Томас сунул руку в карман и выудил ключи. Он нажал крохотную кнопочку, которая отключала автомобильную сигнализацию, и крикнул «спасибо» в спину почти уже скрывшейся в школе монахини.
Томас открыл дверцу, велел Натану пристегнуть ремень безопасности и в последний раз взглянул на школу, прежде чем усесться в машину. Это было старое здание, выцветший гранит и бетон. Оно всегда казалось ему тоскливо-унылым. Но сейчас впервые в глаза ему бросилась строгая простота школьного здания, имя, высеченное над входом, и распятие там же.
Стоянка для машин представляла собой еще и площадку, где он с приятелями много лет назад играл на переменках. Шелест ветерка, ерошащего листья могучих дубов, которые все так же стояли на краю площадки, ласковое предвечернее солнышко, припекающее асфальт, и пение птиц, такое знакомое, что он едва замечал его… Все это перенесло его в прошлое. Всего на мгновение.
Ему ужасно хотелось, чтобы Натан пережил все хорошее, что в свое время пережил он. Все, и еще больше.
– Ну, как у тебя дела, Натан? – поинтересовался он, заводя мотор.
Мальчик не отвечал.
– Натан? – переспросил Томас, бросив взгляд на Бродвей в обоих направлениях, прежде чем свернуть налево и поехать на юг, к Ардсли.
И снова нет ответа.
Томас оглянулся и увидел, что Натан внимательно смотрит в одну точку на соседнем сиденье и почти неслышно что-то шепчет.
«А-а, – подумал Томас. – Дичок».
ГЛАВА 2
Томас, или Ти-Джей, Рэнделл, был сыном военного. Его отца переводили так часто – из Массачусетса в Техас, из Калифорнии в Виргинию, – что они со старшей сестрой Тришей ни в одной школе не проучились больше двух лет. По крайней мере, пока был жив их отец и еще некоторое время потом. В конце концов Рут Рэнделл перевезла детей обратно в свой родной городок Северный Тарритаун в штате Нью-Йорк. Томас тогда был в седьмом классе.
С тех пор он считал своим домом только это место.
Мать не дожила доего выпуска всего месяц, а Триша давным-давно переехала в Лос-Анджелес, где устроилась работать помощником режиссера в небольшую телекомпанию. В то место, которое Томас называл своим домом, она приезжала дважды – на похороны матери и на крестины Натана. Они перезванивались с полдюжины раз в году.
Томас любил сестру. Просто он не слишком хорошо ее знал. И не делал особых попыток исправить положение. Писательство не располагало к общению, разве что с теми немногочисленными друзьями, которых он завел по работе – и с которыми переговаривался исключительно по телефону или обменивался письмами по электронной почте, – и с его агентом. Возможно, отчасти поэтому ему пришлось так нелегко, когда они окончательно расстались с Эмили. Она была единственным оставшимся в его жизни человеком, который по-настоящему, на самом деле его знал.
В самые мрачные мгновения Томас задавался вопросом: как его характеризует то, что они больше не могут жить вместе?
И все же, пока у него есть его работа и есть Натан, жаловаться не на что. Конечно, немало было такого, что ему хотелось бы изменить в своей жизни, но он всегда полагал, что у всех так. Тем не менее, несмотря на его теперешнее одиночество, жизнь была ему в радость. Все, что надо было сделать в эти мрачные мгновения, это взглянуть в глаза своего сына.
Северный Тарритаун не так давно одержал победу в борьбе за право переименоваться в Сонную Лощину, поскольку местная легенда утверждала, будто бы Вашингтон Ирвинг сочинил свои произведения о всаднике без головы, Рипе ван Винкле и прочих прославленных персонажах именно здесь. В старших классах Томас даже учился в школе «Сонная Лощина», которая нарекла себя этим гордым именем задолго до того, как город последовал ее примеру.
Томас проехал по Бродвею через Сонную Лощину и въехал в сам Тарритаун, время от времени бросая взгляды на мост Таппан-Зи, висящий над Гудзоном в бледном предвечернем свете. На холме слева находился Мэримаунтский колледж, где училась его мать.
Жмурясь на позднее солнце, Томас взял с приборной панели купленные за доллар солнечные очки и надел их. Потом оглянулся на сына и увидел, что Натан все так же еле слышно болтает на тарабарском языке непонятно с кем.
По крайней мере, так это выглядело. Но Томаса Рэнделла не обманешь видимостью. Он точно знал, с кем разговаривает его сын.
Дичок был воображаемым другом Натана. Судя по тому, что Томасу с Эмили удалось выведать, этот невидимый приятель был порой неуживчивым маленьким рыжеволосым мальчиком на два или на три года старше Натана. Впервые Дичок появился вскоре после того, как Томас и Эмили решили разойтись. Для ребятишек его возраста воображаемые друзья не были чем-то из ряда вон выходящим, в особенности в тех случаях, когда обстановка в семье оставляла желать лучшего. Во всяком случае, так сказала психолог, доктор Моррисси.
