– Пошли! Сюда идет…
Когда Пугало закрыл камнем входное отверстие в грот, ребята уже были в своей спальне. В эту ночь Пугало не стал даже мыться, сразу пошел в столовую.
– Шариф! Надо проверить! Мое сердце чует, там выход есть. Завтра будет поздно. Закроют.
– Рисковать так рисковать!
Пошли!
– Задерживаться там не будем. Минут через пятнадцать-двадцать надо вернуться.
– Посмотрим! Может быть, через пятнадцать-двадцать минут мы уже будем на свободе?
Они спрятались за деревьями, некоторое время следили за дверью столовой, еле различимой в полумраке. Убедившись, что все спокойно, пошли…
Нет, выхода из пещеры тут не было. В дальнем ее конце начинался крутой спуск, а дальше – ледяная вода.
От того, как отражаются от стен пещеры звуки, можно узнать в темноте их расположение. Ребята в этом деле уже имели некоторый опыт Они пришли к выводу, что впереди сплошная стена, но в правой стороне пещера еще продолжается. Однако там была вода.
Повернули назад. Чтобы не наступить на скелеты, шли очень осторожно. Им казалось, что прошла целая вечность, пока они дошли до того места, где Пугало нашел флягу.
Шариф потянул Махмута за руку:
– Постой-ка! Здесь должны лежать бумаги. Те самые, которые он вынул из фляжки.
– Где тут найдешь в такой темноте. Стой!
– Что это? Молоток! Шариф, молоток с железной рукояткой! А вот и зубило!
– Тсс! Не бросай! Ищи бумагу!.. Он вот здесь сидел, а бумаги бросил туда.
Махмут услышал, как в руках Шарифа зашуршала бумага.
– Нашел! Пошли быстрее! Дай мне руку.
Это что? Лом!
Все орудия, оставленные Шульцем, они спрятали в гроте под камнями у входа. В огороде было тихо.
Ребята легли спать. Но разве могли они уснуть! Когда, наконец, кончится эта длинная ночь?

СМЕРТЬ ОГОРОДНОГО ПУГАЛА

Как только в саду зажегся свет, Шариф приоткрыл дверь и стал рассматривать бумаги. Это были листки разной величины, разного цвета, ветхие от долгого хранения.
– Что написано? – спросил Махмут.
Шариф показал ему арабские каракули.
– Писать-то писали. Но не для нас! – ворчал Махмут, потеряв надежду. – Если бы можно было прочесть, Пугало бы их не бросил.
Впрочем, на что ему эти бумаги, когда алмазы уже в его кармане?
– Эх, Махмут… – произнес Шариф недовольным голосом.
Махмут покраснел. Ему почему-то вдруг вспомнилось, как они вдвоем сидели в шалаше. Лил дождь. Перед шалашом лениво горел костер. Как он тогда обидел Шарифа своими необдуманными словами о камнях, найденных ими в пещере!
– Помнишь, Махмут, мы с тобой читали рассказ Эдгара По «Золотой жук»? Там шифровка о месте клада намного сложнее этих записей. Однако герой произведения прочел их.
– Если бы в жизни все было так, как в приключенческих и фантастических рассказах!..
– Есть примеры и без фантастики. Вспомни тайну папирусов, которые тысячи лет лежали в египетских пирамидах! А французский ученый Шампольон расшифровал их. Ведь подумать только: количество знаков в тех записях доходило до семисот! Более того, неизвестно было, на каком языке они написаны. А это письмо хотя и написано арабскими буквами, я не думаю, чтобы его привезли из Ирака, Ирана или Ливана. Да и русские не пишут такими буквами, французы и немцы – тоже. Написано или на башкирском, или на татарском языке, что для нас почти одно и то же. Количество знаков в этом письме не доходит даже и до тридцати. Читается оно не слева направо, а наоборот[ До тридцатых годов большинство тюркских народов, в том числе башкиры и татары, пользовались письменностью, основанной на арабской графике.

