Но, добавил он, грядет час, «когда стражи содрогнутся; когда
узрят они перст Всевышнего и страх встанет у них на пути; это время будет в
ременем испытания для вождя анархии и мятежа, врата религии и порядка»; б
ыл случай, когда его, священника Хелстоуна, призвали, чтобы прочесть моли
твы, предназначенные церковью для болящих, Ц прочесть их у изголовья не
счастного умирающего, одного из самых лютых врагов нашей религии; и он ув
идел, как тот, охваченный раскаянием, жаждал найти путь к покаянию и не мог
этот путь найти, хотя искал его усердно, со слезами на глазах. Вот он и счит
ает своим долгом напомнить мистеру Йорку о том, что всякое богохульство
Ц это смертный грех и что наступит когда-нибудь день Страшного суда.
Да, мистер Йорк тоже верит, что наступит когда-нибудь день Страшного суда
, иначе как же будет воздано по заслугам всем негодяям, которые торжеству
ют в этом мире, безнаказанно разбивают невинные сердца, злоупотребляют н
езаслуженными привилегиями, позорят свое высокое звание, вырывают изо р
та у бедняка кусок хлеба, подавляют своим высокомерием простых скромных
людей и подло раболепствуют перед знатными и богатыми, Ц как же будет им
оплачено той же монетой?
Ц И вот, Ц говорил Йорк, Ц когда я готов был пасть духом при виде зла, тор
жествующего на этой нечестивой, мерзкой планете, я брал в руки вон ту книг
у, Ц он указал на стоявшую в книжном шкафу Библию, Ц наугад открывал ее, и
мне неизменно попадалось изречение, как бы светившееся сернистым голуб
ым пламенем. И мне становилось ясно, Ц утверждал Йорк, Ц что ожидает в бу
дущей жизни иных из нас, словно ангел с большими белыми крыльями появилс
я на пороге и возвестил мне это.
Ц Сэр, Ц ответил Хелстоун со всем достоинством, на какое был способен,
Ц высокая мудрость человека состоит в том, чтобы познавать самого себя
и тот, предел, куда он направляет стопы свои.
Ц Да, да, но вспомните, мистер Хелстоун. Невежество было унесено от самых
врат небесных и брошено у врат ада на склоне горы.
Ц Но я помню также, мистер Йорк, что слепая Гордыня, не видя дороги, рухнул
а в глубокую пропасть, вырытую Князем тьмы, чтобы завлекать туда тщеслав
ных дураков, и разбилась вдребезги.
Тут Мур, который, не принимая участия в споре, давно прислушивался к нему с
любопытством беспристрастного свидетеля, Ц ибо его равнодушие к полит
ике, так же как и к досужей болтовне соседей, позволяло ему быть беспристр
астным судьей в подобного рода перепалках, Ц счел нужным вмешаться.
Ц Хватит вам оскорблять друг друга и доказывать, как искренне вы друг др
уга ненавидите и презираете. Что касается меня, то вся моя ненависть напр
авлена против негодяев, переломавших мои машины, и ее не осталось ни для м
оих приятелей, ни тем более для столь смутных понятий, как вера или правит
ельство. Но должен вам сказать, джентльмены, вы оба показали себя в весьма
невыгодном свете. Я не решаюсь провести ночь под крышей такого бунтовщик
а и богохульника, как вы, мистер Йорк; боюсь я и возвращаться домой вместе
с таким жестоким, деспотичным священником, как вы, мистер Хелстоун.
Ц Я-то, во всяком случае, ухожу, Ц мрачно заявил священник, Ц Поедемте в
месте, если хотите, или оставайтесь Ц как вам угодно.
Ц Нет, совсем не «как угодно». Он тоже отправится с вами, Ц заявил Йорк.
Ц Уже за полночь; а у меня в доме никому не позволено засиживаться поздне
е. Ступайте оба.
Он позвонил в колокольчик.
