
— И э-э… невозможное! — крикнул вдогонку господин полицай-президент.
Когда за Фоббсом закрылись двери, господин Пак-пак мгновенно преобразился. Он был похож на школьника, только что оттарабанившего труднейший урок. Оттолкнувшись от стола, он сделал несколько оборотов на вращающемся кресле, напевая начальную строфу из «Королевского танго»:
У королевы были эти самые… маленькие пятки,
И эти пятки так любили это самое… играть в прятки!…
Когда кресло остановилось, господин полицай-президент с умилением глянул на огромные потрескавшиеся гипсовые ступни королевы, то бишь Фемиды, и его волосатые пальцы невольно потянулись к розовому телефону…
III
Фоббс шагал по длинному и мрачному коридору полицейского управления, не отвечая на приветствия сотрудников. Глава столичных блюстителей закона и порядка многое повидал на своем веку и перестал чему-либо удивляться. И все же головокружительная кapьера господина Пак-пака вызывала у него искреннее недоумение: что за достоинства могла отыскать королева в этой «квадратуре круга», как прозвал полицай-президента Главный Конструктор, что расшифровывалось довольно просто: круглый болван с квадратной челюстью?…
Не так давно рядовой телохранитель, оберегающий покои королевы, здоровенный и безмозглый Пак-пак вдруг был поставлен охранять покой всего королевства. Научится ли он правильно произносить хотя бы пару слов, начертанных на весах Фемиды? В противном случае остальным тоже придется говорить «закон и распорядок». Бедный гураррский язык! До сих пор еще многие не могут освободиться из-под языкового ига прежнего полицай-президента Зак-зака, который говорил — и заставил говорить других — «бензопасность», «прозвещение» и т. д.
И все-таки, думал Фоббс, шагая по длинному унылому коридору полицейского управления, главная беда не в этом: новоиспеченный полицай-президент не замечал разницы не только между порядком и распорядком, но и между порядком и беспорядком, законом и беззаконием.
Фоббс остановился у кабинета своего помощника, приоткрыл дверь, гаркнул:
— Абабас, чтобы через десять минут все мальчики были у меня!
И он двинулся дальше. Отменить митинг не удалось, и ему предстояло сделать все возможное и невозможное, как приказала «квадратура круга», чтобы поддержать на площади «распорядок» и, таким образом, «обензопасить» господина Бесса, чтоб ему провалиться со своим митингом!…
IV
Упершись руками в массивный стол, на котором лежал макет Площади Воркующих Голубей, Фоббс исподлобья глядел на собравшихся в кабинете секретных агентов апримской полиции, впрочем, секретными они являлись лишь по штатному расписанию: в каждом из этих амбалов за версту был виден кадровый полицейский, ибо самая небрежная штатская одежда выглядела на нем воинственным мундиром. Обводя угрюмым взглядом их еще более угрюмые физиономии, Фоббс поймал себя на мысли, ставшей в последнее время навязчивой, что «полицейские и бандиты» — это игра, где каждый с равным успехом мог бы оказаться в команде противника, и если этого не произошло, то лишь по чистой случайности. Себя и своего любимца Круса, который отсутствовал, он считал исключениями, подтверждающими правило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20