Конан - 112


«Конан и демоны степей»: АСТ, Северо-Запад Пресс; 2005
ISBN 5-17-029314-3, 5-93698-253-Х
Аннотация
Для «Заговора в Хоарезме» я использовала материал, который в свое время подготовила для продолжения «Степной дороги» из «Мира Волкодава».
Елена Хаецкая
«Северо-Запад Пресс», «АСТ», 2005, том 112 «Конан и демоны степей»
Дуглас Брайан. Демоны степей (роман)
Дуглас Брайан
Демоны степей
Глава первая
ВЕЛИЗАРИЙ И ЕГО КОЛДУН

Огромный замок стоял на высоком холме в устье реки Запорожки и высокомерно глядел своими рослыми, стройными башнями на сверкающие воды внутреннего моря Вилайет. В ясную погоду с крыши главной из башен можно было различить острова. И хотя чванливый этот замок был возведен совсем недавно, но слухов и россказней о нем бродило по лесам, побережью Вилайет и предгорьям Ильбарса предостаточно, — пожалуй, больше, чем об иных древних развалинах. Властелином новопостроенной твердыни был некий барон Велизарий, приплывший на эти земли с острова Ксапур на воинственных кораблях с большим отрядом, набранным из головорезов всех мастей.
Местных туранцев барон сразу начал притеснять и облагать непомерными данями. В свирепости от барона не отставали его соратники — остроносые, смуглые ксапурцы. Говорят, Велизарий не ужился на острове, вот и отделился от родни, собрал для себя лихую дружину и отправился искать иной, достойной доли…
Жгучей кровью залил Велизарий эти жидкие горные леса. От некоторых деревень только и остались, что черные пятна на пепелищах. Собак — и тех истребил, Говорят, даже стервятники, напуганные жуткими делами барона, не решались приближаться к тем домам, где лютовал этот человек.
Те несчастные, нерешительные люди, что не снялись с места, а остались сидеть на прежних землях под рукою Велизария, порой ощущали себя хуже рабов. Барон разорял подчиненных ему людей поборами, а кроме того оставил за собой право чинить те непотребства, какие только вскочат на ум сумасбродному вождю. И попробуй возразить! Люди и не возражали. Даже роптать не решались.
Единственный человек выступил против Велизария — Бертен, младший сын владыки Хорезма, который и сам зарился на плодородные земли в устье Запорожки. Но о том, что стало с неразумным храбрецом, не знал никто. Кроме, естественно, самого Велизария.
По слухам, замок Велизария был возведен в одну-единственную ночь на человеческой крови. Находился будто бы при бароне Велизарий некий колдун. Неизвестно, злой или добрый. Здесь мнения расходились. Иные полагали, например, что у колдунов вовсе нет сердца — стало быть, ни злу, ни добру войти некуда, так что всякий колдун или зол или добр в зависимости от того, кому служит. Будто бы отдают колдуны свое сердце неизвестным богам или духам (здесь также мнения расходятся) в обмен на чародейскую силу. Сами колдуны не разбираются подчас, во благо или ко злу сотворенное ими чародейство. А недобрые люди этим, понятное дело, пользуются.
Вот и барон Велизарий сумел каким-то образом прикормить колдуна, подарив ему побежденного в битве юнца. Правитель Хоарезма сына оплакал, но вызволять его собственными силами не решился. Объявил погибшим — тем более что и слухи доходили самые плачевные. А какие надежды лелеял несчастный отец втайне — того он прилюдно никому не высказывал. Ждал подходящего случая и верил, что произойдет невозможное, и вернется к нему юноша…
Имелись в Хоарезме и другие люди, которые очень интересовались судьбой Бертена. Но у этих людей имелись совершенно особенные причины любопытствовать на сей счет. Поскольку вопрос О престолонаследии в Хоарезме был весьма щекотливым. Владыка этого города имел двоих сыновей, и после исчезновения (и возможной гибели) младшего у него оставался только старший. А этот старший, которого звали Хейто, в последнее время пристрастился к порошку черного лотоса. И друзья у него завелись самые для принца неподходящие…
Впрочем, Велизарий в хоарезмийские дела особо не вникал. Ему было довольно и того, что он завоевал: нескольких деревень, поставлявших ему мел, меха, мясо и хлеб, великолепного замка, храброй и злой дружины и пленного колдуна, готового выполнять любые повеления своего господина.
Самого колдуна, кстати, никто в глаза видел. Иные, вопреки очевидности, утверждали, будто и не было вовсе никакого дива в возведении замка. И не за одну ночь он был построен, и не чарами, а руками несчастных пленников. Как обычно и делаются подобные дела.