Ц Деб, Ц сказал он вошедшей служанке, Ц выпроводи людей из кухни, запри
дверь и ложись спать. А вы, джентльмены, пожалуйте сюда, Ц добавил он, обра
щаясь к гостям.
Он посветил им, пока они шли к выходу, и чуть ли не вытолкал их вон.
На дворе они увидели своих людей, тоже спешно выгнанных из кухни; у ворот,
стояли их лошади; они сели верхом и поехали.
Мур, посмеиваясь над тем, как бесцеремонно их выставили за дверь, а Хелсто
ун Ц сердясь и негодуя.

Глава V
ДОМИК В ЛОЩИНЕ

Когда Мур проснулся на следующее утро, хорошее настроение еще не покинул
о его. Он вместе с Джо Скоттом переночевал на фабрике, соорудив для себя ло
же из всех подходящих предметов, какие оказались под рукой в различных у
голках конторы. Хозяин Ц всегда ранняя пташка Ц на этот раз поднялся ра
ньше обычного; одеваясь, он даже принялся напевать французскую песенку и
разбудил Джо.
Ц Да вы, я вижу, не унываете, хозяин?
Ц Ничуть, mon gar?on, что означает «дружище», Ц вставай-ка и ты поживее, и пока мы
с тобой будем обходить фабрику, до начала работы я успею посвятить тебя в
свои планы. У нас все-таки будут машины, Джозеф: слыхал ли ты что-нибудь о Б
рюсе?
Ц И о пауке? Слыхал, как же; я читал историю Шотландии и знаю ее небось не х
уже вашего; вы хотите сказать Ц не уступим?
Ц Вот именно.
Ц Любопытно, а много в ваших краях таких вот упорных, как вы? Ц осведомил
ся Джо, складывая и убирая в угол свою временную постель. Ц В моих краях? А
где же это Ц мои края?
Ц Как же! Франция Ц разве нет?
Ц Ну уж нет! Правда, Франция завладела Антверпеном, где я родился, но это е
ще не делает меня французом!
Ц Значит, Голландия?
Ц Тоже нет. Я не голландец; ты путаешь Антверпен с Амстердамом.
Ц Так Фландрия?
Ц Что ты выдумываешь, Джо! Какой я фламандец! Разве у меня лицо фламандца?
Нескладный нос картошкой, низкий, словно срезанный, лоб, водянистые глаз
а a fleur de t?te Навык
ате (фр.).
? Или я коротконогий толстяк, как все эти фламандцы? Впрочем, ты и пре
дставления не имеешь, как они выглядят Ц нидерландцы. Нет, Джо, я уроженец
Антверпена, так же как и моя мать, но родом она была из Франции, вот почему я
и говорю по-французски.
Ц Зато отец ваш был йоркширцем, Ц значит, и вы немного йоркширец; да оно и
видно, что вы нам сродни, вам только бы наживать денежки да идти в гору!
Ц Джо, ты просто наглец! Правда, такой тон для меня не новость. И в Бельгии
рабочие держатся очень развязно с хозяевами, то есть я хочу сказать brutalement, ч
то, пожалуй, вернее всего перевести как «грубо».
Ц Что ж, у нас тут принято говорить, что думаешь, без обиняков! Молодые свя
щенники и большие господа из Лондона иной раз поражаются на нашу неотеса
нность, а мы и рады подразнить их; смешно смотреть, как они негодуют, закры
вают глаза и разводят руками, словно им выворачивает душу, да так и сыплют
словами: «Ужас! Вот дикари! До чего же грубы!»
Ц Вы и есть дикари, Джо. Что ты думаешь, вы здесь образованные?
