– Положи Руку в шкатулку, – приказал Хакур.
– У тебя закончились вопросы?
– Я собирался спросить тебя обо всем, о чем спрашивал меня мой предшественник, но ты ведь все равно скажешь, что не знаешь ответов. Положи Руку на место.
Я осторожно занес Руку Патриарха над шкатулкой. Поскольку мои пальцы ничего не чувствовали, мне пришлось воспользоваться другой рукой, чтобы их разжать. Механическая рука упала в шкатулку и немного покачалась, прежде чем застыть неподвижно, пальцами вверх, словно дохлая муха, валяющаяся лапками вверх на подоконнике.
– Значит, я не прошел твоего испытания? – спросил я, выпрямляясь.
– Идиот, – проскрежетал Хакур. – Это вовсе не было испытанием, которое ты мог бы не пройти. Я ведь уже сказал – твое мнение меня не интересует. Я выбрал тебя себе в ученики, и все.
Я потер пальцы, пытаясь снова заставить их шевелиться.
– Тогда зачем было меня мучить, если до моих ответов тебе не было дела?
Он искоса посмотрел на меня.
– Мне ведь нужно было как-то привлечь твое внимание, верно? Заставить тебя думать. Нужно было, чтобы ты понял – служитель Патриарха должен быть готов стать безжалостным тираном ради блага поселка.
– Это я и так знаю, – проворчал я.
Старик улыбнулся… и неожиданно ударил меня по лицу. Удар оказался не сильным, но обжег меня, будто огнем.
– Ты ничего еще не видел, – прошипел он. – После того как настанет твое Предназначение, тебе еще не раз придется пройти испытание Рукой Патриарха. Если потребуется, я прикажу воинам, чтобы они держали тебя, – Боннаккуту это наверняка понравится. Моему учителю несколько раз приходилось удерживать меня силой, пока я не смирился со своей судьбой. И ты тоже с ней смиришься, служитель Патриарха.
– Я выберу себе женское Предназначение, – огрызнулся я. – Ты не сможешь сделать меня служителем Патриарха, если я буду женщиной.
– Если ты это сделаешь, парень, я превращу твою жизнь в ад. Ты знаешь, что я это могу.
– Не можешь. Самый священный принцип закона тоберов гласит, что каждый может выбрать себе мужской или женский пол, и никто не может быть наказан за свой выбор.
– Погоди, увидишь, – прорычал Хакур. – Когда я говорю, что ты будешь моим учеником, – это не мое желание. Это воля самого Патриарха. Это призвание. Приказ. Кем бы ты, возможно, хотел бы быть – меня не интересует. Ты поступишь так, как решил Патриарх.
В последний раз бросив на меня гневный взгляд, он поднес два пальца к губам и пронзительно свистнул.
– Дорр! Мы уходим.
Его внучка немедленно выскользнула из зарослей тростника. В одной руке она держала охапку грязной зелени, в другой – нож чуть покороче мачете Стек. Подозреваю, что Дорр просто срезала первый попавшийся пучок осоки, а затем пряталась в камышах, подслушивая. Вероятно, она все слышала – проповедь Хакура, его угрозы, но лицо ее было лишено какого-либо выражения. Не глядя в мою сторону, девушка подала Хакуру руку и помогла ему забраться в каноэ.
– Твое уединение закончилось, – бросил старик, устраиваясь на носу лодки. – Иди домой. И даже если боги и не послали тебе утку, ты знаешь, какого Предназначения от тебя они хотят.
Дорр опустила глаза. Возможно, ей было стыдно за своего деда, пытавшегося повлиять на мой свободный выбор. Одним ударом весла она оттолкнула каноэ от берега, и лодка быстро скрылась из виду.

