А в следующую секунду вновь обернулась смеющейся, добродушной, беспечной девушкой, которую, по мнению Хью, он всегда знал.
— Мы с Пэм, — с легким смешком объяснила она, — обсуждали проблемы, в которые вы с Патом Батлером впутали нас вчера вечером. Могу сказать, мы обе сильно на вас разозлились. — Очередной смешок смягчил данное замечание, после чего Элен заговорила серьезно: — Надеюсь, ты самостоятельно выпутаешься из беды, Хью. Ну, я побежала. Остается надеяться, что меня не прихватят патрульные в полицейской машине.
Она кивнула ему, дружелюбно похлопала Пэм по плечу и вышла. Дверь шестиугольной комнаты закрылась. Через некоторое время тихо и плотно захлопнулась и парадная дверь.
Пэм по-прежнему сидела спиной к нему. Он медленно вышел на середину комнаты, попытался прокашляться, а потом прохрипел:
— Пэм…
Она упорно отводила глаза. Наконец с усилием поднялась на ноги, с веселым отчаянием повернулась и радостно воскликнула:
— Привет! Ты… позавтракал?
— Да, спасибо. Очень вкусно. Я…
— Не надо звонить Патрику Батлеру, — поспешно предупредила Пэм. — Я ему уже звякнула. Он обещал все устроить… устроить… О чем это я? А! Папуля… Он жутко бесился. Я угомонила его, и он, больше того, обещал… обещал…
Она запнулась и замолчала.
Хью не сумел сохранить на лице бесстрастное выражение, как ему частенько, но безуспешно хотелось. Он взглянул в глаза девушке, и та правильно поняла его.
— Значит, прошлой ночью в отеле ты притворилась пьяной, чтобы не отвечать на вопросы полиции? Чтобы…
О боже!
Ему следовало бы прикусить язык, произнося такие слова. Он их нечаянно выпалил, думая, будто все знает. И угадал реакцию Пэм по глазам и губам. Даже в этот момент можно было бы поправить дело, немножко соврав, но несокрушимая собачья честность не позволила ему это сделать.
— Да, — кивнул Хью, — я все слышал. До смерти ненавижу вранье. Пусть люди говорят то, что думают, и думают, что говорят. Милая Пэм, я хочу тебе сказать…
— Ты слышал, что я говорила? С начала до конца?
— Конечно. А что тут такого?
Тут, к его ужасу и изумлению, Пэм попятилась. Хью пришел в полное замешательство, не понимая, как вышло, что он любит ее и хочет в этом признаться.
Однако она шарахнулась в панике, наткнулась на кресло, в котором сидела, и чуть не упала. Метнулась за письменный стол, на то место, где прежде сидела Элен, буквально рухнула в вертящееся кресло, отвернулась, глядя на оконные шторы, и прошептала:
— Уходи.
— Пэм!
— Уходи, пожалуйста, — выдавила она тихим дрожащим голосом.
Вот так вот.
Хью повернулся, окинул затуманенным взором чье-то пальто, котелок, лежавшие в мягком кресле справа от двери. Ух ты! Это же его собственное пальто и шляпа. Тут он их бросил прошлой ночью, когда…
Он полез в правый карман и обнаружил там свои перчатки. Они ссохлись, особенно правая, запачканная кровью, однако их можно было надеть.
Хью надел пальто, шляпу, втиснул руки в перчатки. Затем открыл дверь, неплотно прикрыв ее за собой, и направился к парадному. Он вышел в туман и закрыл дверь.
В шестиугольной комнате вдруг раздался громкий крик Пэм:
— Хью! Ты куда?
За закрытой дверью он ее не услышал. Спустился по каменной лестнице па тротуар, огляделся вокруг.
Слева в укромном местечке притулилась машина. Стоял густой туман, но Хью узнал бы ее даже без светившейся, как на такси, желтой таблички «Полиция».
Он подошел прямо к ней и спросил у водителя:
— Наверно, вы меня поджидаете?