Ц Не то чтобы очень, но кое-что знаем! Мне сдается, рабочий люд на севере п
осмышленее, да и посметливее этих пахарей-южан. Ремесло отточило нам моз
ги; а механикам вроде меня и подавно приходится шевелить мозгами; сами зн
аете, что значит следить за машинами, Ц вот я уже и навострился; если мне ч
то не понятно, я стараюсь дойти своим умом, и бывает, соображу что к чему; да
и почитать я охотник Ц интересуюсь, что наши правители думают делать с н
ами и для нас; а есть у нас и посмышленее меня! Среди тех же замасленных пар
ней и красильщиков, измазанных краской, найдется немало толковых, что и в
законах разбираются не хуже вас и старого Йорка и, уж конечно, лучше этого
слюнтяя, Кристофера Сайкса из Уинбери, или того же долговязого, хвастлив
ого болтуна Ц ирландского Питера, помощника Хелстоуна.
Ц Знаю, Джо, ты считаешь себя умником!
Ц Н-да, меня не проведешь, разберу что к чему, да и подходящего случая не у
пущу; я половчее тех, кто считает меня за низшего. Что толковать, в Йоркшир
е у нас много таких, как я, а есть и получше меня.
Ц Ну, разумеется Ц ты великий человек, ты просто самородок. Но вместе с т
ем ты наглец и самодовольный болван; если ты понахватался кое-каких нача
тков практической математики да, глядя в красильный чан, усвоил в химии к
ое-какие азы, тебе еще не стоит считать себя каким-то непризнанным ученым
. Ни к чему также спешить с выводом, что если в торговом деле не всегда все и
дет гладко и ваш брат, рабочий, остается иной раз без работы и куска хлеба,
то значит, все вы мученики и весь образ правления в нашей стране никуда не
годен. И незачем вбивать себе в голову, что добродетель ютится только в хи
жинах и никогда не заглядывает в каменные дома; должен признаться, меня р
аздражает эта ерунда, Ц уверяю тебя, род людской везде одинаков, будь то
под соломенной кровлей или черепичной крышей, в каждом живом существе пе
ремешаны и пороки и добродетели, а уж чего больше Ц это определяется отн
юдь не званием или положением; мне приходилось встречать негодяев среди
богатых, и бедных, и среди людей среднего достатка, которые умеют довольс
твоваться малым. Но вот уже и шесть часов! Хватит болтать, Джо, пора звонит
ь в колокол!
Была середина февраля: в шесть часов заря едва занималась, под ее бледным
и лучами плотный мрак ночи редел, переходя в полупрозрачную молочную мгл
у. В это утро заря была особенно бледной: восток не заалел, розовое сияние
не согрело его. День медленно поднимал веки, мутным и скучным взглядом ок
идывал холмы, и вам уже не верилось, что может выглянуть солнце, что его не
загасил ночной ливень. Дыхание утра было таким же холодным, как его лик. Сы
рой ветер разгонял ночные тучи, и когда они разошлись, глазам открылся ту
скло-серебристый круг, опоясавший горизонт, и застланный пеленой тумана
небосвод. Дождь перестал, но земля была еще совсем мокрая, лужи и ручейки
набухли от воды.
Окна фабрики засветились, колокол зазвонил Ц и вот уже начали сбегаться
детишки; будем надеяться, что в спешке они не успели очень прозябнуть в эт
о неприветливое утро; но, быть может, оно показалось им не особенно суровы
м Ц они ходили на фабрику и в ливень, и в метели, и в трескучие морозы.
Мур стоял у ворот, считал их и пропускал во двор; тем, кто опаздывал, он дела
л замечание, а Джо Скотт, со своей стороны, добавлял два-три словечка покр
епче, когда они входили в цех; однако ни хозяина, ни старшего мастера нельз
я было упрекнуть в излишней суровости; ни тот, ни другой не были грубыми ил
и жестокими людьми, хотя такое впечатление и могло создаться, ибо один оп
оздавший рабочий был оштрафован; Мур тут же у ворот взял с него пенни и пре
дупредил, что в следующий раз взыщет вдвое.
