Возможно, в силу профессиональной привычки до сих пор я не проявлял активности, а лишь наблюдал, собирал и накапливал данные, как обычно при начале новой работы.
Но теперь все это позади. Я стану говорить, что думаю, и буду поступать так, как считаю нужным. А начну я с того, что покажу этим телевизионщикам, что к чему.
Как только закончилась программа новостей, я кинулся к машине и поехал на телестудию.
Риоко, редактор программы новостей, уже выходил из телецентра. Вид у него был усталый, он даже не узнал меня, а потом долго не мог (или не хотел) понять, что я ему говорю. Когда же он сообразил, чего я от него хочу, то провел ладонью по лицу и порекомендовал обратиться к доктору Майору.
– Ваша проблема политического характера, – сказал Риоко.
– Разве это входит в его компетенцию?
– Надеюсь, у вас достало ума сообразить, что я сам не решаю, что включать, а что не включать в передачи? – огрызнулся он. – Так что, если хотите, чтобы ваше имя не упоминалось в будущих сообщениях, переговорите с Майором, именно он отдал сегодня распоряжение, чтобы особо подчеркнуть вашу роль в этом деле. Если бы мы успели, то обязательно взяли бы у вас интервью, как и у Энжерса.
– Не взяли бы! – взорвался я. – Хорошо, если надо переговорить с Майором, я переговорю с ним. Где, кстати, я могу его найти?
– Возможно, в его кабинете – на втором этаже, – Риоко усмехнулся. – Я бы на вашем месте отложил этот разговор. Он сейчас не в лучшем расположении духа…
– А в каком же тогда расположении духа прикажете быть мне после того, как я услышал кучу ваших небылиц о себе?
Нервы мои были натянуты до предела. Я повернулся и, перескакивая через ступеньки, стал быстро подниматься наверх.
Секретарь Майора был атлетического телосложения, рассчитанного явно не только на исполнение секретарских обязанностей. Я прошел мимо него и стенографистки. Они деланно улыбнулись, дав мне понять, что узнали меня.
Когда я распахнул дверь кабинета, воцарилось недолгое молчание. Я ожидал, что Майор возмутится моим вторжением, но он после секундного замешательства взял себя в руки. Когда сидевший перед ним посетитель обернулся, к своему удивлению, я узнал в нем Дальбана. Я даже смешался, и Майор тут же воспользовался моей растерянностью. Он откинулся в кресле, поправил очки и с иронией проговорил:
– У вас, очевидно, неотложное дело, сеньор Хаклют? О чем речь?
Я игнорировал его слова и обратился к Дальбану.
– Вам будет приятно узнать, сеньор, что то, чего вам не удалось добиться с помощью взяток и угроз, успешно осуществил господин Майор, министр дезинформации и клеветы, насколько я понимаю.
Я старался следить за своими словами.
– Говорят, чем грубее ложь, тем больше шансов, что в нее поверят. Сегодня вечером по всему Агуасулю раструбили о том, что я был подручным этого героя Энжерса, сразившегося с опасным убийцей – Толстяком Брауном. Чудовищная ложь, но очень многие, должно быть, поверили в нее. Но ведь я был там и, прямо вам заявляю, стал свидетелем самого настоящего убийства. Я вдоволь насмотрелся, как ваше, Майор, правительство все красиво подает на словах и совсем иначе – на деле. Но теперь, после сегодняшнего обмана, меня того и гляди вывернет наизнанку.
Почти каждое слово я сопровождал ударом кулака по столу.
Майор сначала старался казаться равнодушным, но потом вкрадчиво заговорил:
– Сеньор Хаклют, вы возбуждены. Я хорошо понимаю, какое потрясение вы пережили. Причем это уже не первая насильственная смерть, свидетелем которой вы явились с момента вашего приезда сюда. Но наш долг состоит в том, чтобы правдиво информировать общественность.
– Какое там правдиво! – продолжал кричать я. – Ложь не может заменить факты!
– Но ведь трущобы, созданные под центральной монорельсовой станцией, действительно стали прибежищем для человека, подозреваемого в убийстве, не так ли? Вы, думаю, не станете отрицать этот факт?
– Подозреваемого! Но не осужденного или хотя бы находящегося под следствием, каким представляет его ваша служба информации. И главное – он уже ничего не может доказать! Вот это – действительно факт! А что представляет собой ваша «самая управляемая страна», Майор?! Да вы же просто рупор правительственной пропаганды, а созданная вами телевизионная сеть – не что иное, как трибуна чванливого диктатора, страдающего манией величия. «Узнай правду и станешь свободным», – смешно, а вот скроешь правду – добьешься своего. В вашей хваленой стране все верят в то, что им говорят, и даже не догадываются, какая грязная правда скрывается за красивой ложью!
Лицо Майора покрылось пятнами. Неожиданно вмешался Дальбан.
