От всего этого, казалось, исходило сияние. Очень по-голливудски». У противоположного конца длинного бара на одной из коринфских колонн сидела, скрестив ноги, «эта женщина, вся в белом – в белом смокинге, в белых брюках и здорово мятой белой рубашке. Ее темные волосы торчали во все стороны; вокруг нее, естественно, вились мужчины». Это была Мадонна. «Как я на нее сразу посмотрела, – вспоминает Белл, – так просто оторваться не могла. У нее были невероятно красивые глаза. Великолепные. Она уставилась на меня, а я на нее. Эти мгновения казались мне вечностью. Из тех самых загадочных случаев, которые выпадают из жизни, когда встречаешь человека и влюбляешься в него с первого взгляда. Как ни банально, но это напоминает стоп-кадр в фильме. Потом мы часто об этом говорили».
Мужчины, болтавшие с Мадонной, разошлись, некоторые – разжились номером ее телефона, остался только один – Питер Шульц, – сосед Белл по квартире. Белл подошла к ним и велела ему уматывать. «Двигай, – сказала я. – С тобой она не пойдет. Я хочу с ней поговорить». Потом Белл обратилась к красотке в белом и пояснила: «Я с ним живу». Шульц поспешил добавить, что они просто соседи и между ними ничего нет. «Питер волновался, как бы Мадонна не подумала, что мы любовники, но ей это было без разницы. Захоти она с ним пойти, так пошла бы». (Шульц тоже ушел с телефоном Мадонны и дважды назначал ей свидания.) С Мадонной у Эрики Белл было много общего. Белл, которую ее новая подруга тут же окрестила «Рикой», тоже росла в процветающем пригороде. Только в ее случае это был Грэйт-Нек на Лонг-Айленде. Как и Тони Чикконе, отец Эрики имел хорошее образование, он был ученым и долгое время работал в Комисси по контролю за ядерной энергетикой. Требования к Белл тоже были повышенными, и она тоже отлично училась в школе. Она тоже занималась танцем, а теперь пыталась завоевать себе место в головокружительной, залитой неоновыми огнями жизни Манхеттена. Обе юные дамы прекрасно знали, что хотели, были привлекательны и уверены в себе, хотя в последнем одна из них сильно уступала другой.
До этого часа их биографии отличались лишь тем, что Эрике не приходилось голодать. Белл поражалась изобретательности Мадонны в добывании еды. «Даже потом, когда мы уже кое-чего достигли и стали разъезжать по городу на лимузинах, – говорит Белл, – она показывала мне какой-нибудь переулок и говорила: „Здесь я рылась в мусорных баках и искала чего-нибудь поесть. Удивительно сколько добра люди выбрасывают“. К Мадонне подходили владельцы закусочных и ресторанов, и она их сразу же узнавала. „Рика, я люблю этого парня. Он когда-то меня подкармливал, оставлял мне еду“. То были для нее тяжелые времена. Я хочу сказать, иной раз ей приходилось выбирать: съесть яблоко или поехать на метро. От этих ее рассказов мне хотелось реветь». Но Мадонна была не из слезливых. «Она не склонна поддаваться эмоциям, – говорит Белл, ставшая вскоре ближайшей подругой Мадонны. – В Мадонне есть внутренняя сила. По сравнению со всеми, кого я когда либо знала, у нее феноменальная воля. Насколько мы были близки? Что ж, могу сказать, что спали мы в одной постели», – говорит Белл. Еще она вспоминает об одной любопытной привычке Мадонны – полоскать горло соленой водой в шесть утра – «для голоса, наверное». Проникнувшись сочувствием к стесненным обстоятельствам своей новой подруги, Белл дала ей место в баре «Лаки Страйк». Мадонна проработала там всего два вечера – все свои силы она стремилась отдавать карьере, о которой могла говорить беспрерывно", – но этот краткий эпизод стал очередной вехой ее биографии. Барменом в «Лаки Страйк» служил высокий светловолосый флоридец с лицом херувима и обезоруживающей улыбкой, и Белл их познакомила. Как и первый наставник Мадонны, Кристофер Флинн, Мартин Бергойн был гомосексуалистом. Они с Мадонной быстро нашли общий язык, и вскоре он сподобился стать ближайшим из ее друзей обоего пола. «Мартина все любили, – вспоминает Белл. – Он был забавным и милым, красивым и приятным. Но они с Мадонной общались на своем особом уровне. Конечно, будь он гетеросексуален, их отношения не стали бы столь тесными». По словам Белл, по вечерам они с Мадонной чаще всего куда-нибудь выходили. Нередко это был один из самых модных городских клубов «Данстерия». «Мы ходили туда на свидания, – вспоминает Белл. – Мы занимались террором – так мы это называли, потому что именно это и делали – терроризировали людей. Она, бывало, говорит: „Рика, я здесь – самая красивая из белых девушек, а ты – лучшая из черных. Так что – вперед!