В подобных случаях правила, разумеется, необходимы, и понятно, что чересч
ур строгие и жестокие хозяева вводят у себя чересчур строгие и жестокие
правила, иногда даже и бесчеловечные, как это бывало в описываемое время;
но хоть я и показываю характеры, далекие от совершенства (каждое лицо, выв
еденное в этом романе, будет страдать кое-какими недостатками, ибо перо м
ое отказывается рисовать идеальные образы), однако я не ставлю своей зад
ачей показывать совсем уж скверных, порочных людей. Истязателей детей, м
учителей и тиранов я препоручаю ведению тюремщиков: романист же вправе н
е пятнать страниц своей книги описанием их позорных деяний.
Я не стану терзать моего читателя, поражая его воображение рассказами о
бичеваниях и побоях, но рада буду оощить ему, что ни Мур, ни его старший мас
тер ниразу не ударили ребенка из числа работавших на фабрике. Правда, Джо
однажды высек собственного сына за ложь и упорство во лжи; однако, будучи,
как и его хозяин, человеком уравновешенным, спокойным и благоразумным, п
редпочитал избегать телесных наказаний.
Мур бродил по фабрике, заходя то в красильню, то на фабричный двор, то на то
варный склад до тех пор, пока не рассвело. Но вот наконец взошло и солнце,
Ц бледное, бесцветное, словно ледяной шар, Ц оно показалось из-за темно
го гребня холма, слегка посеребрило тускло-свинцовый край плывшего над
холмом облака и словно нехотя заглянуло во все концы той лощины, или узко
й долины, за которой мы с вами наблюдаем. Пробило восемь часов; огни на фаб
рике погасли; прозвучал сигнал к завтраку; дети, освободясь на полчаса от
своего тяжкого труда, принялись за еду; в корзиночках у них был хлеб, а в ма
леньких жестянках Ц кофе. Будем надеяться, чтоэтот скудный завтрак утол
ит их голод, и очень жаль, если это не так.
Теперь наконец Мур покинул фабричный двор и направился к своему жилищу.
Оно было расположено недалеко от фабрики, но живая изгородь и насыпь по о
бе стороны дорожки придавали ему вид уединенного, тихого уголка. Это был
небольшой, чисто выбеленный домик с зеленым крыльцом; возле него, так же к
ак и под окнами, вытянулись тонкие коричневые стебли вьющихся растений,
еще совсем голые, но обещавшие одеться к лету пышной листвой и цветами. Пе
ред домом расстилалась лужайка, были разбиты цветочные грядки, на их тем
ных полосах кое-где в укромных уголках из земли уже пробивались первые р
остки подснежника и изумрудно-зеленого крокуса. Весна в этом году была п
оздняя; зима была суровой и затяжной, последний снег сошел только перед л
ивнем прошлой ночью, и отдельные его клочья еще тускло белели кое-где на с
клонах холмов и на их вершинах; на лужайке, на пригорках и под живой изгоро
дью трава была не сочно-зеленой, но блекло-желтой. Позади домика возвышал
ись три стройных дерева, не особенно раскидистых, но так как у них не было
соперников, то и они радовали взгляд и хоть немного украшали садик. Таким
было жилье Мура; это уютное гнездышко, созданное для тихих радостей, для с
озерцательной жизни, показалось бы тесным человеку энергичному и често
любивому.
Скромное, приятное жилье это, очевидно, не слишком привлекало к себе влад
ельца; не входя в дом, Мур взял из-под навеса лопату и принялся работать в с
аду. С четверть часа он копал землю, когда вдруг отворилось окно и женский
голос окликнул его:
Ц Eh bien! Tu ne deje?nes pas ce matin?
Ты что же, решил сегодня не завтракать? (фр.)

Мур ответил тоже по-французски, и дальнейшая беседа между ними продолжа
лась на том же языке; однако я предпочитаю перевести тебе, читатель, их раз
говор.
Ц А завтрак готов, Гортензия?
Ц Конечно, уже с полчаса, как он тебя ждет.
Ц И я тоже жду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14