С сегодняшнего дня у меня наступили каникулы.
Завтра я, пожалуй, узнаю, принято ли решение о строительстве скоростной автомагистрали в Питермарицбурге. И если решение утверждено, я предложу им свои услуги.
Сегодня же…
Я отпил из бокала и представил себя туристом, тепло встреченным Сьюдад-де-Вадосом. Я приехал сюда, чтобы воочию убедиться в достижениях этого города, где самое большое в мире количество кондиционеров на душу населения, где нашли воплощение достижения человеческого гения в области градостроительства, где никогда не бывает заторов и пробок на улицах и проспектах…
И где, кстати, в настоящий момент отсутствует телевидение и выходит одна-единственная газета.
Я расслабился в кресле, стараясь забыть на время о происходящих здесь событиях. Однако снова представить себя туристом мне не удалось. Я почувствовал, как кто-то сел в кресло рядом.
Я поднял глаза и увидел Марию Посадор.
– Вы что-то перестали здесь бывать в последнее время, сеньора? – сказал я. – А жаль.
В ответ она, как обычно, устало улыбнулась.
– Много всяких забот, – уклончиво произнесла она. – Мне сказали, что вы уже закончили свои дела в Вадосе.
– Совершенно верно.
– Это значит, что вы уезжаете?
– К сожалению, не сразу. Мне придется задержаться еще на несколько дней, возможно, даже на неделю. Нужно закончить последние подсчеты, утрясти детали и, надеюсь, получить гонорар. Но в принципе я работу закончил.
– Вы говорите об этом без особого энтузиазма, – заметила она после небольшой паузы. – Разве вы плохо провели здесь время?
– Ну, этого вы могли бы и не спрашивать. Слишком часто у меня было желание оказаться подальше от этого города.
Она не спеша вынула свой золотой портсигар, достала тонкую сигарету и закурила.
– Мне сказали, – она пустила облако дыма, – что вы не очень-то довольны результатами своей работы?
– Я и не пытаюсь скрывать этого. Ведь когда я приехал сюда, мне сказали, что моя работа состоит в том, чтобы разделаться со всем тем, что мешает нормальному кровообращению города. Идея мне понравилась. И только потом я понял, сколь неблагодарную роль мне отвели.
Она изучающе смотрела на меня своими красивыми глазами, как бы подбирая нужные слова. Наконец она заговорила:
– Сеньор Хаклют, меня удручает, сколь безответственно вы подходите к своей работе. Я полагаю, вы просто поверхностный человек. Слишком много внимания вы уделяете внешней стороне вопросов и не утруждаете себя тем, чтобы разобраться, что скрывается внутри.
– Часть моей работы как раз и состоит в том, чтобы разбираться, что скрывается внутри, – я был уязвлен ее словами.
– В таком случае вы не того уровня специалист, каким хотите казаться, – проговорила она решительно. – Кстати, что вы, например, думаете о президенте Вадосе?
– Как о человеке или как о президенте?
– Человек и президент – одно лицо, – ответила она. – Мне бы хотелось, чтобы вы ответили откровенно.
– Тогда я могу вам сказать, что я хорошего мнения о нем как о главе государства. Он честолюбив, и ему наверняка удастся еще многого добиться…
– И его имя по-прежнему недобрым словом будут вспоминать простые люди в Астория-Негре, – закончила сеньора Посадор. – А в Пуэрто-Хоакине с наступлением темноты по-прежнему будут жечь на кострах его портреты. Или, может быть, я вас несправедливо назвала поверхностным человеком? Но ведь вы – перекати-поле. Вы живете там, где работаете, а работаете вы в разных концах света. И, пожалуйста, не считайте, что, пробыв столь недолго в Агуасуле, вы стали разбираться во всем, что в стране происходит.
Затем как бы для самой себя она добавила:
– Вы уедете, а здесь все так и останется.
– Я знаю, – твердо ответил я. – И мне кажется, я отчетливо себе представляю, какие здесь происходят процессы. Но у меня не было времени, чтобы докопаться до их истоков. Я стал лишь свидетелем того, как они подспудно влияли на окружающих. В моей работе необходимо быть беспристрастным. Но именно здесь, в Сьюдад-де-Вадосе, мне это не всегда удается. А вы мою объективность принимаете за поверхностность. Именно когда вы подошли, я думал о том, как приятно видеть в людях людей, а не элементы транспортных потоков. Хотя человек как составляющая социальной группы неизбежно становится элементом транспортных потоков! Можно провести определенную параллель между поведением людей в транспорте и их естественным поведением. Я уверен, что кто-то подобный Алехандро Майору мог бы раскрыть внутренний механизм этого, а не только ограничиться, как я, общей схемой.
