— Черт! Так и знал, что вы отмочите что-то вроде этого, — пробормотал Калеб.
Сиренити замигала, чтобы не расплакаться.
— Ответов я так и не получила. Когда я пришла, Эмброуз был мертв. — Она резко повернулась и вышла на кухню.
— Сиренити…
— Зачем вы проделали сегодня весь этот путь, Калеб? — Она стояла к нему спиной, держа чайник под краном.
— Мне не понравилась мысль о том, что вы попытаетесь в одиночку выследить шантажиста.
— Почему вас должно волновать, что я делаю?
Калеб подошел и встал в дверях крошечной кухоньки.
— Имея дело с шантажистами, можно оказаться в опасности.
— Ну и что? Вас ведь это не касается. — Сиренити смахнула влагу с глаз рукавом своей туники, поставила чайник на плиту и включила горелку. — Я же сказала, бедного Эмброуза больше нет. Он уже не сможет ответить ни на чьи вопросы.
— Вы сами говорили, что шантажистом мог быть кто-то другой, а не Эмброуз.
— Это верно. — Сиренити бросила на него быстрый взгляд. — Но, как вы вчера столь метко выразились, это моя проблема, а не ваша.
— К несчастью, по условиям того контракта, что подписан у меня в офисе, это не так. Я сказал вам, у меня есть принципы. Вы мой клиент, Сиренити, а я еще никогда не бросал клиента. И сейчас не намерен это делать.
Сиренити пристально смотрела на него. Проблеск надежды у нее в душе погас. Калеб приехал из-за своих драгоценных и нерушимых деловых принципов, a вoвce не потому, что питает к ней какие-то чувства.
— Забудьте об этом. Мне не нужна ваша помощь. Ни в деле с шантажом, ни вообще.
— Черт побери, у вас нет большого выбора. Я не собираюсь позволить вам испортить мою репутацию.
У нее округлились глаза от полнейшего изумления.
— Вашу репутацию?
— Подписанный вами контракт несокрушим, как скала. Уж я-то знаю — сам писал. Если не захочу отпустить вас до истечения срока действия, вам придется выплачивать мне весьма высокий гонорар.
— Но вы не собирались брать с меня никакого гонорара, — сказала она. — Вместо этого вы должны были получать долю прибыли.
— Вы, по-видимому, не очень внимательно читали пункт десятый, — вежливо возразил Калеб. — Там оговаривается полная выплата моих обычных гонораров в том случае, если вы откажетесь от проекта до его завершения. Будьте благоразумны, Сиренити мне как-то не верится, что вы захотите платить такие деньги, не получив хоть что-то взамен.
— Я не собираюсь платить вам ни цента.
— А я могу выставить целую команду адвокатов, которые добьются, чтобы вы заплатили. — Губы Калеба тронула легкая усмешка, которая не изменила, однако, выражения отстраненной настороженности у него в глазах. — Нравится вам это или нет, но, похоже, мы все-таки будем партнерами.
Глава 3

Сиренити во все глаза смотрела на Калеба.
— Для человека, не одобряющего шантаж, вы неплохо справляетесь с этим делом.
Челюсти Калеба сжались, но взгляд не дрогнул. Выражение его лица стало еще более жестким.
— Это не шантаж. Это бизнес.
— И это все, о чем вы только и думаете? Бизнес? — Как могла она настолько ошибиться в этом человеке? Сиренити поражалась себе. Ведь у нее даже сложилось впечатление, что они в чем-то похожи, что их внутренние голоса откликаются друг другу, что они каким-то образом друг друга понимают, что их молчаливо тянет друг к другу.
Очевидно, ее обычно безошибочное интуитивное чувство на этот раз не сработало, заблудилось в тумане влечения к Калебу. До нее вдруг дошло, что это ее первое соприкосновение с настоящей страстью, такой, что затрагивает и тело, и душу.
— Нет, бизнес не единственное, о чем я думаю, — ответил ровным голосом Калеб. — Но он определенно занимает одно из первых мест в списке моих насущных интересов.
— Это сразу видно. — Чайник засвистел. Сиренити взяла ложечку, открыла жестянку и стала насыпать чай в заварочный чайник. — Но у других могут быть другие насущные интересы.
— Не хотите ли вы этим сказать, что организация жизнеспособного предприятия торговли по почтовым заказам здесь, в Уиттс-Энде, уже не возглавляет список ваших насущных интересов?
— Я найду другой способ этого добиться. В вашей помощи я не нуждаюсь.
— Вы обязательно получите мою помощь, хотите вы этого или нет. — Улыбка Калеба не выражала веселья. — Раз вам все равно платить, так не лучше ли воспользоваться этой возможностью?
— Какой возможностью? Возможностью работать с человеком, который считает меня половой тряпкой, потому что я однажды позировала без одежды профессиональному фотографу?
— Нет, Сиренити, — сказал Калеб холодно. — Я думаю, что вам следует воспользоваться возможностью работать с человеком, который является если не самым лучшим, то, несомненно, одним из лучших консультантов по вновь создаваемым предприятиям на всем северо-западе.
