– Кого-то напоминает? – пробормотал Джон.
О’Хара засмеялась:
– Она… это просто невероятно. Она – копия меня, какой я была при рождении.
– Все дети похожи, – сказал Дэн.
– Она будет вашим точным повторением, – сказал доктор, – учитывая разницу в воспитании, а также исключая шрамы, татуировки. Но по мере того, как будет развиваться ее личность, она начнет отличаться от вас.
– Она выглядит слишком спокойной, – медленно произнесла Эви, – как будто специально притворяется.
– Ну, приступим.
Доктор Кайзер повернул выключатель, потом он и ассистент медленно подняли цилиндр и разместили его на дне контейнера, провода и трубки тянулись за ним. Доктор открыл задвижки на цилиндре, и крышка откинулась. Он вытащил малышку в мешочке из прозрачной ткани или пластика, потом взял пару изогнутых ножниц, надрезал мешок снизу, выпуская розовую жидкость, и нежно вынул ребенка, вытягивая следом пуповину.
– Со стороны, возможно, это кажется жутким, но, перерезая пуповину, мы задаем нервный импульс, стимулирующий дыхательный рефлекс. Иногда младенцы вежливо откашливаются и сразу начинают дышать. Обычно они поднимают дикий крик. Приготовьте полотенце.
Ассистент открыл боковое отделение на тележке, и оттуда повалил пар. Ассистент достал полотенце и развернул его. Доктор приподнял ребенка над раствором, потом повернул пуповину и потянул. Глазки раскрылись – ошеломляюще голубые, малышка закашлялась, извергнув удивительное количество розовой жидкости, расплескавшейся по лицу и груди доктора, и сразу же захныкала.
– Все нормально. – Доктор протянул девочку ассистенту, который, обернув ее теплой пеленкой, начал осторожно обтирать мокрое тельце. На секунду она умолкла – как выяснилось, просто чтобы набрать побольше воздуха для плача. – Мне тоже полотенце, пожалуйста. – Доктору пришлось перекрикивать громкий визг. Ассистент ловко кинул ему полотенце, и доктор вытер лицо.
В комнате зазвучал женский голос:
– Рождение в 9. 48 12 августа 2099; 21 Мухаммеда 295.
Ребенку дано имя Сандра Парселл О’Хара.
– Никогда раньше не видела металлический зажим на животике, – заметила О’Хара.
– Это нововведение. Заживление проходит легче. Через пару дней все будет хорошо. – Доктор бросил полотенце в корзинку для мусора.
– Могу я подержать… Сандру?
– Если пообещаете не ронять. – Он кивнул ассистенту, ловко запеленавшему малышку в сухую пеленку и протянувшему ее О’Хара. Существо продолжало независимо взвизгивать.
О’Хара взяла девочку и нежно дотронулась до щечки.
– Сейчас, сейчас, маленькая. – Она прижала ее к себе. Хныканье внезапно прекратилось, ручка нашарила грудь.
Крошка вздохнула, приникла к матери и зачмокала губками. О’Хара от неожиданности едва не уронила теплый сверток.
– Сильнейший инстинкт, – заметил доктор.
– Да, скажу вам… – Она кашлянула, прочищая горло. – Можете ли вы вызвать… э… лактацию? Если бы вы…
– Физически – нет проблем, просто ввести некоторые гормоны. Но мы не должны позволять девочке так связывать вас. Это создаст нам затруднения в яслях, да и для вас лично.
– Конечно. Я понимаю.
– Давайте лучше устроим ее в отделение для новорожденных, – вмешался ассистент.
О’Хара протянула ему ребенка, и он перепеленал девочку в новую подогретую простынку. Малышка подарила О’Хара недовольную старческую гримасу, но не заплакала.
О’Хара смотрела, как ее уносят через двойные двери, и задумчиво терла мокрое пятнышко на груди.
– Материнский инстинкт? – спросил Джон.
– Не совсем. Возможно, в какой-то степени. Я обдумаю все причины и следствия… Привязанность к ясельной маме…
– У тебя она была, – заметил Дэн.
О’Хара с любопытством взглянула на него:
– А у тебя – нет. У тебя была настоящая мать. (Дэн был с Земли, из Пенсильвании.)
– Я вскормлен материнской грудью, – с заметным ирландским акцентом произнес Джон, – и вы, ребята, видите, что это здорово пошло мне на пользу.

Глава 2
Из колыбели в могилу


Прайм

Через два дня после рождения – или выныривания, как это было по существу, – дочери О’Хара должна была принять участие в «специальной презентации», не представлявшей для нее никакого интереса. Женщина, председательствовавшая на этом сборище, была ее старым другом, и О’Хара не хотела обижать ее отказом. Выступать собирались человек двадцать, включая Дэна, у которого после потери связи с Ново-Йорком оставалась уйма свободного времени.
