Но когда я мысленно слышу его голос, это голос Нельсона де Кастро, понимаешь? Господи, я даже сам уже не понимаю, зачем все это делаю. Пора покончить с этим сюжетом.
– С тем, который ты сочинял одиннадцать лет, – с умеренным сарказмом в голосе заметила Франческа. – Я думала, ты любишь «Обманный лес».
Томас ничего не ответил, сделал еще глоток кока-колы. Он смотрел на толпу, наводняющую бар, болтающую, флиртующую, напивающуюся. Придя сюда, они отключились от своей работы. Во всяком случае, большинство из них. Но не от всякой работы можно отключиться. Мысли и идеи продолжают роиться в голове, сюжет требует придать ему живости и преследует тебя, куда бы ты ни пошел. В определенном смысле владельцы баров – счастливцы. Но он ни за что на свете не согласился бы поменяться с ними местами. Они даже не знают, чего лишены, что значит сочинять истории. Развлекать.
Это все, чего ему хотелось в жизни, – развлекать. В частности, развлекать детишек сказками об Обманном лесе, о месте, куда он всю жизнь уходил в своих снах.
Его взгляд переместился на окно, за которым тени уже дотянулись до тротуара.
– Они согласились на все остальное, чего мы просили? – осведомился Томас.
– И глазом не моргнули, – уверила его Франческа.
– А деньги?
– Не проблема, – подтвердила она.
Томас смотрел, как люди идут по улице, спеша вернуться с запоздалого обеда или направляясь на встречи на другой стороне улицы или на другом конце города. Он даже не глядел на Франческу, когда сказал:
– Заключай сделку.
Томас протянул руку к стакану, мгновение разглядывал карамельного цвета жидкость, кубики льда, мясистый ломтик лайма. Он взглянул в лицо своему разочарованию, напомнил себе о том, как ему повезло, и пошел дальше.
Поднеся стакан к губам, Томас устремил взгляд обратно, мимо стойки бара, за окно, где по улице шли несколько прохожих.
Один из них был гном в зеленой фетровой шляпе.
Стакан лязгнул о зубы и замер. Томас осторожно отставил его.
– Томас, что случилось? – с тревогой спросила Франческа.
Он уже стоял, отодвинув стул назад.
– Подожди секунду, ладно? – пробормотал Томас, чувствуя себя глупее некуда, но не в силах удержаться. – Я сейчас.
Он миновал стойку бара и прибавил шагу. Толкнул стеклянную дверь и встал, глядя на запад, крутя головой по сторонам в попытке разглядеть что-то в потоке людей. Он стоял поперек дороги и мешал людским волнам, колышущимся вокруг, поэтому и зашагал в том же направлении… в том направлении, куда скрылась его цель.
Ворчун.
Томас поднажал, начал обгонять людей и снова остановился на углу Бродвея. Опомнившись, чувствуя себя дурак дураком, он посмотрел на север и на юг, потом в последний раз глянул на запад. Карлика шутника, любителя носить зеленые фетровые шляпы, и след простыл.
Не то чтобы он и впрямь верил, будто видел Ворчуна, Одно время он посещал психиатра, но потому, что в среде творческих личностей это модно, а не потому, что у него было что-то не в порядке с головой. И все равно даже с одного мимолетного взгляда, брошенного на человека, который проходил мимо ресторана, он понял, что сходство поразительно. В этом мгновенном кадре и в этой зеленой фетровой шляпе, которая подразумевала, что остальные уже проиграли в сравнении, он показался Томасу куда более похожим на Ворчуна, чем все художественные изображения.
Честно говоря, в этом было что-то жутковатое.
Но по пути обратно в «Лайв Бэйт», к Франческе и ее недоуменным глазам, он начал полностью осознавать, какие возможности открылись перед ним в тот миг, когда он увидел проходящего мимо маленького человечка. Если не вышедший ростом пешеход с чувством юмора смог заставить человека, который придумал Ворчуна, взглянуть на него дважды…
– Меня только что осенило, – сказал он, снова берясь за стакан с кока-колой.
– Ты так это называешь? – спросила она насмешливо. – Я подумала, что ты увидел, как твою машину собираются отбуксировать на штрафную стоянку или еще что-нибудь в этом роде.
Томас улыбнулся, но в голове у него шла лихорадочная работа.
– Что ты скажешь о художественной экранизации, с актерами? – спросил он. – Почему мы ни разу по-настоящему не обсуждали эту возможность? Ну, то есть я знаю, что они скажут: «О, в „Иве“ гнома играл карлик, и она провалилась!» Но Ворчун – только один из персонажей.
Какой-то человек, поднимавшийся со своего сиденья за спиной у Томаса, задел его стул и даже не подумал извиниться. Томас едва взглянул на него, поглощенный собственными мыслями. Франческа раздумывала, глядя на Томаса поверх сложенных домиком ладоней.
– Я знаю, что ты собираешься сказать, – первым начал он. – «Это слишком дорого». Но с современными компьютерными технологиями это будет стоить не так и много. Возможно, даже не дороже мультипликации.