– Натан, – повторил он еще раз.
Мальчик не отвечал.
– Натан! – сказал он чуточку резковато и положил руку сынишке на плечо. В конце концов Натан обернулся к нему.
– Уже почти приехали, папа? – спросил Натан, как будто они ехали черт знает сколько времени.
– Ты же знаешь, что да. Через пять минут приедем, – ответил Томас, потом улыбнулся. – А Дичок тоже будет пиццу?
Рот Натана начал кривиться в ухмылке, как бывало всегда, когда он собирался обозвать отца глупышом. Но ухмылка быстро сошла, и Натан нахмурился.
– Дичок не голодный, – заверил он. – Зато я голодный!
– Вот и хорошо, нам больше достанется, – подытожил Томас – А почему Дичок не хочет есть?
– Просто он глупыш, папа, – сказал Натан. – Он боится.
– Боится? – переспросил Томас, и теперь настал его черед хмуриться. Интересно, не поэтому ли Натан витает в облаках? Он знал, что сестра Маргарет непременно подняла бы эту тему, если бы Натан и в самом деле вел себя странно. К тому же она уже знала про Дичка, так что дело было не только в этом.
– Чего Дичку бояться? – спросил Томас. – Его никто не видит и не слышит, только ты. А ты никогда не причинишь ему зла.
Логика пятилетки. Томас всегда старался воздействовать на Натана убеждением, но он ушел слишком далеко, чтобы помнить. Пять лет. Что творится в голове в таком возрасте? Он не мог вспомнить.
Внезапно Томас поймал себя на горьком сожалении о том, что они с Эмили не стали дальше водить Натана к доктору Моррисси. По всей видимости, у малыша появились глубоко укоренившиеся тревоги на почве их развода. Чувство вины подняло свою уродливую голову, но Томас задавил его. Натану куда лучше без постоянных родительских ссор.
Но порой вина заглушала доводы разума. От одной мысли о том, что он причинил своему собственному ребенку такую боль и горе, ему становилось тошно.
– Никто не обидит Дичка, дружище, – пообещал он Натану с натянутой улыбкой. – Никто не заберет его от тебя.
– Дичок не верит тебе, папа! – воскликнул Натан; теперь он разволновался еще больше. Хотя поначалу, похоже, воображаемое мнение его воображаемого друга вызывало у него сомнения, теперь, как видно, он был сам не свой.
– Они уведут его и сделают ему больно, может, даже убьют его, папа! – настаивал Натан.
Потом полились слезы.
Томас притормозил у обочины и, включив аварийную сигнализацию, отстегнул ремень безопасности. Он потянулся, отстегнул ремень Натана и прижал сына к себе в медвежьем объятии, все это время кляня себя. Он знал, что ни в чем не виноват. Такова жизнь. Но знать и чувствовать – две большие разницы, а чувствовал он приступ ненависти к самому себе.
– Тише, Натан, все хорошо, – прошептал он. – Папа здесь. Я не дам тебя в обиду никому… и Дичка тоже.
– Ты не можешь их остановить, папа, – всхлипнул Натан. – Дичок говорит, они все равно схватят его.
– Кто «они», дружище? – спросил Томас сынишку, озадаченный упорством мальчика. – Кто собирается его обидеть?
– Все. Султанчик, и Ворчун, и Боб Долгозуб, и древесные нимфы. Шакал Фонарь собирается обидеть Дичка, папа. Они все хотят ему зла, – прорыдал Натан.
Томас только глазами захлопал. Обманный лес. Натан говорил о героях «Обманного леса», героях, про которых Томас – вернее, Ти-Джей Рэнделл – писал большую часть своей взрослой жизни. О героях, которые все это время обеспечивали семейству Рэнделл безбедную жизнь.
– Зачем… зачем им делать это? – спросил Томас, даже не удивляясь абсурдности собственного вопроса.
– Дичок говорит, это потому, что он здесь, со мной, а они… они до сих пор там, в Обманном лесу, – сказал Натан; голос у него дрожал, но слезы уже начали иссякать.
– Да ну же, Натан, – взмолился Томас, пытаясь воззвать к разуму мальчика – Ты же знаешь, что герои из Обманного леса – не взаправдашние. Папа их всех выдумал. И даже если бы они были настоящие, Ворчун и Султанчик ни за что не подружились бы с Бобом Долгозубом и всеми остальными.
«Ну вот, – подумал он. – Логика пятилетки». И это, похоже, подействовало, потому что Натан тут же слегка повеселел.
– Дичок просто глупыш, – продолжал Томас. – Ну кто еще откажется от пиццы пепперони?
– Глупыш, – согласился Натан, глядя на пустое место, где понарошку должен был находиться Дичок.
Остаток пути до «Пицца Палас» мальчик не разговаривал со своим невидимым другом. Когда они принялись за еду, разговор свернул на песочницы, качели и почему шоколадное молоко – самое лучшее творение Бога.