Двое мужчин на передних сиденьях, один из которых пытался читать газету в слабом свете циферблатов на приборной доске, несколько опешили. Но в машине на заднем сиденье находился еще один мужчина, плотный, крепко сбитый, он отреагировал по-другому.
— А, — буркнул знакомый голос, — вот и вы!
Хью вдруг смутно сообразил, что никогда раньше не видел инспектора Даффа, а теперь увидел.
— Что ж, джентльмены, — заключил Хью, — игры кончились. Я сдаюсь, если не возражаете. Подвиньтесь, инспектор.
Глава 17
Полицейская машина относительно быстро, учитывая густой туман, обогнула Триумфальную арку, двинулась на восток по Оксфорд-стрит, пересекла Оксфорд-Серкус и почти доехала до перекрестка па Тоттнем-Корт-роуд.
Никто пока не произнес ни единого слова.
Хью, скрестив на груди руки, погрузился в столь мрачные, почти самоубийственные мысли, что молчание только утешало его. По сравнению с поведением Пэм арест выглядел столь незначительным, что о нем не стоило даже думать.
Сначала ему показалось, что для доставки арестованного в Скотленд-Ярд выбран не совсем обычный путь. Ах нет! Его везут в Сити, в логово инспектора Даффа.
И если полицейские намеренно молчат, то очень хорошо. Хью переглотнул и стиснул зубы.
Вид у инспектора Даффа был вовсе не радостный. Похожий на Кромвеля, он пару раз поворачивал голову в натянутом почти на уши котелке, бросая быстрые суровые взгляды на пленника. Он нарушил мертвое молчание один-единственный раз, наклонившись вперед и зловеще крикнув в пустоту:
— Эге-гей!
Двое мужчин па передних сиденьях, видимо посчитав, что инспектор просто выражает эмоции, не оглянулись и никак не прокомментировали восклицание.
Но инспектор Дафф не мог больше сдержаться: когда машина пересекла Тоттнем-Корт-роуд и выехала на Нью-Оксфорд-стрит, направляясь к Верхнему Холборну и Сити, он обратился к Хью:
— Так-так. Интересно бы знать, мистер Прентис, о чем вы думаете?
— Правда?
— Конечно.
— Вам действительно хочется знать, о чем я думаю?
— Угу.
Хью стиснул скрещенные на груди руки, уставился вперед и произнес одно слово:
— О женщинах.
Признание возбудило неожиданный, даже сочувственный интерес мужчин в форме. Однако инспектор Дафф возмутился.
— О женщинах?! — воскликнул он, но, поразмыслив, проговорил с тихой яростью: — А! Вы думаете о той безбожной сучке из театра «Оксфорд»? Которая свалилась на мою голову невесть откуда после того, как исчезла прямо у меня на глазах? Причем голая, как новорожденный младенец… Знаете, что при этом сделали никчемные болваны из так называемой столичной полиции?
— Нет.
— Посмеялись, — объявил инспектор Дафф, словно речь шла о богохульных обрядах черной мессы. — Посмеялись.
Хью повернул голову.
— Инспектор, — пробормотал он, — вы женаты?
— Угу.
— Стало быть, понимаете собственную жену? Понимаете каждую встречную женщину, черт побери?
Сидевший на переднем сиденье полицейский в форме и сверкающей фуражке неожиданно повернулся и протянул Хью руку. Тот ее пожал. Мужчина отвернулся и скрестил руки на груди.
Инспектор Дафф скорчил откровенно зловещую гримасу:
— Мистер Прентис, сейчас не время думать о плотских грехах!
— Кто говорит о плотских грехах? Никто, кроме вас самого. У вас только одно на уме…
— Мистер Прентис! — задохнулся инспектор Дафф, стукнув кулаком по спинке переднего сиденья. — Мое терпение имеет предел. Лучше сидите и молча молитесь. Вам за многое придется ответить.
Хью, перед мысленным взором которого живее прежнего стоял образ Пэм, был не в том настроении, чтобы позволить простому офицеру полиции изводить себя.