– Сеньор Хаклют, я искренне приношу вам свои извинения. Я виноват перед вами. Пытаться подкупить вас или угрожать вам было ошибкой. Мне не хватало мужества сказать этой марионетке Майору именно то, что я сейчас услышал от вас. Я решался лишь на увещевания и словесные протесты. Больше я не стану молчать. Вы абсолютно правы. Я тоже считаю Майора опасным человеком, он сам страдает манией величия, и до тех пор, пока он навязывает свою извращенную пропаганду нашим гражданам, в Сьюдад-де-Вадосе жить просто небезопасно. Вместе с Кортесом, профессором так называемых общественных наук, они навязывают нашим молодым ученым свою систему поведения, которая якобы призвана их спасти. А чем жить по этой системе, так лучше и достойнее умереть.
Мне стало не по себе, возможно, я был просто пьян. А может быть, столь откровенное признание совершенно изменило мое представление о Дальбане.
– Думаю, что теперь нам не стоит настаивать на том, чтобы вы покинули Агуасуль, – задумчиво произнес Дальбан. – Доктор Майор, вы выслушали меня, а теперь и сеньора Хаклюта. Собираетесь ли вы как-то исправить положение, создавшееся из-за ваших лживых заявлений?
Майор сидел не двигаясь. Я чувствовал, что в дверях, ожидая приказа выставить нас вон, стоит атлетического телосложения секретарь. На лбу Майора выступили капли пота, а щеки покрылись красными пятнами. Когда он наконец заговорил, голос его звучал жестко.
– Моя информационная служба является правительственным органом; – начал он. – Она не может подчиняться прихотям частных лиц. Вы, сеньор Хаклют, уважаемый иностранный специалист, приносящий большую пользу нашему городу, но наши дела вас не касаются, к тому же вы сильно пьяны. Мы, говоря мы, я имею в виду наше правительство, все же должны будем обратить внимание на ваше поведение. Вас выручает то, что вы находитесь в привилегированном положении, но умалчивать о том, что вы тут наговорили, я не собираюсь.
– Я предложил вашему правительству лишь свои профессиональные услуги, – резко возразил я, – и не позволю обращаться со мной как с мальчишкой!
Он не отреагировал на мои слова.
– Что же касается вас, Дальбан! – Вдруг я почувствовал, что это говорит человек, явно наделенный гипнотическими способностями. – Вы слишком долго стояли у нас на пути. Как бы ни было велико терпение правительства, ему тоже есть предел, на сей раз вы просчитались, боюсь, что для вас все кончилось.
Майор говорил по-прежнему сидя в кресле. Я ощутил, что мне на плечо легла тяжелая рука – наконец секретарь-атлет приступил к исполнению своих истинных обязанностей. Он молча указал на дверь. Дальбан с достоинством поднялся из-за стола.
– Вы ошибаетесь, доктор Майор, все только начинается, – тихо проговорил он и направился к двери.
Я пошел следом, жалея, что много выпил. В голове роились слова и фразы, которые я не досказал Майору. Одно было хорошо: я сумел сдержать себя и не набросился на Майора – уж слишком велико было искушение придушить его телефонным шнуром.
Когда мы вышли из телецентра, Дальбан остановился.
– Я хочу еще раз извиниться перед вами, сеньор Хаклют, – смущенно проговорил он.
– Принимаю ваши извинения, – ответил я. – Но не уверен, что смогу забыть ваши угрозы. Мне казалось, что здесь ценят честность…
– Встреча с Майором, по-видимому, лишила вас последних иллюзий?
– Я бы хотел… Боже, я и сам не знаю, что бы я хотел сделать с ним! Он казался мне здравомыслящим человеком, возможно, он таким и был, когда занимался политикой как ученый-теоретик. Может быть, его изменила власть или коррупция, право, не знаю.
– Благодаря его теории наша страна прожила двадцать лет в мире. – Дальбан смотрел вверх на освещенные окна. – Но как дорого мы за это заплатили!
– Какой же выход? – спросил я.
– Кто знает? Но мы его наверняка найдем, сеньор. Зло не может оставаться безнаказанным.
Добавить к сказанному было нечего, и я направился к машине.
20
Ночную тишину разорвал вой сирен. Мимо отеля с шумом мчались какие-то машины. Я поднялся и выглянул на улицу.
Пожарная машина завернула за угол и исчезла в темноте. Едва не касаясь крыши, пролетел вертолет. Следом за пожарной промчались две полицейские машины.
Наконец я сообразил посмотреть в сторону гор. Там стояло кроваво-красное зарево, зловеще освещавшее все вокруг. Сначала я подумал, что это врезался в гору самолет, но быстро понял, что здесь что-то другое.
Горел телецентр.
Я взглянул на часы. Было три часа утра. Стояла глубокая ночь, и, судя по масштабам пожара, его обнаружили не сразу. Видимо, в здании в тот момент не было ни души. Казалось бы, в столь современном комплексе непременно должна быть установлена противопожарная система и сигнализация.