“ Тут мы разгоняли всех с танцевальной площадки и занимали ее. Мы высматривали самых смазливых парней, подходили прямо к ним и, не говоря не слова, целовали прямо в губы. Потом мы брали у них номера телефонов, отходили и, пока парень хлопал глазами, сминали бумажку с номером и выбрасывали ее». Еще им нравилось дожидаться возле лифта какого-нибудь мужчину, войти с ним в кабину и там неожиданно его атаковать. «Помню, у Мадонны был такой случай, – рассказывает Белл. – Она просто покаталась с одним парнем на лифте вверх-вниз, а когда он вышел, у него глаза смотрели в разные стороны. Он говорил об этом несколько месяцев». По поцелуям Мадонна дотягивала, пожалуй, до олимпийского уровня. «В постели она, скорее всего, хороша, – замечает Камила Барбоун, – потому что совершенно раскована и сильна физически. Но заводится она от поцелуев». Перечисляя откровенные бисексуальные заигрывания Мадонны, Эрика Белл подчеркивает: «Я заинтересовалась Мадонной еще до того, как она меня поцеловала. Но могу сказать одну вещь: стоит ей разок тебя поцеловать, и этот поцелуй останется с тобой как печать». Когда Мадонна и Белл не ошивались по клубам, они делились друг с другом своими надеждами и страхами. Несмотря на свою кажущуюся бесшабашность, Мадонна заметно боялась смерти или, точнее, забвения. «Она не раз говорила мне, что хочет стать знаменитой, – рассказывает Белл, – что она обязана прославиться. Мадонна говорила: „Мне нужно не просто внимание, а все внимание. Я хочу, чтобы все в мире знали, кто я такая, и любили меня“. Это было года два до того, как она записала свой первый хит. Мне кажется, что она больше всего боялась, что может вдруг умереть и ее забудут». Однажды вечером, когда они сидели на полу в комнате Мадонны («Ничего другого не оставалось, потому что не было стульев», – говорит Белл.), она, к удивлению Белл, достала из какого-то конверта фотографии, на которых была снята в обнаженном виде в те голодные дни, когда подрабатывала в качестве фотомодели. «Рика, ты не поверишь, – сказала она своей худощавой подруге, указав на снимки, – но тогда я была такой же плоской, как ты!» "Мы покатились со смеху, эти голые снимки показались нам жутко забавными, – вспоминает Белл. – «Ах, я просто не дождусь, когда прославлюсь и они увидят свет, – сказала Мадонна. – Кто-нибудь захочет продать их в „Плейбой“. – Она посмотрела и скривилась. – Но там их не захотят печатать. Смотри, какая я здесь плоская». (Через несколько лет, когда фотографии были опубликованы в «Плейбое» и «Пентхаусе», произведя фурор в масштабах страны, Мадонна позвонит Белл. «Рика, не могу поверить, – скажет она, давясь от смеха. – Ведь я же такая плоская».)
В другой раз Мадонна, очень хотевшая соответствовать образу «крутой девчонки», решила, что ей надо овладеть одним из видов уличного искусства. «Она попросила меня, – говорит Белл, – научить ее сплевывать. Мы остановились на тротуаре и принялись остервенело плеваться, пока она не сочла, что теперь умеет делать это в лучшем нью-йоркском стиле. Прохожие были в ужасе, но нам было дико смешно». Успехи в музыке доставлял и Мадонне меньше радости. Не имея возможности единолично распоряжаться четырьмя композициями «Готемской записи», Мадонна с помощью Брэя сделала еще одну демонстрационную запись. На этот раз вошли четыре их «уличных» танцевальных мелодии: «Каждый»('Everybody'), «Невыгодная сделка»('Ain't No Big Deal'), «Останься»('Stay'), и «Горение». Мадонна в одиночку развернула компанию, чтобы пленку прослушали нужные люди. Для этого она избрала «Данстерию» на Манхеттене, которая продолжала традиции заведений, где пересекались пути прессы, таких как «Студия 54», «Мадд-Клаб» и «Ксенон». Открытая в 1981 году одним из импресарио ночной жизни Рудольфом, «Данстерия» быстро прославилась как суперсовременное заведение, о котором больше всего говорили и писали. Неизбежной частью его клиентуры был разный сброд из Европы, высокооплачиваемые молодые бизнесмены и служащие с Уолт-стрита, озабоченные тем, как бы попакостней промотать лишнюю наличность, и всякие знаменитости с обоих побережий, имена которых частенько мелькали и рубрике «В мире звезд» в журнале «Пипл». Но значительную часть публики «Данстерии» составляли те, кто и в правду задавал тон в музыке, изобразительном искусстве и моде. Среди завсегдатаев клуба были художники Энди Уорхол, Кийт Херинг, Жан-Мишель Бакья; дизайнеры Уилли Смит и Бетси Джонсон; группы «Блонди», «Кид Креол», «Такседо Мун» и даже эксцентричные первопроходцы нового музыкального направления – рэпа (например, «Бисти Бойз» и «Ран-Д. М.С.»)
