— огрызалась девушка. — Бывают ведь женщины-воины! И сражаются не хуже других.
— А вдруг ты полюбишь мужчину настолько, что захочешь иметь от него детей? — вкрадчиво предположил ее друг.
— Не дождешься! — фыркала Элленхарда. Вдвоем они нанимались в армии к воюющим властителям, предпринимали дерзкие грабительские рейды, а потом, утопив свою лодочку во время неудачного полупиратского набега на рыбачью деревушку, подались в Хоарезм и там надолго завязли в трущобах воровских кварталов. Тассилон планировал ограбление какого-нибудь богатого купца. Желательно, собственного отца. И желательно — с убийством.
Но судьба опередила его. Тассилон узнал о том, что несколько месяцев назад отец его умер.
А вскоре Тассилона нашел его единокровный брат Эйке. И Тассилон понял, что не в силах возненавидеть этого парня, который глядит на него с такой искренней радостью, с такой братской любовью.
И тогда Тассилон плюнул на все, чем жил эти бесконечные годы неволи, Он отказался от давней жажды мести и вошел в семью сводного брата.
И тут же, сам того не желая, втравил Эйке в скверную историю. Но больно уж мерзкой показалась Тассилону затея работорговца Церингена. Поэтому они с Элленхардой взялись укротить «укротителя рабынь», в чем и преуспели. Эйке, благодарный брату за спасение от бесчестья, каковым он почитал работорговлю, предлагал Тассилону остаться в Хоарезме, но чернокожий сводный брат отказался.
И ушел из Хоарезма вместе с Элленхардой. К тому времени они уже жили как муж и жена.
И теперь, странствуя с ней по гирканским степям, Тассилон не на шутку беспокоился о своей подруге.
Что будет, если она почувствует, как в ее теле зарождается новая жизнь? Выдержит ли? Ему казалось, что Элленхарда совершенно не приспособлена для материнства. Впрочем, об этом даже и речи пока что не шло.
Из Хоарезма они двинулись на север и обошли весь Туран. Некоторое время промышляли в Султанапуре, но затем им пришлось покинуть этот роскошный город и спешно уходить в пустыню. Едва не погибнув в смертоносных песках, они все же добрались до степей, а там, перевалив через горы и обогнув северную оконечность великого внутреннего моря Вилайет, они перебрались в Гарканию и теперь направлялись на юг — к реке Запорожке. Возможно, там они сумеют найти для себя место… Хотя Тассилон уже сейчас провидел всю бесплодность этой затеи. Нигде на целом свете не найдется такого места, где оба они смогут жить спокойно и счастливо. Обязательно сыщутся «доброжелатели» — любители смущать чужой покой, которые вмешаются, начнут расспрашивать. Ах, почему это вы такие разные!.. Ах, как это так — у юной девушки такие ужасные шрамы на щеках!.. А кто это ее порезал? Неужто сама? Как это — в знак траура по родным? Обычай такой? Варварский обычай, прямо скажем… Великие боги, значит, все ее родные погибли? А почему это, интересно, они не отправились жить к родичам ее мужа? Нет, как хотите, добрые люди, а тут дело нечистое… И у приятеля этой странной исполосованной шрамами девицы тоже какая-то подозрительная рожа… Почему он чернокожий? Что делает негр так далеко от Черных королевств? А что это у него на шее — не след ли от ошейника? А что это у него на спине — не рубцы ли от кнута? И какие выводы можно сделать из всего увиденного?
От таких мыслей делалось не по себе, и Тассилон ворочался на земле, подолгу не мог заснуть.
Элленхарда, напротив, всегда спала отлично — сном праведницы. И никаких серьезных планов на будущее не строила. Жила себе, как птица поет. Тассилон завидовал ей.
Иногда он думал о своей умершей матери, о единокровном брате. Одилия уже должна была родить первенца. Интересно, кто появился на свет — племянник или племянница?
Хорошо все-таки знать, что где-то есть у тебя брат. Богатый и любящий. Брат, к которому всегда можно завернуть, чтобы залечить раны и отогреться…
Тассилон вдруг понял, что хотел бы иметь свой собственный дом. Не кочевье, а самый обыкновенный дом. На четырех столбах. И чтоб с крепкими воротами!

* * *
Впервые они встретили людей на своем пути в двух днях перехода до реки Запорожки. Десяток пастухов перегоняли стадо коров ближе к становищу. Издалека было видно большое облако пыли, поднятое стадом. И вот провалиться Тассилону на месте, если он, Тассилон, понимает, каким это образом Элленхарда отличает облако пыли, поднятое безобидным стадом коров, от облака той же самой желтой степной пыли, поднятой копытами лошадей смертельно опасной для одиноких путников лавины вооруженных всадников!
Однако девушка не ошиблась. Она могла, разумеется, и не знать, что встреченные кочевники принадлежали к задиристому, хвастливому и жизнерадостному гирканскому племени, которых ничего не стоило вызвать на шутейный поединок. Собственно, она этого и не знала. Но план, мгновенно созревший в ее юной головке, украшенной косичками и шелковым платком с нашитыми на него монетками, поразил Тассилона неприкрытым коварством и прямо-таки аспидным знанием человеческой природы.