– Продолжайте, пожалуйста, сеньор.
Мария Посадор казалась глубоко заинтересованной.
В этот момент в холле появилась уже знакомая мне троица: человек с блокнотом и множеством авторучек и двое могучих сопровождающих. Человек с блокнотом, торжественно подойдя к одному из официантов, обратился с вопросом. Официант ему ответил, и троица снова вышла на улицу.
– Чем они интересуются на сей раз? – спросил я сеньору Посадор, сообразив, что еще ни разу не видел результатов этих опросов в печати.
– Какими-то санкциями против Сигейраса, – нетерпеливо ответила она. – Прошу вас, продолжайте!
– У меня действительно сложилось впечатление от ранних работ Майора, что он ставит перед собой именно эту цель. Я делаю свои обобщения, рассматривая поведение людей, как поведение идентичных молекул газа, а потому заимствую для расчетов формулы из гидродинамики и механики жидкостей. Толпой спешащих на работу людей перед входом в метро движут некие силы, которые не менее эффективны, чем, скажем, мощный вентилятор. Эти силы не зависят от того, хорошо ли выспалась тетушка Мэй или ребенок кричал до четырех утра или проспал ли сегодня Педро, не успев выпить свою привычную чашку кофе, или нет. В этот момент действует совершенно конкретная сила, которая движет людьми, формируя из них видимый поток.
Я сделал паузу.
– Теперь возьмем рекламу. Реклама, по существу, не сила, а импульс к мотивированному устремлению, которое зиждется на естественных инстинктах – чувстве голода, жажды, потребности в одежде и крове, а также на привнесенных желаниях. Желании, например, быть не хуже других. Тем не менее специалисты по рекламе управляют потоком наших эмоций. В итоге они добиваются того, что мы совершаем те или иные конкретные действия, в частности отправляемся в магазин и покупаем рекламируемый товар. Конечно, здесь процесс уже намного сложнее, однако он тоже поддается управлению и может прогнозироваться. Можно, например, определить, что столько-то покупателей приобретут данный продукт за такой-то период времени, точно так же как я могу утверждать, что столько-то пассажиров при таких-то и таких-то условиях заполнят метро через десять минут после окончания рабочего дня. Насколько я понимаю, мы не можем разработать систему прогнозирования и влияния на поступки человека в течение всей его жизни лишь потому, что у нас нет возможности собрать необходимую информацию о каждом лице, участвующем в этих процессах.
– Сеньор, – тихо проговорила Мария Посадор, – известно, что Алехандро Майор стремился контролировать действия и устремления людей в масштабах страны. Я сама показала вам один из методов, к которым он прибегал. Но имеется ли в виду, что таким образом можно управлять поведением каждого человека?
– Им уже управляют, – удивленно ответил я. – Посмотрите на человека, который утром едет на работу в метро. Он контролирует свое поведение не больше чем пешка на шахматной доске! Он едет на работу, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Выбор работы для него жестко лимитирован. Может быть, он склонен, скажем, к широкому общению с людьми, поэтому он хочет стать коммивояжером. Однако его товар идет туго. Над семьей нависает угроза голода, и ему приходится заниматься тем, чего он терпеть не может – обработкой данных для компьютера. Получает он теперь, возможно, даже больше, однако пользы от него меньше, нежели от установки, которая бы автоматически считывала исходные данные. А что ему, собственно, остается? Он может только перерезать себе вены – иногда и такое случается, – но для католика самоубийство – тяжкий грех. Вот потому он и едет вместе со всеми в метро.
– Вы, сеньор, циник, – сказала Мария Посадор.
Даже золотистый загар плохо скрывал ее бледность. Она часто дышала.
– Напротив, – возразил я. – Мне кажется, я понял все это, еще учась в колледже. Мне попалась первая книга Майора «Управление государством в двадцатом веке», где я и почерпнул эти идеи… Я выбрал себе такую сферу деятельности, где требовалось ограниченное число специалистов, а потому эта сфера избегнет автоматизации. В результате я сравнительно свободно выбираю себе работу. Мне она нравится, говорят, я неплохой специалист и к тому же, как вы выразились, перекати-поле.
– Итак, вы хозяин своей судьбы, чего нельзя сказать о нас, жителях Сьюдад-де-Вадоса? – Сеньора Посадор говорила ровным голосом, однако глаза выдавали ее беспокойство.
Я покачал головой.
– Я сказал, что относительно свободен. В конечном итоге я нахожусь во власти все тех же неизвестных сил. Я должен есть и пить, спать и одеваться и так далее. Я также несу бремя желаний, либо навязанных рекламой, либо приобретенных в силу привычки. Я курю, выпиваю, люблю поразвлечься, когда позволяет время. Наконец, я играю в шахматы. И по существу, я такая же пешка, которой управляют те же процессы, благодаря которым развивалась наша цивилизация от времен, когда человек впервые встал на две конечности.