].
– Это я и сам знаю.
– А ты помнишь журнал, который хранит твоя мать? Мы же с тобой его читали.
Журнал-то Махмут помнил. Мать очень берегла его. В журнале была помешена ее фотография. Там она была еще молодой, комсомолкой. В маленькой заметке под фотографией было напечатано, что она передовая работница швейной фабрики, активистка клуба, хорошо работает по ликвидации неграмотности среди взрослого населения.
Махмут и Шариф читали этот журнал. С трудом, но все же разбирались. Однако тогда перед ними лежала «шпаргалка», где было указано, какой знак что означает. А «шпаргалку» они составили с помощью матери Махмута. Здесь же нет этой шпаргалки. Да и с тех пор прошло немало времени. Почти два года.
– Может, вспомним буквы?
– Буквы… Дай-ка сюда!
Палец Махмута скользил по строчкам:
– Вот эта палочка, подлиннее, кажется «алиф», то есть «а». Оттуда и пошла поговорка о неграмотном человеке: «для него что алиф, что палочка».
– Нет уж, дружок! Вот и не знаешь! У алифа хвоста не бывает. А у этой палочки, видишь, налево загнут хвост. Это «лям», читается «л».
– Шариф, а я же знаю, как пишется мое имя! – Махмут полез в карман за блокнотом и карандашом, забыв, что их там давно уже нет.
– Я ведь тоже учился писать свое имя! обрадовался Шариф. – Да и писал много раз!
– Сейчас! – Махмут ловко перепрыгнул через камень, принес горсть земли и рассыпал ее у двери.
– Вот это будет для нас бумагой.
Они оба палочкой написали свои имена.
– Вот уже мы знаем десять букв!
Затем вспомнили, как мать Махмута учила их легче запоминать буквы. Есть знак, напоминающий зубчик. Если этот знак стоит с одной точкой под собой, означает букву «б», с двумя точками – «и», с тремя – «п», а если точки стоят не под буквой, а над ней: с одной точкой – это «н», с двумя – «т».
– Постой, постой! – прервал Шариф Махмута, где же в твоем имени «т»? Ты же две точки поставил не над зубчиком, а над какой-то дугой, лежащей на спине.
– В том-то и премудрость. Если эти буквы в конце слова, то, вместо зубчика, пишется такая дуга. Рассматривая знаки в своих именах, они вспомнили еще две буквы. Если над «р», похожей на крючок с опускаемым влево концом, поставить точку, получится «з». Таким же образом букву «ф», состоящую из кружочка с хвостом, можно превратить в «к»,
– Семнадцать букв! – Махмут от радости потирал руки. – Остальные уж можно узнать при чтении.
– Восемнадцать! – поправил его Шариф. – Если у «ш» убрать все три точки, будет «с».
Ребята выбрали лист с более четкой записью и попробовали читать.
– «Б-у»… А это что такое, как носок беговых коньков? Оставим пока… «а-т-н»… Это тоже оставим. «И-а-з-у»… И опять носок конька, но уже под ним есть еще черточка с точкой. Ничего не понятно.
Махмут переписал прочтенные буквы, но уже не по-арабски, и вместо незнакомых букв поставил точки. Получилось:

«БУ. АТН. ИАЗУ…»

– «X» же это! – Шариф указал на знак, похожий на носок конька. – Не можешь узнать букву, которую имеешь в своем имени.
– Так она же у меня вот какая, как прямоугольный треугольник, а это, как сам говоришь, носок конька.
– Значит у вас разные почерки.
– Бухатн…иазух…
– Последняя буква не «х», ведь «х» не имеет черточки с точкой. Подожди-ка, получилось очень длинно, наверно, это не одно слово. – Шариф смотрел то на бумагу, то на буквы, переписанные Махмутом. – «И» перед «а», по-видимому, надо читать как «й». Обе буквы вместе будут «я». «Бухатн. язу…» Ага! Не «х», а – «ч»! «Бу хатны язучи»! Написано на татарском языке. «Пишущий это письмо…» Так обычно в старину начинали письмо, когда обращались к незнакомым или малознакомым людям.
