– Потому что я Лорд-Мудрец. – Он снова наклонился внутрь повозки, пытаясь пошевелить черную коробочку.
Теней на асфальте не было, и солнце палило немилосердно. Последнее, чего мне хотелось, – стоять и медленно поджариваться, пока Лучезарный ковыряется в потрохах мертвой уже четыреста лет машины.
– Ага! – послышался приглушенный голос Рашида. – Антенна!
– Что?
Я посмотрела на антенну на Патриаршем холме. В этой повозке не было ничего, что хотя бы близко ее напоминало. Вполне возможно, существовали разные типы антенн, но учительница в школе нам ни о чем подобном не рассказывала. Она вообще мало что рассказывала о радио, за исключением того, что это некая загадочная техника Древних для передачи звука из одного места в другое. Почти в каждом городе и поселке на полуострове имелась по крайней мере одна антенна, обычно ржавая и покосившаяся от ветра, – но все эти антенны были длинные, тонкие и стояли снаружи, а не внутри мотора самоходной повозки.
– От этой коробочки вдоль блока двигателя идет проволочная антенна, замаскированная под цвет металла. И есть еще один провод, который идет к… уверен, что это фотоэлементы. Солнечные батареи. Возможно, эта штуковина до сих пор работает. – Лорд улыбнулся Стек. – Все еще думаешь, что это просто какая-то из очередных пустяковин?
Она закрыла рот ладонью, изображая зевок.
– У Древних была поговорка – что-то насчет мальчиков и их игрушек.
Я кивнула. Меня несколько удивляло, что Стек решила сыграть роль женщины, которой давно уже все надоело, – притом что сама она была наполовину мужчиной. С другой стороны, что могла сказать я сама? Мужчина снаружи, женщина внутри… и к тому же утомленная всяческими черными коробочками.
– Сколько еще ждать? – спросила я Рашида.
Мужчины порой находят извращенное удовольствие в том, чтобы досаждать женщинам; когда-то давно некий ублюдок придумал фразу «мальчишеское обаяние», и с тех пор мужчины не сомневаются в том, что покорят женщину, если будут вести себя подобно восьмилетнему ребенку. С другой стороны, женщины до сих пор верят, что мужчинам нравятся неприступные женщины. И почему только боги создали оба пола столь расчетливо глупыми?
– Сейчас, проверю еще кое-что. – Рашид сунул свой светящийся цилиндр обратно в карман и достал небольшую пластиковую коробочку. – Радиоприемник, – пояснил он.
Большим пальцем он покрутил колесико сбоку коробочки; небольшая машинка начала издавать дребезжащие звуки, словно плещущиеся о каменистый берег волны.
– Ничего, кроме помех. – Стек пожала плечами.
– Думаешь, это просто помехи? Лорд-Мудрец медленно поднес радиоприемник к черной коробочке на двигателе, и звук стал громче, словно волны начали сильнее биться о берег, покрываясь белой пеной.
– Видите? – Лучезарный нежно погладил черную коробочку. – Эта штучка что-то передает – используя всю машину в качестве антенны.
– Зачем это Древним? – спросила я.
– А это не их работа, – ответил Рашид. – Могу, конечно, ошибаться, – он посмотрел на меня, – но очень похоже, что кто-то издалека подсаживает в Тобер-Коув жучков.
Он задумчиво посмотрел на небо.

Глава 15
ПРЕДСКАЗУЕМАЯ ИСТОРИЯ ДЛЯ ПАТРИАРХА

Оказывается, никто еще не сообщил мэру Теггери о том, что Боннаккут мертв. Это меня не удивило – новость все еще распространялась в виде слухов, и люди хотели быстрее поделиться ею друг с другом, а дом мэра находился в некотором отдалении от остального поселка. В обычных обстоятельствах первый воин поспешил бы по горячему асфальту, чтобы известить главу Тобер-Коува. Так или иначе, именно нам довелось увидеть реакцию мэра на дурную весть.
Несколько секунд Теггери пребывал в шоке. Потом открыл рот и сказал:
– Какая трагедия.
Классическая фраза мэра – сейчас в нем говорила должность, а не человек, и это меня в нем восхищало.
– Какая трагедия, – повторил он. – Но, по крайней мере, нам повезло, что здесь присутствует Лорд-Мудрец, который в состоянии установить истину. Так что, если я не злоупотребляю твоим временем, Лучезарный…
– Нет-нет, – ответил Рашид, – я уже начал расследование. Собственно, именно потому я и пришел – мне сказали, что каждый, кто располагает какими-либо сведениями о преступлении, доложит о них тебе.
– Именно так, – кивнул Теггери. – Позволь, я спрошу у моей семьи, не приходил ли уже кто-нибудь. – Он повернулся ко мне. – Фуллин, может быть, проводишь лорда Рашида в Патриарший зал, где он сможет подождать и отдохнуть?