Но это происшествие никак не шло у Томаса из головы. Он дал себе слово поговорить об этом с Эмили в воскресенье, когда будет отвозить Натана. Пожалуй, придется им снова походить к доктору Моррисси.
Когда в субботу утром Томас закончил печь Натану оладьи, его мысли снова вернулись к сделке со студией Диснея и возможности экранизации «Обманного леса». Угроза жизни и благополучию Дичка была забыта.
Натан был в восторге, до ушей перемазанный кленовым сиропом. Солнце нагревало кухню, несмотря на прохладный ветерок, врывавшийся в окно над раковиной. День выдался чудесный. Натан болтал о Джонни Квесте, Скуби-Ду и прочих любимцах из числа творений мультипликационной машины времени, именуемой «Картун Нетворк». Томас давно не помнил, чтобы ему было так хорошо. Радовался, что может разделить любовь сына к определенным мультикам. Как мало нужно для счастья.
За завтраком они болтали и дурачились, и Томас в который раз похвалил себя за то, что у него хватило предусмотрительности снять дом, а не квартиру. У Натана была своя комната, и ему приходилось по-настоящему спускаться к завтраку. Почему-то это казалось важным. От этого он становился настоящим домом, а не просто папиным домом, куда он приезжал на выходные.
К тому же он был очень славный. Томасу повезло, что он нашел его, да еще за приемлемую цену. Ведь несмотря на то что он зарабатывал вполне приличные деньги, жить на два дома, отдельно он и отдельно Эмили… Она занимала не самую последнюю должность начальника отдела кадров в «Сентинел Софтвер», но на то, чтобы расплачиваться с кредитом за дом, по счетам и за детский сад, средств не хватало – не говоря уж о том, во что обходилось растить Натана… В общем, это был клад, а не дом. В традиционном колониальном стиле, построенный всего несколько лет назад. Наверху помещались три спальни, одну из которых Томас приспособил под кабинет. Внизу он превратил помещение, которое, наверное, служило столовой, в библиотеку. Помимо этого в доме была только гостиная и кухня. И ванные, разумеется, по одной на каждом этаже.
Черно-белый дом находился в хорошем состоянии, но был практически лишен какой-либо индивидуальности. Он был слишком новым, а заботы Томаса по обустройству не продвинулись дальше того, чтобы захламить его книгами и видеокассетами. Он уже много лет не читал комиксов, но хранил коллекцию, которую собрал за время учебы в колледже, и с нетерпением ждал той поры, когда у Натана может проснуться к ним настоящий интерес. Если его вообще будут интересовать комиксы. В эпоху Интернета и компакт-дисков дети перестали тратить время на чтение чего бы то ни было.
И книг тоже.
Да, ребятишки влюблялись в Обманный лес, стоило только познакомить их с ним. Но Томас обнаружил, что его, Ти-Джея Рэнделла, читатели – на самом деле родители, а не их дети. К его огромному удовольствию, Натан уже не на шутку пристрастился к книгам и историям.
В кухню с неожиданной силой ворвался заблудившийся ветерок.
– Папа, можно мне еще сока? – попросил Натан.
Томас налил ему сок и принялся убирать со стола. Когда посуда была вымыта, он принял душ, пока Натан смотрел старые мультики про Супермена.
– У нас впереди отличный день, дружище! – провозгласил он, вытираясь насухо. – Как ты смотришь на то, чтобы сходить в зоопарк?
Даже Супермену не под силу было тягаться с зоопарком в Бронксе. Натан радостно завопил и исполнил небольшой танец, который был его фирменным номером с тех пор, как ему исполнилось два. У Томаса перехватило горло, и он улыбнулся так широко, что его чуть суховатые губы едва не треснули.
– Идем! – воскликнул Натан.
Томас показал ему два больших пальца.
– Клево! – сказал он, и Натан повторил его жест и возглас.
Потом, когда они поедали сахарную вату и смотрели, как возятся обезьяны, Томас, к собственному удивлению, пожалел, что с ними нет Эмили. Неожиданная и непрошеная грусть начала просачиваться в очарование дня, разъедая его.
– Ну, Натан, видишь своих друзей? – спросил он, отделываясь от этого ощущения. – Мартышки, как мама всегда тебя зовет.
Натан посмотрел на него как-то странно.
– Мама не называет меня мартышкой, пап, – сказал мальчик с таким видом, как будто у его отца были галлюцинации.
Томас поморщился. Он чуть было не стал возражать, но потом сообразил, что уже довольно давно не слышал, чтобы Эмили называла Натана своей «маленькой мартышкой». Возможно, прошло слишком много времени и мальчик просто забыл. Грусть едва не завладела им окончательно, но он заглушил ее. Сейчас они создают новые счастливые воспоминания. Это и есть жизнь. Настоящее. А не прошлое или будущее. Дети растут с ужасающей быстротой, и Томасу хотелось выжать как можно больше из каждого дня, который он проводил с сыном.
Натан уже давно не спал днем, но по пути из зоопарка домой его сморило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41