Но возражали не без оснований некие очевидцы: нет, не обошлось без чародейства. Замок действительно вырос на этих землях, как будто сам собой. Кто-то срезал основание скалы под фундамент замка — ровно, будто ножом отхватил. И грохот стоял при этом, будто во время грозы. Да только небо оставалось ясным, без единой тучки… Глядь — а скала-то и обвалилась! И место ровное, гладкое, как нарочно остриженное! Чудеса! И потекла по скале кровь, ровно по человеческой щеке слеза… А кто в замке плакал собственной кровью? Кому там плакать, кому бесславно терять кровь — сок жизни — если не злополучным пленникам, чья жизнь скрепила крепостные стены прочнее любого строительного раствора?
Говорят еще, будто колдун, дабы сподручнее творить свое страшное дело, в тот день опоил самих богов, подсыпал им одурманивающего зелья (или вызвал для них видение такой красоты и завлекательности, что и глаз не отвести, — тут мнения опять же были различны). Словом, отвернулись в тот день от Запорожки боги и ничего из творимого колдуном не увидели. Потому-то и не вмешались, не остановили дерзновенную руку.
О том, какова дальнейшая судьба колдуна, тоже известного было немного. Предполагали различное: провалился сквозь землю, ускакал на шестиногом жеребце, лопнул от натуги, забрызгав окрестные леса пятнами черной крови…
— В-враки в-все это, — вымолвил, плюнув от негодования, Вульфила из старого отряда Велизария. Он был одним из тех немногих, кто приплыл с бароном из самого Ксапура.
Был этот Вульфила детиною немаленького роста и силы поистине бычьей, ума же небольшого. Однако, заметим при этом, охотников измерять ум Вульфилы почему-то не находилось, так что последнее замечание остается пока спорным.
Разговор происходил в общей зале замка на первом этаже, где обычно столовались люди барона, за добрым местным вином, погожим вечером, когда и люди, и кони были сыты, и боги явственно довольны, так что гулкий голос Вульфилы звучал вполне мирно и дружелюбно.
— В-вот что с колдуном с-случилось… Он н-на цепи сид-дит… С-сам видел. Страшный и костлявый, как сама смерть. — Тут он сам перепугался собственного утверждения и принялся обмахиваться охранными знаками.
— Вечно ты скажешь, Вульфила, — фыркнул другой воин. — С тобой говорить — все равно что пить пиво с тараканами.
— Ну вас обоих! — высказался третий, встал и вышел вон.
Прочие засмеялись.
Люди Велизария разговаривали о таинственных приключениях своего вождя хоть и вполголоса, но вполне свободно, ибо все здесь находились среди своих. Доносов, интриг или открытых подлостей пока что ни за кем не замечалось. Одни знали о делах барона побольше, другие — ощутимо меньше, да что с того! Боевые товарищи, они одну и ту же кровь проливали, и это, как обычно водится в подобных случаях, роднило их сильнее, нежели происхождение от единой матери.
Среди воинов-ксапурцев и наемников с севера, которых Велизарий взял к себе уже после высадки в устье Запорожки, выделялся человек, совершенно на них не похожий — ни ростом, ни лицом, ни статью: невысокий, кривоногий, с бесстрастным темным лицом и узкими глазами — гирканец, непревзойденный лучник, острый и дерзкий на язык, хромец Арригон. Когда-то и сам он был вождем, водил в бой отважных молодцов, но после гибели своего небольшого племени, после плена почел для себя за благо оказаться при сильном бароне в качестве простого воина.
И Велизарий не прогадал, взяв к себе этого человека. Оба они помнили тот вечер, когда воины заметили гирканца.
Вождь возвращался с охоты, вез у седла верную собаку, и челюсти у пса были окровавлены.
Следом скакали пятеро, один вез оленя. Роскошная голова зверя с царственными рогами мягко моталась на мертвой шее. Полная луна высоко стояла в небе. Где-то вдали выл в степи, тоскуя, зверь, но его одинокий зов не находил отклика в сердцах воинов.
А затем, словно вырастая из каменистой почвы, перед вождем поднялась чья-то тень. Конь испугался, взвился на дыбы, захрапел; пес дернулся под хозяйской рукой всем своим сильным телом, вывернулся и, упав на землю, метнулся к незнакомцу.
Воины уже накладывали стрелы на тетивы, готовясь убить неизвестного. У Велизария в этих краях не водилось друзей; многие туранцы желали смерти дерзкому, осмелившемуся приплыть сюда на двух кораблях и выстроить волшебный замок на берегах Запорожки. Кто знает — может быть, нашелся отважный человек, который решился пожертвовать жизнью, обменяв ее на жизнь Велизария и забрав ненавистного барона в подземный мир, к озлобленным, вечно голодным богам с черными, лоснящимися, костлявыми телами…
Однако Велизарий остановил своих товарищей, подняв руку. И пса кликнул прежде, чем страшные челюсти успели сомкнуться на горле чужака.
В лунном свете блеснули узкие черные глаза. Гирканец приблизился к вождю и остановился в нескольких шагах от лошадиной морды, раздувая ноздри и жадно втягивая в себя запах конского пота — как будто обонял сладчайшие благовония.