– Вы удивляете меня, сеньор Хаклют, – произнесла сеньора Посадор после недолгого молчания. – Вы, должно быть, понимаете, что ваше пребывание у нас заложило основы продолжительной и кровопролитной борьбы…
Я прервал ее, хлопнув кулаком по ладони.
– Заложило основы, черт побери! – воскликнул я. – Не обвиняйте меня в непонимании сложившейся ситуации. Виной всему – решение Вадоса о создании этого города, что в свою очередь могло быть вызвано тем, что его жена слишком дорожила своей фигурой и не хотела иметь детей. Или, может быть, детей не было по иным причинам, одним словом, что-то должно было ему их заменить. Как бы то ни было, им движут те же силы, что и нами. Я старался сделать все, что мог. Конечно, я выполнял указания, а потому мне не всегда удавалось смягчать удары. Однако если Вадос в течение нескольких недель сумеет избежать открытого бунта, то, полагаю, относительное спокойствие в стране сохранится года на два. Но и через два года ситуация коренным образом не изменится. Возникнут новые проблемы. И вот тогда-то, возможно, возьмутся наконец за разрешение основных проблем – нищеты и неграмотности. А возможно, и не возьмутся. Люди не часто поступают логично.
– Но ведь только что вы говорили, что поведение людей можно предугадать. Разве из этого не следует, что они руководствуются логикой?
– Нет, нет же… Если вы опираетесь на такие понятия, как религия или генетическая предрасположенность, то вам придется отказаться от логики. Хотя теоретически, я думаю, и тут можно отыскать какие-то логические обоснования. Предположим, что в далеком будущем ученые смогут сказать: «У этого человека в генах преобладание таких-то аминокислот обусловит недостаточный кровообмен в ногах, попросту у него будут мерзнуть ноги, поэтому он станет постоянным потребителем электрических одеял». А на самом деле в детстве этого человека ударило током, и он станет до смерти бояться электричества, так что будет пользоваться только простыми грелками.
Сеньора Посадор как-то беспомощно развела руками, не находя нужных слов.
– Но если верить вам, что при наличии времени и необходимой информации можно легко предугадать поведение отдельного человека – почти так же, как и реакцию людей, спешащих на работу, – то жизнь в таком случае лишается смысла. Если, конечно, вы не относитесь к числу тех, кто собирает и использует эту информацию, а не является ее жертвой.
Я покачал головой.
– Нет-нет. Этому процессу настолько легко противостоять, что он никогда не станет реальностью.
– Как же так? Вы ведь только что говорили совсем о другом…
– Сеньора, вы сами помогли мне с примером. После того как вы показали мне, каким образом телевидение используется для воздействия на подсознание зрителей, я перестал его смотреть. Может ли хороший шахматист оставить фигуру под ударом, если он достаточно ориентируется в ситуации? Вряд ли. Скорее всего он передвинет ее в безопасное положение или, если никто не заметит, просто-напросто смахнет с доски фигуру противника. Та абсолютная система, о которой я говорил, может функционировать лишь в условиях глубочайшей тайны. В повседневной жизни не должно быть никаких изменений. И я, и вы, и этот официант должны, как обычно, есть, пить, спать, влюбляться и болеть. А вдруг такая система уже функционирует, можем ли мы это проверить? А если мы с вами не более чем пешки на шахматной доске, которым не известны правила игры? Но мы предпочитаем делать вид, что ни о чем не подозреваем, так как не можем сами двинуться на другое поле и ждем, когда это сделают за нас.
– Вы представляете себе все в слишком мрачных тонах, сеньор Хаклют, – проговорила сеньора Посадор после продолжительной паузы.
– Не совсем. Мы привыкли считать, что наши возможности ограничены неподвластными нам силами. До тех пор, пока эти силы не подвластны никому и мы все в одинаковом положении, мы миримся с этим. Однако знать, что есть люди, которые управляют этими незримыми силами, – совсем другое дело.
– И все же нами управляют другие, ведь нередко мы имеем дело с абсолютистскими режимами. И даже вами с вашей свободой действий, разве вами не руководят люди, контролирующие какие-то моменты в экономике? Скажем, хотя бы те, кто оплачивает ваш труд?
– Это меня особенно не волнует. Меня волнует нечто совсем другое. Допустим, в каком-нибудь ресторане в полдень повара готовят определенное количество каких-то блюд, столько приблизительно, сколько клиентов выберет их в сегодняшнем меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39