– По «Винни-Пуху» не было снято ни одного фильма, – сказала наконец Франческа, позволив пряди густых рыжих волос упасть на левый глаз. Она не отвела ее. Слишком была сосредоточена.
– Неправда. Однажды сняли, но очень дешево и очень плохо. Никто не давал на это денег, но это потому, что герои «Винни-Пуха» – мягкие игрушки, а актеры только усиливают ощущение неправдоподобности, – возразил Томас – А у нас совсем другая история. Все герои Обманного леса состоят из плоти и крови. Это волшебный лес, но он при этом и настоящий.
Франческа отвела взгляд. Ее глаза бесцельно обводили ресторан. Томас знал ее слишком давно, и такое поведение означало – она хочет сказать ему что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится.
– Что? – спросил он. – Не понимаю, почему эта идея кажется тебе нежизнеспособной.
Прошло несколько секунд, прежде чем она снова взглянула ему в лицо. Она прикусила нижнюю губу – если бы между ними существовало физическое влечение, это даже могло бы показаться чувственным. Но, напротив, лишь раздосадовало его, потому что она чего-то недоговаривала.
– Фрэнки, что? – настаивал он.
– Я закину пробный шар, если хочешь, – сдалась она. – Но не знаю, пойдет ли кто-нибудь на это.
– Господи боже мой, да почему же нет? – спросил он, не веря своим ушам. – Это самый популярный цикл детских книг за несколько десятилетий. Почему бы кому-нибудь не ухватиться за эту идею?
– Могут и ухватиться, – объяснила она – Но – хотя, конечно, это только мое мнение, – я думаю, что художественная экранизация «Обманного леса» может, ну, что ли, напугать некоторых детей, и, боюсь, на студиях со мной согласятся.
– Напугать? – переспросил Томас. – Ты шутишь! Да, я вижу, что не шутишь. Такие шутки не в твоем духе. Но все-таки… что такого страшного в «Обманном лесе»?
– В «Обманном лесе» масса страшных вещей, – не сдавалась она. – В этом половина его прелести и половина причины, по которой он столь популярен. Но живое действие, оно… ну не знаю, слишком реалистичное. Но, послушай, я заброшу удочку.
Томас уже слегка выходил из себя. Он понимал все, что говорила Франческа, и не мог не признать, что она права. Во всем, что происходило в Обманном лесу, таился какой-то угрожающий подтекст. Ворчун, к примеру, был забияка, потенциально опасный персонаж – пусть даже и очень милый, – который носил в наплечных кобурах пару аргументов системы «кольт». В книгах он не меньше дюжины раз грозился прикончить мистера Тилибома, и Томас создал его таким, что это не было шуткой. И все же…
– Слушай, просто прозондируй почву, ладно? – подытожил он. – Теперь, когда «Дисней» покупает права на создание мультсериала, мы будем просто нарасхват. Даже без Нельсона де Кастро.
– Ты же у нас творец, – отозвалась Франческа Почему-то ее ответ показался ему забавным, и Томас ухмыльнулся.
– Угу, – сказал он, – это будет моей эпитафией.
Предвечерний свет оранжевыми бликами играл на стали и стекле – Томас вел свой «вольво» по Со-Милл-парквей. Натан ходил в детский сад при церкви Святой Бригитты в Тарритауне, где он жил со своей матерью. Томас переехал в Ардсли, за несколько миль отсюда, как только они решили разойтись. Не слишком далеко и не слишком близко.
По пятницам Натан оставался в группе продленного дня, чтобы Томас мог поработать, прежде чем забирать его. Обычно, когда ему не надо было ехать на Манхэттен на какую-нибудь встречу, как сегодня, он все равно появлялся около трех.
Сейчас время уже подбиралось к пяти, а дорога была забита. Сестра Маргарет, разумеется, его дождется. Она милая бабулька, не то что сестра Тереза, деспотичная старая ведьма, которая учила Томаса, когда он пришел в школу Святой Бригитты.
Школа представляла собой самое унылое и ничем не примечательное строение, которое когда-либо значилась в реестрах недвижимого имущества Римской католической церкви. Собственно церковь Святой Бригитты являла собой помпезное здание с рвущимся к небу шпилем и громадной витражной сценой распятия над алтарем, но дом приходского священника на другой стороне улицы и примыкающую к нему школу с таким же успехом молено было принять за военные бункеры.
Когда Томас въехал на площадку за школой, было двадцать минут шестого. Сестра Маргарет сидела на крыльце и с безмятежной улыбкой наблюдала за тем, как Натан выколачивает губки для стирания с доски. Томас хлопнул дверцей машины, и она метнула на него строгий взгляд. Ему пришло в голову, что теперь, когда благодаря новым веяниям большинству монахинь позволено носить мирскую одежду вместо традиционного черно-белого облачения, они выглядят далеко не так внушительно. И все же вид у сестры Маргарет даже без этого пингвиньего наряда был весьма грозный. Если не знать, какая она милая.
