Встретить лицом смерть или боль не так страшно, как оказаться перед перспективой провести всю жизнь, вспоминая о своем предательстве.)
Не думаю, чтобы раса, практикующая социальный гомеостаз посредством истребления целых видов, могла постичь такие тонкости. Ивилои никогда не ошибаются. Но их «оценка», выставленная О’Хара, не важно, насколько существенная для выживания человеческой расы, мало что значит для меня как ее сестры, дочери, единственной живой родственницы. Вынуждена согласиться с О’Хара: на склоне жизни она была одновременно и позабавлена, и подавлена ивилоями. Они послужили буквальным, почти карикатурным воплощением богов, шесть тысяч лет присутствовавших в человеческой истории: самоуверенных, капризных, кровожадных. И тупоголовых.
Именно религия погубила Землю – столкновение непримиримых политических взглядов и особого рода религиозный фанатизм, задушивший Ново-Йорк и почти уничтоживший «Новый дом» на пути к Эпсилону. (Клан, называвший себя девонитами, затеял «Десятиминутную Войну», когда погибла половина населения орбиты и была уничтожена вся информация, не имеющая непосредственного отношения к системам жизнеобеспечения.) Эта катастрофа вполне оправдывает отвращение, которое О’Хара испытывала к религии.
О’Хара воспитывалась в полном равнодушии к религии, но в молодости начала заигрывать с ее приманками и удобствами. Ко времени полового созревания, к шестнадцати, ей это надоело, а через четыре года, когда она получила свою первую степень, относилась к любого рода мистике достаточно враждебно. Ее главная работа «Общественная и частная религия американских Отцов-Основателей» была циничной и прагматичной; именно эта книга позволила ей стартовать в политике. Сандра Берриган прочла ее работу и пригласила О’Хара стажироваться в Тайный совет. Этот опыт помог ей созреть и сформироваться. В те времена большая часть представителей правящего класса Ново-Йорка считала религию чем-то средним между нарушением общественного порядка и вредной привычкой.
О’Хара прожила свой век, раздираемая, с одной стороны, интеллектуально осознанной тягой к атеизму и с другой – эмоциональной потребностью признать, что не все во Вселенной может быть подтверждено свидетельствами органов чувств и логическими построениями. Пережитое из-за ивилоев позволило ей примирить оба направления. Она написала об этом в одной из последних колонок, за месяц перед смертью:
«Они разрешили нам жить. Какой другой дар получили мы от ивилоев? Принятие в сообщество причудливых созданий с других планет? Нет; мы самостоятельно и довольно скоро нашли друг друга. Перемещения в пространстве? Нет; если ими можно пользоваться только по их милости.
Чем нас пожаловали ивилои – так это физическим воплощением Бога, который скорее «Оно», чем «Он», который наглядно держит нашу судьбу в своих руках – или щупальцах, но который не ищет ни поклонения, ни даже внимания. Разрешив нам жить, божество стало милостивым и отстраненным; мы свободны любить его, или ненавидеть, или игнорировать.
Должна признаться, что удивлена и горько разочарована, что никому пока не пришло в голову основать религию для почитания великодушия и милости этих космически свирепых извергов. Может, люди избегают привлекать их внимание? История религии была бы короче и проще, если бы Бог время от времени материализовывался, ткнув пальцем в ваш мозг.
Для того чтобы жить приниженно, в благоговейном страхе, очевидны философские преимущества физического присутствия богоподобного существа. Новые религии и уцелевшие старые избегают рисовать Бога имеющим скверное обыкновение под горячую руку швырять вас в преисподнюю. Напротив, они не жалеют усилий на описание Его «благодеяний», а также исследование и чествование загадочного; оба направления деятельности равно привлекательны.
Я никогда не могла поверить, что благоговение перед прекрасным обусловлено исключительно культурными навыками, или что всякая любовь – продукт биохимического процесса, или что истина невозможна вне социального контекста. Но я обязана согласиться со всеми тремя унылыми допущениями, прежде чем позволю себе принять красоту, и любовь, и истину в дар от какого-то благосклонного божества. Без белобородой внушительной фигуры, простершей крылья над миром, мистерия жизни становится такой же удобной, прозаичной и чудесной, как наука, и такой же полезной, когда вы решитесь на все необходимые «почему» и «с какой целью?». В мои годы вам покажется, что вы почти со всем разобрались».
О’Хара умерла мирно, внезапно, от церебральной эмболии. Это случилось во время ее утренней прогулки – «рассветной ковылялки», как она говорила, около озера в парке. Она просила обойтись без мемориальных мероприятий и пресечь всякие попытки воздвигнуть ей памятник. Она хотела, чтобы ее прах рассыпали по какой-нибудь цветочной клумбе. Естественно, в результате 149 цветочных клумб на планете украшены памятниками с табличками, что именно здесь покоится О’Хара.
И это в каком-то смысле правда. Может, в том самом, в каком она однажды ошиблась. Когда она была молода, то думала, что никто, рожденный на планете, не сможет считать своим домом Миры, как тогда назывались сообщества средств передвижения, и никто, рожденный в космосе, не почувствует своим домом планету.
Эта – стала ее домом. Она названа ее именем.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39