Сиренити широко раскрыла глаза.
— И при этом он еще так мило скромен. — Он рывком подняла кипящий чайник с плиты и стала заваривать чай.
— Успокойтесь. — Калеб заговорил мягче, наблюдая, как она размахивает чайником. — Понятно, что вы расстроены. Вы перенесли сегодня душевную травму, найдя Эстерли мертвым, и все такое. Как только у вас будет возможность успокоиться и прийти в себя, мы с вами поговорим о планах на будущее.
— Не забывайте дышать. Может, я не приду в себя еще долго-предолго.
— Я подожду. — Калеб поднял брови, наблюдая, как она готовит чай. — А меня не угостите? Я так долго сюда добирался.
Сиренити заколебалась. Искушение отказать ему в чашке чая было почти непреодолимым. Но это выгглядело бы проявлением мелочной злобы, сказала он себе.
— Ладно. — Она неохотно открыла шкаф и достала еще одну кружку, которая была сделана в виде ярко-желтого цветка.
— Мне без молока и без сахара, — услужливо подсказал Калеб.
— Я вас не спрашивала. — Она сунула кружку-цветок ему в руки.
— Знаю. Но уверен, что спросили бы рано или поздно. — Калеб принялся рассматривать красиво сделанную керамическую кружку, которую держал в руках. — Образчик одного из местных промыслов?
— Их в свободное время делает Зоун.
— Кто это — Зоун?
— Она помогает мне в магазине.
— Мне нравится ее стиль. — Калеб провел длинным пальцем по абстрактно выполненным лепесткам. — Искусная работа, с фантазией. Но в ней есть и острая, свежая резкость модерна.
Сиренити была удивлена точностью его восприятия.
— Хорошее описание ее работы.
— Это пойдет.
— Простите?
Калеб поднял глаза и посмотрел на Сиренити.
— Я сказал, что это пойдет. Мы включим ее кружки в ваш каталог. Если, конечно, Зоун сможет делать достаточное количество за определенный срок.
— Я уверена, что сможет. — Она помолчала. — Откуда вы знаете, что на ее кружки будет спрос?
— Знать такие вещи — моя работа. У меня есть чутье. И это одна из причин моего успеха.
— Вы когда-нибудь продавали кружки?
Он пожал плечами.
— До сих пор не приходилось. Поверьте мне, Сиренити, эти пойдут.
— Ну, раз вы так считаете. — Ее охватила бурная радость. Ему понравились красивые кружки работы Зоун. Он считает, что их будут покупать. Скорее бы рассказать подруге эту потрясающую новость. Зоун будет в восторге. Сиренити стоило больших усилий не показать своего волнения.
Калеб в задумчивости пил чай маленькими глотками.
— Я не считаю вас половой тряпкой, знаете ли.
— Еще как считаете. — Она направилась к двери, где он стоял, преграждая ей путь. — Но меня не особенно волнует, что вы обо мне думаете. С моей стороны вообще было верхом глупости связаться с таким человеком, как вы.
Калеб лишь в самый последний момент посторонился и пропустил ее.
— С таким человеком, как я? Что сие должно означать, черт побери?
— Высокомерие, снобизм, косность, ханжество и негибкость. — Сиренити остро ощутила теплоту и силу его тела, проходя мимо него в дверь. Он стоял слишком близко. Она быстро прошла в комнату и устроилась в уголке мягкого дивана.
— Ничего себе списочек.
— Разве? Давайте говорить начистоту. Как бы вы охарактеризовали меня?
Он подумал над ее вопросом, пока усаживался в единственное в комнате кресло.
— Вы наивны, легковерны, слишком доверчивы, эмоциональны и совершенно неопытны в деловом отношении.
— Возможно, вы правы, — согласилась Сиренити. — Должно быть, у меня целая куча этих блестящих качеств, иначе я не судила бы о вас так превратно.
— Вы можете мне не поверить, но я не имел в виду, чтобы этот разговор деградировал до уровня боя на рогатках.
— А чего же иного вы могли ожидать, учитывая мою эмоциональность и всякое такое?
— Я хотел бы поговорить о деле, — невозмутимо заявил Калеб.
Сиренити поджала губы.
— Сомневаюсь, что у нас это получится — теперь, когда мы обнаружили, что между нами нет ничего общего. — Она ни за что не покажет виду, как сильно ее обидели его сказанные снисходительным тоном слова. И уж определенно не даст ему понять, что по крайней мере некоторые его стрелы попали в цель.
Хотя чего уж там — все стрелы, мрачно подумала она. Она ведь и в самом деле была и наивной, и слишком доверчивой, и эмоциональной, и определенно неопытной в обращении с такими мужчинами, как Калеб.
— Постарайтесь увидеть эту ситуацию в ее истинном свете, Сиренити. — Голос Калеба приобрел более глубокий тембр. — Это только бизнес.
— Если верить вам, то бизнес не относится к числу моих сильных сторон.
Он сделал глубокий вдох.