— Когда-нибудь ты поплатишься жизнью за все свои проделки, — проговорил он, нахмурившись. — Ты уверена, что сумеешь сделать то, что задумала?
— Ах, не останавливай меня, пожалуйста! — отозвалась Элленхарда. Она сердито тряхнула косичками, прикусила губу. — Почему ты всегда вмешиваешься? Я ошибаюсь куда реже, чем ты!
Тассилон вынужден был признать, что это правда.
— Просто я боюсь, — проговорил он в последней попытке удержать ее от шага, который представлялся ему безрассудным.
— Тебе давно пора перестать! Ты — вооруженный мужчина, свободный человек, воин! Гляди, как бы я не пожалела о том, что связала свою жизнь с твоей!
С этими словами она во весь опор помчалась навстречу незнакомым кочевникам.
Поначалу это вызвало у них смятение: они решили было, что наткнулись на какое-то незнакомое враждебное племя, которое перекочевало в эти степи и пытается занять чужие пастбища. Однако затем гирканцы удостоверились, что всадник всего один.
— Эй! — крикнули Элленхарде. — Кто ты и что тебе нужно?
— Ай, ай! — отозвалась Элленхарда, придержав коня. — Какие тут невежливые люди!
Теперь она кружила вокруг пастухов, щурилась, цокала языком и покачивала головой. Именно так вел бы себя уверенный в себе воин, не побоявшийся бы вступить в поединок с десятком противников, которых он откровенно считает слабаками.
Гирканцы не верили собственным глазам. Девчонка! Лет шестнадцати, не старше! Хоть бы вырядилась по-мужски — так нет! Халат запахнут на левую сторону, косички перевязаны цветными ленточками, в некоторые вплетены бубенчики и амулеты. Но глаза из-под платка глядят злые, разбойничьи, а нежный рот ехидно улыбается. И розоватые шрамы ползут по округлым девичьим щекам…
Поверить увиденному показалось вначале невозможным.
Дружно рассмеялись пастухи. Подозвали отставших — пусть повеселятся. Экое диво из степи выскочило и кривляется!
Но Элленхарда смутить себя не позволила. Остановилась.
— Какие вы все тут невежливые… — повторила она. — Кто вас вырастил, кто только таких выкормил, кто научил уму-разуму — да и научил ли?
— Клянусь Четырьмя Ветрами! — воскликнул один из них. — Да кто ты такая, девчонка? Откуда выскочила? На вид ты, вроде бы, дохлая, но если пощупать — так может быть и сладенькая… — Тут он плотоядно улыбнулся, явно рассчитывая смутить собеседницу.
— Я — не для мужской забавы, — отрезала Элленхарда. — Я — воин.
Новый взрыв смеха встретил это самоуверенное заявление. Давно уже пастухи так не веселились.
— Ты воин? — переспросил тот, что затеял с нею разговор. — Да, вижу — носишь саблю, и лук у тебя исправный, но разве это делает тебя воином? У кого ты украла оружие?
— Я добыла его в бою, — сказала Элленхарда спокойно.
Это было чистой правдой.
— Ай-ай! — в притворном испуге отшатнулся один из гирканцев. — Да к нам тут нагрянуло, я погляжу, страшное нашествие!
Элленхарда молнией наклонилась к нему с седла.
— Хочешь — сразимся? — быстро предложила она. — Победитель получает оружие побежденного и одну корову.
— Говоря о «корове», ты имела в виду себя? — осклабясь, осведомился гирканец.
— Говоря о «корове», я имела в виду корову, — отрезала Элленхарда. — Поскольку вряд ли ты будешь хорошо доиться…
Тут товарищи гирканца и предали его — засмеялись. Молодой воин покраснел от жгучей досады.
— Воистину, жаль тратить слова попусту! Я научу тебя вежливости! — молвил он Элленхарде, хватаясь за оружие.
— Тихо, тихо! — остановила его Элленхарда. — Поединок наш — для развлечения, не ради крови. Остынь — не следует начинать такое дело с гневом в сердце. Мы ведь не убивать здесь друг друга собрались, не так ли?
— Ай да девчонка! — выкрикнул другой гирканец. — Вот так госпожа! Если она так же ловко управляется с оружием, как со словами, то, глядишь, и впрямь тебя одолеет, брат…
Оба противника начали кружить друг против друга. Оружие в их руках было настоящим, однако убивать они действительно не собирались — целью таких поединков, затеваемых ради «чести», было обезоружить или прижать к земле «неприятеля».
Элленхарда была уверена в победе: молодой гирканец еще совсем недавно ни о чем подобном не помышлял, серьезного соперника в девчонке, разумеется, не видел, а она затевала свою игру давно и не первый день готовилась.