Я вооружился биноклем. Мне не было видно пожарных машин – их скрывали здания, но об их присутствии можно было догадаться по тому, как под напором мощнейших насосов стихали очаги пламени.
В первый момент у меня был порыв посмотреть на пожар вблизи, но потом я решил, что зевак там без меня хватает.
Только минут через десять, уже лежа в постели, я осознал последствия происшедшего.
Министр информации и связи Агуасуля ни сегодня, ни завтра, ни даже в ближайшие месяцы не сможет в пропагандистских целях использовать эфир. И если правительство Вадоса в самом деле так зависит от служб Майора, формирующих общественное мнение в стране, то на время президент сделается безруким.
Размышляя подобным образом, я наконец задремал. Но мой сон скоро был прерван. Еще не взошло солнце, было только начало шестого, когда я услышал громкие голоса у двери.
– Вот номер 1317, – произнес грубый низкий голос. – Открывайте.
Я сел на кровати. Пистолет, который мне всучили полицейские, когда мы отправлялись в трущобы Сигейраса, был еще при мне. Я вынул его из кобуры и, как только дверь распахнулась, включил свет и направил дуло на вошедшего.
– В чем дело? – громко спросил я.
Человек выругался и сделал шаг вперед, за его спиной я заметил испуганного служащего отеля.
– Полиция, сеньор Хаклют, – шепотом проговорил он.
Я опустил пистолет. Передо мной стоял Гусман, сержант, который предлагал мне телохранителя.
– Что вам угодно, Гусман? – голос у меня срывался от возмущения.
– Я попрошу сеньора пройти со мной.
– Сеньор никуда не пойдет. Сеньор посылает вас и весь ваш полицейский департамент ко всем чертям. Уходите и найдите более подходящее время для приглашений.
Лицо Гусмана оставалось угрюмым.
– Сеньор Хаклют, на телецентре чрезвычайное происшествие, саботаж, – терпеливо объяснял он. – Нам известно, что вы были там вчера вечером. Мы думаем, что вы можете оказать нам помощь в расследовании.
– Каким образом? Я был там, чтобы заявить вашему дорогому доктору Майору, что я о нем думаю. Риоко видел, когда я приехал туда, а Хосе Дальбан – как я уезжал. А еще ваш человек, который, видимо, следил за мной… Почему бы вам, собственно, не спросить у самого Майора?
– Мы не можем его нигде найти, – не моргнув, ответил Гусман. – Известно, что сеньор Майор оставался в здании допоздна, чтобы просмотреть материалы сегодняшних радиопередач. До его кабинета не удалось пока добраться – там еще не сбито пламя.
Он посмотрел на часы.
– И все же я попрошу сеньора поехать со мной. И побыстрее! – сержант подчеркнул последнее слово.
– Ваша взяла, – ответил я, зевнув. – Вот, держите. Это принадлежит вашей конторе.
Я протянул ему пистолет. Он взял его, не выразив при этом никаких эмоций, и молча ждал, пока я оденусь. Затем он проводил меня до машины.
Меня подробно допросили в полицейском управлении, после чего оставили одного в маленькой комнате, где я просидел битых четыре часа, куря одну сигарету за другой. Кто-то скрасил мне одиночество чашкой крепкого несладкого кофе.
Наконец за мной пришел дежурный и провел в кабинет, где меня дожидались сам О’Рурк и Гусман. О’Рурк выглядел усталым.
– Вам повезло, сеньор Хаклют, – сказал Гусман, хлопнув по столу протоколом с моими показаниями.
– Сеньор Риоко подтвердил время вашего приезда в телецентр, а сеньор Барранкилла видел, как вы оттуда выходили.
Он натянуто улыбнулся.
– Подтверждено также, в котором часу вы вернулись в отель. Таким образом, во время пожара вы оставались в отеле.
– Разве вы еще не связались с доктором Майором?
– Его нашли в семь десять утра. Точнее сказать, нашли то, что от него осталось. Ему не удалось выбраться из своего кабинета, и он сгорел заживо.
Я почувствовал, как О’Рурк сверлит меня воспаленными глазами.
– Мне это кажется невероятным, – тихо проговорил я. – Я полагал, там должны были быть противопожарные устройства…
– Да, вы правы. Но в помещении, связывающем эти устройства с центральной пожарной станцией, произошло короткое замыкание. Сработала ли противопожарная система или нет, нам не известно. С половины первого ночи до пяти тридцати утра в здании находился всего один сторож. Похоже, он тоже погиб. Найти его пока не удалось.
– Но, черт побери, это же современное здание. Меня в четвертом часу разбудил вой пожарных сирен, и когда я посмотрел в сторону телецентра, он полыхал так, будто сложен из спичек, а не из бетона! Как все это могло произойти?
Гусман замялся. О’Рурк посмотрел на него.
– Что он хочет? – быстро спросил он по-испански.
– Узнать, как произошел пожар, – ответил Гусман.
– Расскажите ему! Какое это теперь имеет значение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39