— Послушайте, я нужен вам, если вы собираетесь осуществить ваши грандиозные планы с организацией в Уиттс-Эндс торговли но почтовым заказам. Признайте это.
— Может, я попробую сделать это вообще без помощи всяких там модных консультантов, — проговорила Сиренити задумчиво. — Видит Бог, что каждый раз, когда я связываюсь с мужчинами из вашего мира, я обязательно в итоге обжигаюсь. — Она досадой покачала головой. — Кажется, пора бы уж мне усвоить наконец урок.
— Мужчины из моего мира? Что это значит? Послушать вас, так я чуть ли не пришелец из космоса.
— Для меня вы все равно что марсианин. — Сиренити подобрала под себя ноги и отпила глоток чаю.
— Черт побери, я ведь не монстр какой-нибудь.
Нотка ярости в его голосе поразила ее. Как будто в глубине души Калеб считал, что действительно может быть чем-то вроде монстра. Непрошеное сочувствие шевельнулось в душе у Сиренити. Ей было знаком это ощущение непохожести на других, чужеродности отторжения. Оно довольно часто посещало ее в годы учебы в Буллингтонском колледже.
— Послушайте, мы не сможем обойти того факта, что принадлежим к разным мирам, — сказала она. — К вашему сведению, я однажды попробовала жить вашем мире. Это была катастрофа.
— Попробовали жить в моем мире? — нахмурил Калеб. — Что вы хотите этим сказать?
Сиренити пожала одним плечом.
— Хотите верьте, хотите нет, но было время, когда мне больше всего хотелось увидеть Уиттс-Энд в зеркале заднего обзора. Мне было тогда семнадцать и я готова была померяться силами со всем миром. Решила начать с Буллингтона.
У Калеба дернулся уголок рта.
— Отсюда до Буллингтона всего тридцать миль.
— Надо было с чего-то начать. Однако для меня это было все равно что оказаться на другом конце света.
— Мне понятно, что у вас, выросшей здесь, в Уиттс-Энде, могло и не сложиться задатков истинного космополитизма, — сухо заметил Калеб.
— Жизнь здесь другая, — мирно согласилась она. — Как бы там ни было, я поступила в Буллингтонский колледж, а после его окончания работала там некоторое время преподавателем на кафедре социологии. И жила на территории колледжа. Понимаете, хотела быть как все.
— Как все? — Калеб вопросительно взглянул на нее.
— Я думаю, все дети бунтуют против того стиля жизни и воспитания, которые им прививают в детстве. Дети, выросшие в консервативных буржуазных семьях, хотят свободы. Хотят нарушать правила.
— Чего же хотели вы?
— Я? — Сиренити скорчила гримаску. — Хотите верьте, хотите нет, но я хотела жить по правилам. Меня воспитывали без определенной системы и режима, поэтому я, естественно, испытывала тягу к миру, где все делалось в определенное время. Меня влекло туда, где можно было рассчитывать на какую-то степень порядка. Туда, где люди строили планы на будущее, а не просто плыли по течению. Я думала, что хочу жить среди людей, которые работают в определенные часы, а не ждут, когда на них найдет вдохновение.
— Понимаю.
— Я хотела, чтобы у меня был счет в банке, — продолжала Сиренити, привычно усмехаясь этим своим мечтаниям юности. — Я хотела иметь дело с таким автомехаником, который не пытается починить неисправный водяной насос с помощью медитационной мантры. Я хотела, чтобы у меня получилась приносящая удовлетворение и успешная академическая карьера, включая солидную пенсию.
— Что же оказалось?
— Оказалось, что по вкладам в сберегательном банке идет очень низкий процент, что автомеханики, не распевающие мантр, ничем не лучше распевающих, что лестница академической карьеры очень скользка и что никто не может больше рассчитывать на хорошую пенсию.
— Вы узнали немало.
— Вот именно. А урок, который я усвоила лучше всего, состоит в том, что я не вписываюсь в так называемый нормальный мир. Нет, я, конечно, могу какое то время побыть в нем, но не могу там жить долго и быть счастливой. Я родилась в эксцентричном обществе, и только в нем всегда буду чувствовать себя удобно.
— Вы считаете, что здесь, в Уиттс-Энде, вы на месте? — спросил Калеб.
— Это мой дом. Люди здесь меня знают. Они понимают и принимают меня такой, какая я есть. Здесь в Уиттс-Энде, мы все очень терпимо относимся к странностям друг друга.
— Неужели?
— Хотите верьте, хотите нет, но здесь никто и глазом не моргнет, если кто-то позирует художнику в обнаженном виде. Такое бывает здесь сплошь и рядом.
Калеб осторожно поставил свою кружку на красиво отполированный столик, который Джулиус Мейкпис сделал своими руками.
— Но вам нужен кто-то из моего мира, чтобы помочь с реализацией ваших деловых идей, не так ли?
— Я так думала раньше. — Сиренити сузила глаза. — Но теперь не совсем в этом уверена.
— Поверьте мне, — сказал Калеб, — я вам нужен. Если вас оставить на произвол судьбы, то вы потеряете все деньги, которые вложите в проект, до последнего цента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44