Такие специальные презентации были неформальными встречами членов Кабинета с общественностью. На презентации можно было рассказать о работе своего департамента, получить добрый совет или, на худой конец, завоевать симпатии аудитории. Это собрание вела Сильвина Хэйген, заведовавшая криптобиологией.
– Не знаю, многих ли из вас интересуют наши работы, – начала она, – по крайней мере, посетители нас не замучили.
Позади Сильвины висела схема – изогнутый квадрат, словно развернутая четвертушка кекса, разделенная на тысячи маленьких ячеек. В одном из углов светились восемнадцать секций.
– Наши хранилища закрыты для посещения. Они занимают секторы с 2105-го до 2345-го. Департамент исследований и администрация находятся в секторах с 2115-го по 2355-й. Можно неделями бродить по кораблю, прежде чем наткнешься на нас. Удивительно уже то, что десять тысяч смогли разместиться на таком маленьком пространстве. Наши пациенты много места не требуют, лежа э… в гробах. – Она указала на диаграмму. – Эти освещенные ячейки занимают наши постояльцы, из которых трое действительно мертвы. Мы поместили их в крионические ванны, надежно заморозив. Хотя некоторые возражения против этого у нас имеются.
– Вы считаете, что их нужно пустить в переработку, как все остальное? – спросил кто-то.
– Вот именно. Но дело не в личных привилегиях; они – часть долгосрочного эксперимента, который мы пока продолжаем. Как и остальные пятнадцать, они были погружены в криптобиоз, потому что умирали от болезней, которые в настоящее время не поддаются лечению, – половине из этих людей доктора не смогли поставить диагноз, но было ясно, что они на грани смерти. – Она нажала кнопку, и еще несколько дюжин ячеек вспыхнули голубым светом в другом конце таблицы. – Здесь ведутся эксперименты с животными: козами, кроликами и курами. Мы продолжаем работу, чтобы подтвердить эффективность анимационного погружения. У кур показатель выживаемости девяносто восемь процентов, у кроликов – девяносто пять, а у коз – девяносто. Успех анимации находится в прямой зависимости от природной жизнеспособности организма, как это ни печально. Для людей этот показатель не превосходит восьмидесяти, даже семидесяти пяти процентов. Вот почему не все мы там, в крионических ваннах, ожидаем прибытия на Эпсилон.
– Не могу понять, откуда у вас эти данные, – подал голос Дэн, – ведь в результате диверсии большая часть информации пропала.
– У нас все полностью автоматизировано; семьдесят пять – это результат первых экспериментов. Мы ничего не изменили в методике с тех пор, как получили такой результат, и не собираемся ничего менять, пока не будем уверены в том, что делаем.
– Даже при семидесяти пяти процентах успеха у вас не будет недостатка в добровольцах, – заметила О’Хара.
– Верно. Редкий день обходится без того, чтобы к нам не обратился кто-нибудь из желающих проспать ближайшие полвека. Мы объясняем людям нашу политику и отсылаем их к врачам.
– А ваша политика – «никто, кроме неизлечимо больных»?
– Да, и то если они не слишком стары или молоды – для растущего организма это верная смерть – и только если сердечная и дыхательная системы будут способны перенести торможение. Для эвтаназии осуществимы более простые пути. Мы обязаны следовать замыслу авторов проекта. Наши емкости могут служить жизненным пространством для всех нас в случае непредвиденной катастрофы. Может случиться, что в конце концов мы вынуждены будем заняться всем населением, но на сегодняшний день – никаких исключений.
Она выключила диаграмму и села.
– Если бы это зависело только от меня, я бы пошла на некоторые исключения. Вы знаете, что я имею в виду. Многие из нас очень скоро обнаружили, что это вовсе не увеселительная поездка, как надеялись вначале. И совсем не похоже на жизнь в Ново-Йорке. Среди тех, кому мне пришлось отказать в криптобиозе, есть такие, что без вмешательства психиатра могут покончить с собой.
– Но вы еще не решили, кто именно, – сказал Сэм Вассерман.
– И не хотела бы брать на себя такую ответственность. Хотя человек, склонный к самоубийству, действительно болен! Людей с тяжелыми психическими травмами можно выборочно, тайно отправлять к нам, если это единственный способ спасти им жизнь. Против этого, правда, тоже есть возражения, некоторые довольно веские. Рано или поздно, об этом узнают все на корабле. Циники объявят, что мы набираем человеческий материал для своих экспериментов вместо животных, и в этом будет толика истины. При нынешнем состоянии нашей технологии мы предлагаем пациентам своего рода русскую рулетку – четыре шанса против одного. Таким образом, перед нами краеугольная проблема: право каждого человека на выбор. Если мы разрешим криптобиоз каждому, кто объявит о своем намерении покончить с собой – что, бесспорно, произойдет, как только будет сделано первое исключение, мы столкнемся с целой лавиной требований от людей, стремящихся временно «выйти из обращения». Причем некоторые из них могут оказаться абсолютно незаменимыми.