– Привет, папа! – радостно завопил Натан, улыбаясь до ушей, хотя ему приходилось щуриться из-за облака меловой пыли. – Я только закончу, и все!
– Давай, дружище, – ответил Томас, усмехаясь про себя.
Сознательности Натану не занимать. Вот уж действительно хороший мальчик. У него были льдисто-голубые глаза – как у Пола Ньюмена, всегда говорила Эмили, – и рыжеватые волосы, которые с возрастом могли как посветлеть, так и потемнеть.
Смышленый, здоровый, славный, общительный. Вот такой Натан. Рэнделлам – еще когда Томаса и Эмили можно было назвать этим собирательным именем – страшно повезло.
Но даже радость от встречи с Натаном лишь откладывала неизбежное. При мысли об Эмили на память Томасу пришла его любимая песня из семидесятых. Это все Манхэттен, подумал он. «Есть те, кто создан друг для друга, есть те, кто любит на всю жизнь. А как же мы с тобой?»
Он всегда безоговорочно верил в подобную романтическую шелуху. Во всяком случае, до тех пор, пока в музыкальные грезы не вторглась настоящая жизнь. Для него это был серьезный удар. Истинность ответа – который был, разумеется, «нет» – глубоко его ранила.
Энтропия. Любовь выгорает. Никакое золото не, блестит вечно. Время проходит.
Все это слюнявая чушь. Но, в конечном итоге, у него есть успешная карьера и есть Натан. Так что, несмотря на душевную боль, он сравнительно счастливый человек.
– Прошу прощения, сестра, – сказал он, взбежав по ступеням, – слишком хорошо вбили в него почтение за те годы, что он провел в школе Святой Бригитты.
– На этот раз я прощаю вас, Томас, – предупредила монахиня, хотя на лицо ее уже вернулась улыбка. – Но только потому, что обычно вы приходите рано.
– Спасибо, сестра М. Вы – золото, – сказал Томас.
Он обернулся, чтобы позвать Натана, но застыл: рука сестры Маргарет невесомо опустилась на его плечо.
– Томас, – начала она, и он снова взглянул на нее, озадаченный ее тоном – Вы с Эмили в последнее время хорошо ладите? – спросила монахиня и слегка покраснела. – Я имею в виду, вообще. Не возникало ли каких-нибудь добавочных стрессов или… или трений, которые Натан мог бы заметить?
В этом мягком вопросе звучала искренняя тревога, поэтому Томас не стал отмахиваться от сестры Маргарет, как, возможно, отмахнулся бы от любого другого, решившего сунуть нос в его личную жизнь.
– Поймите, пожалуйста, меня волнует только благополучие Натана, – продолжила она, явно опасаясь, что задела его.
– Я отлично все понимаю, сестра, – уверил он ее. – Но кроме стресса из-за самого развода мне ничего не приходит в голову… ну, то есть мы с Эмили изо всех сил стараемся, чтобы Натану было полегче. Его что-то гнетет?
Сестра Маргарет нахмурилась, потом вскинула брови и вздохнула.
– Ничего конкретного, Томас, – призналась она. – Просто последние несколько дней у него очень расстроенный вид. Я спросила, не тревожит ли его что-нибудь, и он ответил, что ему грустно, но с детьми, которые пережили развод родителей, это бывает.
Томас заметил, что в устах сестры Маргарет, в отличие от многих знакомых ему представителей духовенства, слово «развод» не звучит постыдно. Он был благодарен ей за это.
– Наверное, ничего страшного, – сказала она наконец.
– Я поговорю с ним, – решил Томас. – Спасибо за заботу, сестра.
– У вас замечательный мальчик, с необыкновенным воображением, – тепло сказала сестра Маргарет. – Думаю, это не слишком неожиданно для ребенка, отец которого придумал Обманный лес, и все же это прекрасное качество.
На лице Томаса промелькнула кривая усмешка.
– Я сказала что-то смешное, мистер Рэнделл? – с притворным ужасом осведомилась сестра Маргарет.
– Я просто вспомнил свое пребывание в школе Святой Бригитты, – признался Томас – Тогда монахини пытались как могли укротить мое воображение. Я постоянно что-то рисовал или писал. Меня считали чудаком и нарушителем дисциплины просто потому, что я не был таким же серьезным, как остальные ребята.
– Тогда был такой подход, – согласилась сестра Маргарет. – В наши дни мы поощряем буйную фантазию. Творческие порывы идут на пользу ребенку, а впоследствии, возможно, и всему миру. Это дар Божий.
– Папа, мы идем или нет? – возмутился Натан.
Закончив выбивать губки, он стоял в сторонке, но его явно ограниченное терпение истощилось.
– Идем, дружище, – отозвался его отец. – Прощайся с сестрой Маргарет и поедем есть пиццу, которую я тебе обещал.
– Пепперони? – воскликнул Натан.
– А то! – ответил Томас.
Натан издал восторженный клич, помахал сестре Маргарет и подбежал к пассажирской дверце отцовского «вольво».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41