– Конечно. – Я не смогла удержаться от улыбки. Каждый ребенок в поселке посещал Патриарший зал как минимум раз в год, и это было не то место, где можно рассчитывать на спокойный отдых. Наш мэр просто хотел произвести впечатление на высокопоставленную особу. Не спрашивайте меня, почему Теггери не потащил Рашида в зал сразу же после прибытия к нам Лорда-Мудреца, – видимо, каким-то образом важной персоне удалось избежать его цепких лап. «Всего лишь временная передышка, – подумала я тогда. – Без полной экскурсии не обойтись…»

– Эта лавка древностей? – с заметным отвращением спросила Стек, ее взгляд блуждал по помещению, словно она вспоминала обо всем том, что успела возненавидеть за время своего изгнания.
Зал являлся мемориалом Патриарха и был забит экспонатами, относившимися к его времени. Некоторые из них были выставлены в витринах, другие просто сложены там, где оставалось свободное место на полках или на полу. Я не бывала здесь с тех пор, как в четырнадцать лет окончила школу, и мне казалось, будто зал за прошедшие годы уменьшился в размерах, не говоря уже о том, что воздух стал более спертым – наверняка на так называемых «сокровищах» скопилось немало пыли. Мне вдруг пришло в голову, что мэры считали это место скорее свалкой, нежели святыней, – просто склад вещей, которые они не могли выбросить, но и не хотели захламлять остальную часть дома.
Взять, например, коллекцию стеклянных банок из-под варенья, заполнявших три длинные полки. В них находился пепел казненных на Путеводном мысу, однако отсутствие этикеток не позволяло определить, кому он принадлежит – ученому, торговцу с Юга или нейт. Зная Патриарха, можно было предположить, что в некоторых банках просто зола из его собственной кухонной печи. С другой стороны, если Патриарху полки начинали казаться чересчур пустыми, он просто обвинял в высказывании еретических мыслей еще одного тобера – желательно богатого, чье имущество можно было бы конфисковать в общественную казну.
Естественно, общественной казной распоряжался Патриарх. Обстановка зала явно демонстрировала, что немалую часть этих средств он тратил на потакание собственным капризам – картины, изображавшие его самого, изысканную одежду и безделушки, до сих пор запечатанные бутылки с вином, которое, вероятно, уже превратилось в уксус.
Моя скрипка предположительно относилась к тем же временам. Лита утверждала, будто старый тиран зазвал сюда одного виртуоза-скрипача, чтобы во дворце постоянно звучала музыка. Подобная экстравагантность была типичной для Патриарха: сначала перебить ни в чем не повинных торговцев с Юга – «очистить» поселок, а потом сразу же пригласить южанина, чтобы тот радовал его слух.
И тем не менее мне не стоило жаловаться – я была потомком этого нанятого музыканта-южанина, как и Стек.
Ни она, ни я не уделяли особого внимания отдельным предметам в зале, наши взгляды бессистемно блуждали: вот изящное кожаное седло, а вон – разноцветная мантия, изготовленная Гильдией Дома и Очага… Выцветший гобелен изображал молодую пару, приносящую свадебную клятву на Руке Патриарха, – я вдруг невольно представила себе, как эта рука оживает и хватает женщину за горло, в то время как Патриарх шипит: «Ты его любишь? Любишь?» Но я тут же выбросила подобные мысли из головы – я обещала Каппи выбрать женское Предназначение и стать жрицей. К дьяволу Патриарха и всех его последователей!
Резко развернувшись, чтобы не видеть гобелен, я едва не налетела на Рашида. Он стоял перед громадной, во всю стену, картиной, изображавшей Патриарха – седоволосого, с яростью во взгляде и с пылающим факелом в руке. Художник, вне всякого сомнения, работавший под его присмотром, изобразил призрачное гало вокруг головы старого тирана. На заднем плане три почерневшие фигуры догорали в пламени костра.
Лорд-Мудрец долго разглядывал картину, потом наконец повернулся ко мне.
– Что ты об этом думаешь, Фуллин? Насчет сожжений еретиков, Патриарха и прочего? Он просто делал то, что требовали боги?
Я поколебалась.
– Ты помнишь, что в данный момент я женщина?
– Какое это имеет значение? – удивился он.
Стек фыркнула.
– А чего ты ждал? У мужчин и у женщин совершенно разное мнение об этом старом ублюдке.
– Как так? Когда Фуллин становится из мужчины женщиной, каким образом может внезапно измениться его мнение? Что, все тоберы страдают раздвоением личности или они просто…
– Мое мнение о Патриархе, – прервала я его, – таково, что ему следовало умереть во младенчестве, как все и полагали.
Рашид нахмурился.
– Он был больным ребенком?
– Слишком больным, чтобы отдать Дар крови, – так что он на всю жизнь остался Обреченным-мужчиной. Все остальное – лишь следствие этого,
– Расскажи, – попросил Лучезарный.