Но тут ребята услышали чьи-то крики. Наверно, Пугало ругает их за опоздание. Шариф поспешно спрятал бумаги в карман.
Позевывая и делая вид, будто только что проснулись, они вышли в огород.
Пять-шесть человек шумели у дверей столовой. Первым бросился в глаза Пугало. Он махал руками и кричал. Остальные окружили его и что-то требовали.
Пугало так и не сменил грязного халата и не умывался, лицо и руки его были в копоти. Глубоко сидящие глаза старика выпучились, зрачки потускнели. На губах слюна.
– Он сошел с ума, – шепнул Шариф.
– Они хотят меня задержать и ограбить, визжал Шульц. – Ограбить хотят!
– Пауль! Пауль! – Василий Федорович обнял его. – Кто же они? Кто хочет обидеть тебя?
– Я их искал давно. Кто посмеет забрать их у меня?
Лицо Шульца было не только неприятным, но и ужасным.
Он вдруг заплакал:
– Они хотят меня задушить своими костяными руками. Не ведите меня к ним! – Он указал в сторону грота. – Боль… ш… ше я туда н… не пой… не пойду!…
Он издавал такие звуки, будто его душат. Вдруг он засмеялся, дрожа всем телом:
– Хи-хи-хи! А я, хи-хи-хи, все равно, камушки забрал себе! Ха-ха-ха!
– Держите его! – Василий Федорович достал из кармана маленький фонарик и быстро зашагал к гроту.
– Не ходи туда! Не ходи! – требовал
– Шульц. – Они все мои! Я их нашел! Мои!
Шульц хотел броситься за Василием Федоровичем. Но его держали крепко, и он не смог вырваться.
– Пустите, он хочет подговорить мертвецов, чтобы они задушили меня. Знаю я его! Он не пожалеет брата.
Теперь Шульц стремился не в сторону грота, а к двери столовой. Наконец, обессиленный, он сел на землю.
Василия Федоровича ждали долго. Очевидно, ему было нужно тщательно просмотреть неизвестную ему часть пещеры, открытую Шульцем.
Как только он вышел из грота и показался между деревьями, Шульц поднялся с земли:
– Они выгнали тебя! Не дали! Нет, они ничего не дадут тебе!
Внезапно Шульц вырвался из рук, упал перед Василием Федоровичем на колени, обнял его ноги.
– Пусти меня, Конрад! Я вернусь к матери. Выпусти отсюда! Отец перед смертью велел мне вернуться к матери.
Он настойчиво умолял Василия Федоровича и рыдал, оскалив редкие, почерневшие зубы. Слюна пенилась на его губах. Смотреть на него было противно, тошно.
Вот он несколько успокоился, встал, пощупал свою грудь и улыбнулся:
– О, я теперь богат. О как богат! У меня будут свои имения, дома, люди! Уйду я отсюда, не задерживай меня, Конрад. Мы же с тобой двоюродные братья! Пусти меня! А я буду кормить тебя еще лучше! Приготовлю сейчас тебе жареное мясо. Хорошо, Конрад?
– Держите его! – приказал Василий Федорович почему-то вдруг притихшим людям.
Но Шульц, размахивая руками, никого к себе не подпускал:
– Отец тебя самого не выпустит отсюда.
Он сумеет с тобой поговорить!
Василий Федорович на мгновенье побледнел, судорожно сжимая челюсти, и на русском языке крикнул Махмуту:
– Воду холодную принеси!
Махмут сбегал к крану. Шульц уже был пойман. Увидев Махмута, он заорал!
– Мертвец идет! Помогите! Пусть он уходит туда, где лежал!
– Не бойся! – сказал Василий Федорович
Махмуту на русском языке. Ему и в голову не приходило, что ребята понимают почти все, о чем они говорят. – Он пьян.