Мадонна выделялась даже на этом блистательном фоне, когда субботними вечерами появлялась здесь на танцплощадке со своими лучшими друзьями Мартином Бергойном (тот здесь работал Барменом", Эрикой Белл и приятелем Эрики Бейгеном Райлсом по прозвищу «Багз». Это произошло как-то вдруг, – вспоминает Белл. – Все спрашивали: «Кто эта девушка?» Мадонна заставила о себе говорить". Она и в самом дуле заставила – с помощью француженки по происхождению Мариполь, располагавшей большими связями. Мариполь была лет на десять старше Мадонны и, подобно Камиле Барбоун незадолго до этого, стала для будущей звезды матерью-на-час. Когда Мадонна подрабатывала гардеробщицей в дискотеке, она сошлась с помощником официанта Джо Джонсом, который был родом из Англии. «Как-то вечером Джо Джонс и Мадонна решили покрасить волосы в одинаковый цвет, – вспоминает Белл. – На другой день они так и явились на работу – светлый блондин и блондинка. Он выглядел ужасно, она – великолепно. Тогда мы впервые увидели Мадонну блондинкой». Своими связями с общественностью Мадонна наилучшим образом занималась сама. Наиболее значительным знакомством Мадонны в «Данстерии» был, без сомнения, Марк Кейминс. Родившийся на Манхеттене в семье страстных любителей джаза, он вырос под звуки музыки Джона Колтрейна и Майлза Дэвиса. Получив по окончании итанского колледжа степень бакалавра киноискусства, он отправился совершенствоваться в Париж и Афины. Вернувшись в 1978 году в Нью-Йорк, он извлек выгоду из своей неувядающей любви к музыке, поработав диск-жокеем в модном клубе «Трэкс». Когда Рудольф открыл «Данстерию», Кейминс стал там единственным диск-жокеем, и вскоре его зажигательный стиль завоевал ему славу короля диск-жокеев Новой волны. Но больше всего на свете Кейминсу хотелось заняться звукозаписью. «На всех вечерах я был тем, кто ставит записи, – говорит он. – Но попав как-то в студию, я принял решение стать продюсером». Написав песню «Фотография», он заключил договор на производство альбома для вокалистки из «Кэпитол Рекордз» Деклорес Холл. За этим последовала работа над альбомом Дэвида Бирна из группы «Токинг Хедз». Именно в один из тех решающих дней Мадонна бочком протиснулась в операторскую кабину Кейминса в «Данстерии». Она не скрывала свои намерений. «Я видел, как она танцует, – говорит Кейминс, – очень эффектное зрелище, но видел я ее только из далека. Когда она подошла и представилась, на меня произвела сильное впечатление ее врожденная сексуальность. Она красива, но красота для нее – чувство стиля, индивидуальность. Она излучает магнетизм». Белл и изумлением наблюдала, как ее подруга проводит в жизни план завоевания Кейминса. Ее тактика оставалась неизменной. «Она соблазняет людей, – говорит Белл, – твердит им, какие они восхитительные, льстит им, кокетничает, а потом высасывает из них все, что ей нужно». Скоро Кейминс и Мадонна стали любовниками, причем одной из самых заметных пар в клубе. «Она всегда обладала сексуальной агрессивностью, и это было не просто стремлением поддерживать образ, – говорит Кейминс. – Своей сексуальностью она пользовалась в выступлениях, но вне сцены вела себя так же». Из своих намерений она секрета не делала. «Она всегда отличалась прямолинейностью и четко давала понять, что хочет стать звездой. Но была в ней и какая-то невинность. Невинность, – грустно добавляет он, – которая быстро улетучилась». Через несколько дней совместной жизни Мадонна не постеснялась подсунуть Кейминсу свою демонстрационную запись. Он не просто прослушал ее – он прокрутил ее в «Данстерии». Толпа пришла в восторг от кустарной записи, и Кейминс убедился, что у Мадонны все задатки звезды.
Кейминсу уже доводилось подыскивать исполнителей для репертуально – исполнительского отдела фирмы «Айленд Рекордз», которой он незадолго до того устроил контракт с английской группой «Ю-Ту», чьи пластинки в середине 1980-х годов расходились самыми большими тиражами из всех выпускавшихся этой фирмой. Кассету Мадонны он отнес Крису Блэкуэллу, исполнительному директору «Айленд», который сразу же ее завернул. Блэкуэлл уже не первый раз отфутболивал предложения Кейминса. Двумя годами раньше он отказался подписать договор с необычной группой «Калчер Клаб», ведущий вокалист которой Бой Джордж, судя по всему, произвел на него не слишком сильное впечатление. Тогда Кейминс предпринял следующий шаг, доставил кассету в «Уорнер Бразерс», где только что закончил работу над новым альбомом Дэвида Брина. Он подружился с подающим надежды художником и ответственным за репертуар в «Уорнер Сир» Майклом Розенблаттом. Пока большинство фирм грамзаписи, отпихивая друг от друга, гонялись за каким-нибудь очередным рыкающим панк-рокером, затянутым в кожу, Розенблатт культивировал такие танцевальные команды, как «Б-52» или английский дуэт «Уэм».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46