— За что именно мне придется ответить? — уточнил он. — Прежде чем станете перечислять все мои прегрешения, вспомните, что я тоже юрист. За что я должен отвечать?
— Вы постоянно скрывались и препятствовали представителям закона, желавшим вас расспросить…
— Любой человек, не имеющий криминального прошлого и которому не предъявлено никаких обвинений, имеет законное право уклоняться от полицейских допросов. Этот принцип установлен в 1811 году при рассмотрении дела Уокера и закреплен верховным судьей Элленборо. Что еще?
— У антикварной лавки в квартале Севен-Дайалс…
— У антикварной лавки в квартале Севен-Дайалс, — спокойно перебил его Хью, — двое бандитов, вооруженных смертоносным оружием, затеяли драку и перебили друг друга. У вас, думаю, есть беспристрастный свидетель в лице хозяина магазина, мистера Коттерби. Вижу, есть. Что еще?
Инспектор Дафф снова взглянул на него и тихо вздохнул:
— Боже правый! Да вы чуть ли не хуже самого Патрика Батлера…
— О котором, как я полагаю, вы имеете самое худшее мнение.
Даже пребывая в состоянии злобного раздражения, Хью удивился, почему инспектор Дафф нерешительно заколебался, поскреб подбородок и глубоко призадумался. Наконец он высказал свое суждение.
— Мистер Батлер, — объявил он, тщательно взвешивая каждое слово, — Бога не боится. Зачем-то пустился вчера вечером провожать вашу голую сучку француженку… Очень подозрительно. Ну ладно! Может быть, иногда — не всегда, заметьте, только иногда — мистер Батлер рассуждает правильно и даже здраво.
— Что?
— Угу.
Хью пришлось дважды взглянуть на инспектора. Он меньше удивился бы, если бы инспектор Дафф рванулся к окну, высунул голову и громко свистнул какой-нибудь проходившей юной леди.
— Что вы сказали, черт побери?…
Автомобиль плавно притерся к бровке тротуара и остановился.
Свистеть инспектор Дафф не стал, открыл вместо этого дверцу, сурово взглянул на Хью, кивнул на тротуар и коротко бросил:
— Выходите.
Преступник, не зная, куда его привезли, круто обернулся.
Машина стояла на Линкольнс-Инн-Филдс. Не просто на Линкольнс-Инн-Филдс, а прямо у лестницы перед дверями дома номер 13, на верхнем этаже которого располагалась контора фирмы «Прентис, Прентис и Воган». Тут Хью с неожиданным страхом понял, что дело, возможно, принимает новый и убийственный оборот.
— Инспектор, какую игру вы затеяли?
— Выходите! — сурово повторил инспектор.
— В чем дело? Зачем вы меня сюда привезли?
— Слушайте, сэр, — извинительным тоном проговорил водитель автомобиля. — Может, дело вовсе не так плохо, как вам кажется. Понимаете…
— Я приказал помалкивать, — рявкнул инспектор Дафф. Он находился теперь в своем районе и раздулся от важности. — Приказываю молчать и не рыпаться. Выходите.
Хью вышел, пожав плечами.
Туман над Линкольнс-Инн-Филдс сгустился сильнее, чем вчера, и вдобавок начинало темнеть.
Инспектор Дафф поднимался впереди всех по лестнице. В гулком вестибюле с клеткой лифта, в которой не было видно кабины, шла выложенная кафелем лестница, по которой вчера сбегал Хью, — пустая, слабо освещенная.
Теперь он в сопровождении инспектора Даффа топал вверх к дверям верхнего этажа. Слева виднелась закрытая двустворчатая дверь конторы «Прентис, Прентис и Воган».
— Заходите, — ткнул пальцем инспектор.
— Послушайте! — воскликнул Хью. — Не погоняйте меня! Мне пока не предъявлено никаких обвинений, я не арестован…
— И так можно сказать.