– А размораживать их по потребности нельзя? – спросил Дэн.
– Нет. Это длительный процесс, включающий медленное торможение метаболизма и еще более медленное восстановление. При сегодняшнем уровне технологии потребуется порядка сорока восьми лет. И пока мы не разработаем принципиально новый подход, этот срок не изменится.
– Я вспоминаю интервью в Ново-Йорке с первыми добровольцами-криптобиотиками, – сказала О’Хара. – Мне было около десяти. Эти люди казались такими странными, словно явились прямиком из эпохи наших дедушек и бабушек. У нас есть на борту кто-нибудь из них?
– Только один, он работает у нас. Подсобный рабочий по имени Горатио Горатио. Все остальные либо умерли, либо были уже слишком стары, чтобы отправиться с нами.
Человек, которого О’Хара не знала, поднял руку.
– Было что-нибудь необычное в том, как они умерли? Вы проанализировали причины, уровень смертности?
– Ну есть ли смысл делать обобщения на такой маленькой экспериментальной группе – двенадцать человек участвовали, и девять выжили, – если только все они умрут не по одной и той же причине? Все криптобиотики, кроме Горатио Горатио, были преклонного возраста. Теперь, оглядываясь назад, можно сказать, что это было ошибкой. Но я уверена, что все, за одним исключением, дожили до девяноста, не считая сорока восьми лет криптобиоза. Этот один умер насильственной смертью – его убили. Теперь трудно отделить факты от догадок. Многие из них могли бы поделиться более обдуманными впечатлениями, если б им хватило времени как следует все вспомнить и поговорить друг с другом.
– Обдуманными? – переспросил Сэм.
– Один из них был страшно расстроен. Он утверждал, что помнит каждую минуту этих сорока восьми лет..
– Я знаю его, – откликнулась О’Хара. – Но это была неправда.
– Он фантазировал, пытаясь привлечь к себе внимание. Через несколько месяцев он сам это признал. Но мы сделали бы ошибку, если б не изолировали криптобиотиков друг от друга, а сначала казалось разумным поместить их всех в одну палату, чтобы наблюдать за ходом выздоровления.
– Безумие этого парня оказалось заразительным? – спросил Сэм.
Хэйген кивнула:
– Или, возможно, просто подстегнуло воображение остальных. Но люди, поначалу уверенно заявившие, что это был просто долгий беспробудный сон, позже описывали нам сновидения, даже кошмары, терзавшие их в эти сорок восемь лет. Это не слишком похоже на правду, потому что при погружении отсутствует всякая деятельность мозга. Обычный пациент с такими симптомами отправился бы прямиком на переработку. Пробуждение криптобиотиков – все равно что оживление покойников, если не считать, что этих людей приготовили к смерти определенным образом.
– Я слышала, они способны перенести даже погружение в вакуум, – сказала О’Хара.
– Животные – да; с людьми мы таких экспериментов не проводили. Кроме того, они переносят уровень радиации в десять тысяч раз больший, чем мы. Человек в криптобиозе – абсолютно инертная субстанция. Засушенная мумия.
– В каком психическом состоянии они были при пробуждении? – спросил Сэм. – За исключением того фантазера.
– Естественно, мы предложили им стандартизованные тесты, и до, и после эксперимента. Они отвечали вполне нормально, с допустимыми отклонениями – в том числе и тот псих. Его проблемы были эмоционального происхождения. И я уверена, они имели место еще до того, как он принял участие в эксперименте, и криптобиоз здесь ни при чем.
Дэн взглянул на часы.
– Итак, какую помощь вы хотели бы получить от нас? Считайте, что мы обладаем той властью, которую нам приписывают, что бы мы могли сделать?
Хэйген устало, вежливо улыбнулась:
– Как и все остальные, мы нуждаемся в помощи специалистов по информации, чтобы восстановить нашу библиотеку. И более того… Боюсь, главная проблема в том, чтобы свалить тотемный столб приоритетов. Совместно – инженерам и политикам. Нас считают некой экзотической биотехнической отраслью. Так оно и было – перед запуском. Сейчас мы – важная составная часть Системы жизнеобеспечения.
– Пойду и подумаю над этим, – пообещал Айрон Буш, заместитель Мариуса Виеджо. – Если хотите, я могу переговорить с Мариусом о возможном взаимодействии – не таком тесном, чтобы подменить два мнения одним, но достаточно конструктивном. Система жизнеобеспечения волнует всех.
Она заколебалась:
– Я хотела бы все обдумать.
– Позвоню вам вечером, когда поговорю с Мариусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39