Был он страшно тощ, но, несмотря на это, силен и жилист. Держался как воин. И бросалось в глаза, что этот человек ничего не боится: ни вооруженных людей, готовых в любое мгновение наброситься на него и убить по первому же слову своего вождя; ни воющего вдали волка, ни голода и лишений. Ко всему этому он был готов и ко всему успел привыкнуть.
И это понравилось барону.
— Назови свое имя, — приказал он встреченному в степи незнакомцу.
Тот сказал:
— Арригон.
— Не ищешь ли ты службы, Арригон? — задал Велизарий второй вопрос.
— Да, — сказал Арригон. Вождь протянул ему руку:
— Садись.
И оставив пса бежать у ног своей лошади, взял в седло невысокого, истощенного кочевника.
Так Арригон появился в замке, что стоял в устье Запорожки и бросал вызов и окрестным правителям, и самим божествам.
Из людей своего нового господина сдружился гирканец с наемным мечом Вульфилой из Асгарда, и вместе эта неразлучная пара производила странное, подчас даже забавное впечатление.
Спустя две или три недели произошло событие, подтвердившее правильность выбора Велизария. Как чуял барон, что этот незнакомец, подобранный в степи, точно отбившийся от матери лисенок, пригодится ему.
После очередного похода за данью — а походы эти больше напоминали набеги, нежели обычные наезды правителя в подчиненные ему деревни, — вернулся Велизарий с женщиной, дочкой старосты. Эта женщина послужила заменой бобровым шкуркам, которых недосчитался барон при сборе. Девушка плакала, уходя за конем барона, потому что разговоры о том, что происходит с женщинами в замке, шли самые жуткие. Плакали и родные ее, и друзья. И только один молодой мужчина не плакал. Провожал свою любимую сухими глазами, кусал губы, чтобы промолчать, ничем не выдать своего замысла.
И никто из верных Велизарию воинов не заметил его. Только узкие черные глаза скользнули равнодушно и тотчас отошли в сторону, обратились на лошадей и собак.
Но через день именно эти черные глаза углядели в густом кустарнике готовую сорваться с тетивы стрелу. То ли наконечник предательски блеснул в солнечном свете, то ли листья шевельнулись не так, как полагалось бы им в такой безветренный день… Только Арригон успел первым, и молодой человек, заливаясь кровью, вывалился из кустов, все еще тиская пальцами свой лук. В последний раз увидел он небо, которое затем сменилось ненавистным лицом барона Велизария. Он ничего не успел сказать, только дернул губами и умер.
Арригон наклонился и выдернул из тела свой метательный нож с тяжелой деревянной рукояткой.
— Должно быть, жених девчонки, — заметил он равнодушно.
Велизарий перевел взгляд на своего нового человека. Что-то промелькнуло в глубине его зрачков. И он сказал:
— Этой девчонкой я уже натешился. Хотел отдать ее моему колдуну, но, может быть, ты захочешь?
Арригон молча кивнул; на том их разговор и закончился.
Вечером ему привели девушку. Арригон посмотрел на нее безразлично, показал место — где спать, добавил, что отныне она будет стирать ему одежду, шить для него, собирать ему вещи перед походом. Она подергала углом рта, ожидая продолжения, но Арригон ни разу к ней не притронулся. Он презирал рабынь и никогда не осквернял свое тело прикосновением к ним. Для любви существуют свободные женщины, которые считают, что дарить мужчине ласки — радость и смысл их жизни. Нет ничего гнуснее, чем владеть телом, которое содрогается от отвращения или — того хуже — лежит под тобой безразличнее матраса.
Разговоры о колдуне занимали Арригона чрезвычайно. Гирканец никогда его не видел, но, будучи суеверным, обожал пугать самого себя жуткими историями. Слушает грозный воин — и лицо у него делается, как у ребенка, наивным и доверчивым. Потому что чудеса и истории о волшебниках — это те области, где любой, самый храбрый и сильный боец оказывается не крепче дитяти. Гирканец искренне любил сказки. Особенно страшные.
На Вульфилу зашикали было: не говори зря, чего не знаешь! Как это колдун может на цепи сидеть! Кто бы это смог такого могущественного чародея пересилить?
Но Вульфила стоял на своем крепко:
— Г-говорю в-вам, ос-с-слы… С-сам в-видел!
И выходило из рассказа косноязычного Вульфилы, будто пересилил барон Велизарий колдуна, перехитрил его и посадил на цепь, под замок. Чтобы, значит, всегда под рукой был и услужить своему барону мог, когда потребуется. Заклят воробьиным словом. (Что это за слово, никто не знал, но в существовании оного не сомневались). Где-то поблизости, в подземелье замка, черном и мрачном, о каком и помыслить-то страшно, этот самый колдун скрежещет от лютой ярости желтыми зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38