— Тогда какого черта…
— Заходите, — снова сурово ткнул пальцем инспектор. Хью открыл правую створку, вошел, инстинктивно сняв шляпу, и тут же отпрянул, словно вдруг получил удар прямо в лицо.
Он думал, что в конторе темно, пусто, как вчера. Но сцена полностью преобразилась. Горели все лампы, казалось, что во всех кабинетах сидят люди, как в обычный рабочий день.
В широком центральном коридоре, застеленном скромным потертым ковром, из-за тумана было темно. Хью увидел вдали горевшую лампочку над своим кабинетом. Соседняя дверь, ведущая в кабинет Джима, была приоткрыта, там тоже горел свет.
За дверью слева слабо и равномерно клацала пишущая машинка. Поблизости в комнатке за дамским и мужским туалетом у газовой конфорки дребезжали чайные чашки. Пустовал только самый большой, внушительный кабинет дяди Чарлза, располагавшийся справа посередине. Хью заглянул в приемную слева от входа.
В темной комнате сидела Сесиль Фаюм, рядом с ней с независимым видом затягивался сигаретой посыльный по имени Джонни. Хью резко оглянулся на инспектора Даффа, тот толкнул его вперед, прошел следом и закрыл дверь.
Клак, клак, клак-клак — стучала пишущая машинка. В закутке, где готовился чай, раздался громкий стук и шипение, словно кто-то зажег не ту газовую конфорку и сразу же выключил. Сладкий голос мисс Огден, секретарши Джима, тихо выругался.
Хью инстинктивно перешел на шепот:
— Троих пока нет на месте, а остальные, видно, одновременно оправились от гриппа.
— Угу, — подтвердил инспектор Дафф, указывая вперед. — Давайте!
— Что значит «давайте»? Что я должен делать?
— Идите к своему кабинету, открывайте дверь, заходите.
— И что будет?
— Своими глазами увидишь, приятель.
— Вы пойдете со мной?
— Ох, едва ли, — с большой осторожностью ответил инспектор Даффи, не сказав больше ни слова, прошагал в приемную.
Сесиль издала радостный смешок, подмигнула Хью, но под взглядом инспектора помрачнела. Одетая в пятнистое леопардовое пальто поверх ярко-красного платья, в восточной шляпе на темных волосах, она, на взгляд лондонцев, выглядела весьма сомнительно. Джонни взглянул на инспектора и выпустил кольцо дыма.
Хью медленно пошел по коридору, стараясь отделаться от видений.
Тут дверь его кабинета быстро открылась и закрылась. По коридору шла мисс Прюнелла Уоттс, его личная секретарша, с пачкой бумаг под мышкой.
Не блиставшая, может быть, красотой, мисс Уоттс всегда отличалась сочувственной доброжелательностью и глубокой чуткостью. В данный момент у нее отвисла челюсть. Она вцепилась в бумаги, собираясь завизжать, потом еле слышно шепнула:
— Мистер Хью…
— Прошу прощения, мисс Уоттс, что тут странного? Надеюсь, мы с вами и прежде встречались?
Мисс Уоттс, как говорится, не смогла с собой совладать. Издав нервный тихий смешок по примеру Сесиль, она метнулась к себе, словно встретилась с привидением.
Шагая к своему кабинету, Хью заметил приоткрытую дверь Джима Вогана. Остановился перед ней, широко распахнул.
Сидя за письменным столом, Джим разговаривал с кем-то, невидимым за дверной створкой. Справа от стола на полном виду сидела в кресле сестра Хью, Моника.
— …итак, по словам Моники… — говорил Джим невидимому собеседнику, а потом взглянул в сторону.
Он всегда старался безупречно одеваться в присутствии невесты. Лоб и нос темноволосой Моники в профиль напоминали лезвия ножей, хотя анфас она выглядела просто хорошенькой добродушной девушкой двадцати с лишним лет, роскошно одетой, с надутыми, как в детстве, губками, когда она собирала гостей, предлагая им выбрать фамилии пэров из дворянских справочников «Дебретт» или «Брук».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27