Мы со Стек переглянулись. Возможно, нас мало что объединяло, но сейчас мы обе думали как женщины.
А у всех женщин, которые в состоянии думать, одно и то же мнение о Патриархе.
Чтоб он сдох в смертельных объятиях Госпожи Нужды!

Патриарх (уничтоживший все сведения о своем настоящем имени) родился двести лет назад. Он был ребенком Господина Ворона и всю жизнь гордился своим наполовину божественным происхождением. Лита рассказывала всем девочкам, что Патриарх презирал тех, чьими отцами были обычные мужчины, называя их «людским отродьем».
Но это было уже после того, как он пришел к власти. История Патриарха началась всего через несколько месяцев после его рождения: перед самым летним солнцеворотом младенец заболел. Лихорадка, рвота, судороги… Когда Хакур произносил ежегодную проповедь о жизни Патриарха, то явно получал нездоровое удовольствие, перечисляя симптомы. Служитель называл его болезнь «делом дьяволов, которые хотели убить нашего спасителя прежде, чем он сможет спасти мир»; но сейчас, рассказывая эту историю, я не стала упоминать дьяволов.
Так или иначе, какова бы ни была причина болезни младенца-Патриарха, тогдашняя целительница сочла, что ребенку не хватит сил, чтобы отдать Дар. Да, ребенок будет Обреченным-мужчиной на всю жизнь, но «лучше мужчина, чем мертвец», как сказала целительница его матери.
– Вполне с этим согласен, – заметил Рашид.
Мы со Стек обменялись понимающими взглядами.
Так что Дар так и не был принесен. Со временем ребенок выздоровел («… исключительно благодаря силе воли!» – проповедовал Хакур). Мальчик даже отправился в Гнездовье на следующее лето с остальными детьми. Это было обычным делом – даже если ребенок и не отдал Дар, боги все же могли решить сменить его пол. В конце концов, они были богами и могли нарушать свои собственные правила.
Но этого не случилось – такого никогда не случалось! Патриарх ушел мальчиком и мальчиком же и вернулся. В этом возрасте он еще не понимал, почему это так расстроило его мать.
Впрочем, достаточно скоро ему предстояло это понять. Я не росла вместе с кем-либо из Обреченных детей, но могу представить, как относились юные тоберы к тому, кто был настолько неполноценен, – со смесью жестокости, жалости и безразличия, и отношение это менялось каждый раз в зависимости от настроения толпы на школьном дворе. Когда мальчика подобным образом третируют, результат зависит от его реакции. Если ему удается понравиться другим детям, они вскоре забывают о том, что он не такой, как все. В противном случае его ждут насмешки и тычки; если же он оказывает сопротивление, словесное или физическое, его начинают ненавидеть, отвергать – другими словами, он становится изгоем.
Угадайте, что произошло с Патриархом?
Изгой, обладающий крепкими мускулами, превращается в задиру и хулигана; тот, у кого их нет, становится мелким пакостником, который ворует и врет, чтобы доставить неприятности другим. Юный Патриарх на какое-то время выбрал путь хулигана и принялся задирать тех, кто был слабее его, но в Тобер-Коуве у малышей часто есть старшие братья (или старшие сестры, обладающие всеми инстинктами старших братьев). Вскоре он понял, что не сможет добиться успеха хулиганскими поступками, по крайней мере, пока не станет старше. Так что он пошел в другом направлении – стал «хорьком», как назвал бы его Хакур, хотя служитель Патриарха никогда не употреблял это слово, говоря о нашем преподобном спасителе («Другие дети избегали его, пристыженные исходившим от него божественным сиянием»).
Шло время. Мальчик рос коварным и хитрым. Он научился добиваться расположения у взрослых, которыми легче было манипулировать, чем детьми. Лита не раз рассказывала нам, как ловко он умел выпрашивать что-либо у взрослых женщин. Всегда наготове была история о том, насколько он обездолен, так как никогда не познает радостей женственности. И они ему верили – наивные! Особенно в свете того, как он относился к женщинам впоследствии. Но следует понять, что никто не привык общаться с подобными детьми.
Мне трудно представить, что это значит – иметь одну, единую душу. Когда ты просто одна личность, все, что происходит в твоей жизни, может произойти только с тобой непосредственно. Для большинства из нас… например, когда я была пятилетней девочкой, я решила, что не люблю овсянку. Не знаю почему – у детей порой бывают приступы упрямства, а затем это становится делом чести: ни одна ложка овсянки никогда больше не коснется моих губ! Я рассказывала Каппи какую-то запутанную сказку про пиратов, скрещивающих пшеницу с ядовитым плющом, в результате чего получался овес. Несомненно, я доводила Зефрама до бешенства, не говоря уже о том, что все это выглядело лишь упрямым нежеланием признать, что я устраиваю много шума из ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41