Василий Федорович взял у Махмута кружку. Махмут в какое-то мгновение увидел в его руке маленький блестящий предмет, из которого в кружку упала прозрачная капля.
Василий Федорович подошел к лежащему на земле Шульцу, разжал зубы, влил в рот всю кружку, затем оставшиеся на дне капли вылил на полку с рассадой капусты и пошел к крану мыть руки, заодно и кружку.
К нему подошел Максимыч, который до сих пор стоял в стороне и ни во что не вмешивался:
– Что там случилось? – он кивнул головой в сторону грота.
– Ничего особенного. Шульц обнаружил неизвестное доныне разветвление пещеры. Думаю, что это очень подходящее место для разведения кроликов.
– А это не будет лишней заботой?
– Мясо здесь никогда лишним не бывает…
– Вот мальчики будут ухаживать. – Василий Федорович улыбнулся. – Им это полезно. Только вчера уфимское радио хвалило школьников, которые ухаживают за кроликами…
Он вдруг умолк, увидев в дверях столовой фигуру уже знакомого ребятам «начальника».
– Что случилось, герр Зете? – обратился он к Василию Федоровичу. – Почему до сих пор не подается завтрак?
– Видите, мистер Рестон, – Василий Федорович показал на лежащего Шульца.
Зете… Конрад Зете, мистер Рестон, шепнул Шариф Махмуту. – Запоминай…
– Опять сердце? – спросил Рестон. – А почему его держат?
– Нервное расстройство. Психует, – ответил кто-то.
Рестон брезгливо сморщился, посмотрел на грязную одежду Шульца, пощупал у него пульс, с недоумением взглянул на неподвижное с полуоткрытыми глазами лицо Шульца, быстро расстегнул его халат, взял фляжку и приложил свое ухо к его груди.
Затем медленно поднялся и тихо сказал:
– Отпустите, больше шуметь не будет, он сделал свободной рукой движение, направленное по спирали вверх.
– Не может быть! Ведь только что…
Все собрались вокруг Шульца, потрогали его еще не успевшие затвердеть руки.
Рестон откупорил взятую из-за пазухи Шульца фляжку, вынул из нее несколько светлых камушков, достал из своего грудного кармана какую-то гладкую пластинку, провел камушком на пластинке кривую линию и воскликнул:
– Ого! Алмазы… Чистейшей воды!
Эти слова подействовали на всех как удар электрического тока. Все окружили Рестона.
– Долго она лежала в земле. – Рестон держал фляжку на ладони, словно взвешивая ее. -А камни довольно крупные: каждый из них целое состояние.
– Мистер Рестон! – взволнованно сказал
– Зете, протягивая руку. – Дайте, пожалуйста.
– Они принадлежат мне.
Рестон с недоумением отступил:
– Я не понимаю вас, Конрад Зете! Слава богу, до сих пор еще здесь никто не посягал на имущество безвременно ушедших от нас в лучший мир. Наступит время, и никто в обиде не останется: мы разделим все по справедливости.
– Мистер Рестон, вы меня не поняли. Я не собираюсь нарушать справедливость. Наоборот, я хочу быть справедливым. Я защищаю справедливость. Я требую справедливости.
– Фляжка вместе с содержимым переходит ко мне по наследству. Ставлю вас в известность, что я и покойный Пауль Шульц – двоюродные братья. Моя мать была родной сестрой отца Пауля – Отто Шульца… у него других родственников не осталось… А говорить о том времени, когда будем распределять накопленное нами, думаю, еще рановато. Но скажу, раз вы сами напомнили об этом: я буду полноправным и единственным наследником и Пауля
– Шульца, и ею отца.
Все негромко заговорили:
– Мы никогда об этом не слыхали!
– Тут что-то непонятно!…
– Даже представить трудно!
– А доказательства имеются?
Шариф и Махмут хорошо понимали, что у каждого из этих людей появилась надежда получить какую-то долю из того, что лежало во фляжке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18