Не напрасно Элленхарда с Тассилоном тренировались, долгими часами обливаясь потом на солнцепеке, размахивая мечами, атакуя, отступая, блокируя удары. Тело запомнило каждое движение и действовало, не спрашивая разум, — самостоятельно. Вся воля перетекла в меч, и уже не человек ведет благородное оружие, но само оружие, словно бы оживая в руке, ведет за собой человека. Это как танец, как любовное соитие…
Мужчина-воин совершил первую ошибку, когда отнесся к Элленхарде — девчонке! — как к несерьезному противнику. Она почти сразу удивила его, ловко уклонившись от первых ударов, сперва небрежных, а затем и более осмотрительных.
Поначалу она не нападала — только выжидала, присматривалась. Бледное лицо с полосками заживающих шрамов на щеках больше не казалось гирканцу детским. Перед ним была уверенная в себе женщина, давно уже не ребенок. Взгляд ее темных узких глаз пугающе притягивал к себе. Молодой воин вдруг с удивлением понял, что она очень красива.
И в этот момент она усмехнулась и с силой ударила его плашмя по голове. В отличие от молодого человека, Элленхарда не промахнулась — гирканец со стоном вывалился из седла на землю.
Элленхарда наехала на него конем и указала на поверженного острием своего меча.
— Ты убит, — бесстрастно молвила она.
Гирканец пошевелился на земле, обхватил обеими руками голову. Его товарищи безжалостно хохотали, наблюдая эту сцену.
— Ай да красотка! — повторил один из них. Элленхарда обратилась к нему:
— Хочешь попробовать?
Восхищавшийся Элленхардой молодецки отмахнул рукой:
— И попробую!
— Берегись, красавица! — закричало еще двое. — Этот — хитрец! Он смотрел, как ты бьешься, — его старым способом не уложишь!
— У меня много способов укладывать мужчин, — холодно молвила Элленхарда.
Ее новый противник даже не улыбнулся, заслышав это хвастливое замечание. Что-то таилось в этой юной девушке такое, от чего холодок пробегал но спине. Гирканец молча приготовился к бою. Он кружил и кружил, выжидая, и Элленхарда не выдержала — нанесла первый удар. Как и следовало ожидать, гирканец ловко избежал прикосновения стали. Но теперь очередь была за ним.
Ай! Элленхарда едва успела отпрянуть. Новый противник гораздо опаснее прежнего, это она успела понять с первого взгляда. Но и на него найдется управа. Ей требовалось выдержать по меньшей мере три поединка. Мысленно она призвала богов.
Рука сама подняла меч. Клинки, зазвенев, скрестились. Удар. Снова удар. Всхрапнула лошадь, Элленхарда посильнее сжала колени — вперед! Кругом молчали. Не раздавалось больше подбадривающих криков, никто не бил в ладоши, не смеялся, не подначивал противников.
Перед Элленхардой был крепкий мужчина, привыкший побеждать. Не юнец, пробующий свои силы в шутейном поединке с красивой женщиной, которая называет себя воином. Этот — взрослый мужчина. И он, если одолеет, не станет вспоминать о поражении сородича в первом бою. Он возьмет Элленхарду себе, сделает женой или наложницей — как пожелает. Потому что он знает, как надлежит поступать победителю.
— Бей! — кричал в ее голове отчаянный голос Тассилона. — Не медли! Бей, дорогая! Клянусь Бэлит, клянусь нашей любовью, ты можешь победить!..
Элленхарда мотнула головой, пытаясь отогнать назойливый голос.
И вдруг Элленхарда заметила, что ее меч окутало странное сияние, и теперь оружие совершенно вышло из ее воли — оно металось, как бешеное, и увлекало за собой руку, отражало и наносило удары, взвивалось над головой, чтобы обрушиться сверху, рассекало со свистом воздух, коварно подбираясь сбоку…
— Бэлит! — закричала девушка, яростно атакуя своего противника.
— Хватит! — воскликнул вдруг гирканец и отступил. В его голосе прозвучало удивление. — Ты убьешь меня, красавица, а этого совсем не нужно делать.
— Сдаешься? — не веря собственным ушам, спросила Элленхарда. Она тяжело дышала и стала теперь белее мела.
— Да, — кивнул воин. — Вижу, что ты сильнее.
— Не может быть! — вырвалось у его товарища. — Я не могу поверить, чтобы девочка одолела тебя…
— Но это правда… — Гирканец перевел дыхание, покрутил головой, как бы изумляясь случившемуся, и наконец через силу рассмеялся: — Она взяла верх! Она — воин получше любого из нас. Пусть выберет себе корову, как мы и договаривались…
— Погоди. — Теперь уже несколько пастухов стали горячиться. — Не решай за всех. Раз уж мы начали эту забаву, давай закончим ее как должно.
— А как должно? — вмешалась вдруг Элленхарда. — Биться со мной, пока я не выдохнусь и один из вас не одолеет меня? Много ли чести в такой победе?
Мужчины замолчали. Потом первый противник Элленхарды проговорил:
— Пусть уходит.
— А корова? — прищурилась Элленхарда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38