Глава 9
ТИШИНА ДЛЯ ГОСПОЖИ МЕТЕЛИ

Первым делом я громко выругался – не слишком изящно, но от всей души, распугав всех лягушек, уток и ондатр на болоте. Затем я несколько минут растирал пальцы, пока снова не смог ими двигать. Пальцы тихо потрескивали, когда я сгибал и разгибал их, и мне не удалось до конца сжать их в кулак, но каких-либо серьезных повреждений заметно не было.
Я проверил, могу ли я держать смычок. Оказалось – могу.
Затаив в душе жестокую злобу на Хакура, я зашагал в сторону дома.
– Какое Предназначение мне выбрать – мужчину или женщину? – крикнул я, обращаясь к черному дрозду.
Птица улетела, не ответив. Иногда боги посещают землю в облике птиц, но эта, похоже, была самой обыкновенной.
– Мужчина или женщина? – обратился я к змее, пытавшейся скрыться от меня в высокой траве.
Змея даже чешуйкой не шевельнула.
– Мужчина или женщина? – спросил я у белки на верхней ветке вяза. По крайней мере, белка на меня посмотрела, и я воспринял это как добрый знак. – Понимаешь, сегодня День Предназначения, – объяснил я, – и мне нужно сейчас принять решение.
Белка решила, что мои проблемы слишком велики для ее маленького мозга, что, впрочем, неудивительно, поскольку мозг у нее размером с божью коровку. Одним прыжком зверек взлетел по стволу вяза и скрылся из виду.
– Спасибо большое! – крикнул я ей вслед. – Если я тебя когда-нибудь поймаю, можешь считать себя меховым воротником.
На белку мои слова, похоже, не произвели никакого впечатления. Хороший же из меня получится служитель Патриарха, если я не могу даже напугать древесную крысу.
Впрочем, это вовсе не означало, что мне хотелось быть служителем Патриарха.
Однако… было бы забавно оставить Боннаккута наедине с механической рукой минут на пять и выяснить, насколько соответствовала действительности вся его болтовня насчет Каппи.
Нет. Только не служитель Патриарха. Не ученик старого змея.
А если я выберу женское Предназначение, Хакур не сможет ничего со мной сделать. Правда, от его угроз превратить мою жизнь в ад, если я стану женщиной, у меня по коже бежали мурашки, но, по крайней мере, мне не пришлось бы больше общаться с ним и его рукой. К несчастью, стать женщиной означало для меня оказаться перед лицом всех тех обещаний, что моя женская половинка дала Каппи, включая обещание стать следующей Смеющейся жрицей.
Мужчина или женщина: служитель Патриарха или Смеющаяся жрица.
Боги, похоже, сговорились насчет того, что свое будущее я должен посвятить исключительно им.
Когда я добрался до поселка, улицы были пусты, хотя солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Впрочем, чего еще следовало ожидать, если День Предназначения считался праздником? Коров нужно было доить, а кур – кормить, но все остальные дела могли подождать и до завтра. Лодки не выходили на озеро. Кузница стояла холодной. Вода бежала по колесам, приводившим в действие лесопилку и мельницу, но сами колеса были застопорены на весь день.
Даже женщины, готовившие до поздней ночи еду для завтрашнего пиршества, могли не беспокоиться; приготовления в основном завершились, и мужчины были дома, присматривая за детьми. Отцы с охотой занимались этим именно в День Предназначения, пользуясь последним шансом увидеть своих мальчиков и девочек, прежде чем они станут… девочками и мальчиками.
Мысль об этом вынудила меня ускорить шаг. Сегодня Ваггерт должен был впервые совершить путешествие в Гнездовье. Многие годы я смеялся над родителями, которые тайком подсматривали за детьми, чтобы присутствовать в момент открытия, – но сейчас намеревался проделать то же самое. Нетоберы нередко заявляли нам, что изменение может травмировать ребенка – бывшие мальчики расплачутся при виде своей потери, бывшие девочки испугаются, обнаружив неожиданно появившийся «отросток». На самом деле это было не так. Дети, как правило, исследовали любопытными пальчиками новые части тела, явно испытывая новые интересные ощущения. По этому поводу чужаки тоже беспокоились – их удивляло, что родители гордо улыбаются, глядя, как их дети забавляются с собственными половыми органами. Хотя, честно говоря, особо беспокоиться было не из-за чего.

Я почувствовал запах жарящегося бекона еще до того, как открыл дверь кухни, и услышал тихое шипение мяса на сковороде, похожее на шелест летнего дождя. Мой приемный отец стоял у плиты, очевидно желая произвести впечатление на Ваггерта, который сидел, хихикая, за столом. Выражение лица мальчика не изменилось, когда он меня увидел, он даже не закричал: «Папа!», хотя и провел ночь без меня. Впрочем, я ушел, когда Ваггерт уже спал, и перепеленал его ночью, так что он, вероятно, даже не понял, что я уходил.
Так я, во всяком случае, подумал.
– Ну что ж, кхе-кхе, великое уединение завершилось, – радостно прохрипел Зефрам.
Он всегда хрипел по утрам, пока не выпивал чашку настоя из одуванчиков. Впрочем, это было единственным признаком старости – в шестьдесят с лишним лет в его вьющихся темно-каштановых волосах даже самый внимательный взгляд не заметил бы и следа седины. Возможно, он слегка потолстел, возможно, стал ходить чуть медленнее – но для меня он не старел, просто становился еще более похожим на сложившийся в моем воображении образ отца семейства.
– И как там на болоте? – спросил он.
– Интереснее, чем я предполагал. – Я положил скрипку на буфет и незаметно потер костяшки пальцев. – А как у вас дела?
– Ваггерту ночью даже пеленки менять не пришлось, – гордо ответил Зефрам. – У парня мочевой пузырь из стали.
Я любовно потрепал Ваггерта по волосам. Сын наконец соблаговолил улыбнуться мне и попытался схватить меня за руки.
– Ба-ка! – сказал он, что могло означать «пузырь», «папа» или «бекон».
Ваггерт обожал изобретать свои собственные слова, а задачей взрослых было угадывать их смысл. Я поднял его, поцеловал в лоб и вспомнил, что в последний раз, когда я играл с сыном, моим телом владела я-женщина. Женщины любят играть с младенцами, и кто может их в этом упрекать? Но мне не хотелось делать ничего такого, что побудило бы ее вернуться. Моя женская половинка и без того уже доставила мне немало хлопот.
С некоторой неохотой я снова усадил Ваггерта на стул и, чтобы отогнать неприятные мысли, спросил Зефрама:
– Ты знаешь в поселке кого-нибудь по имени Стек?
Я увидел, как напряглась его спина.
– Стек? – прохрипел он. – Где ты слышал это имя?
Он не оборачивался, словно опасаясь, что бекон может воспользоваться его невнимательностью и спрыгнуть со сковородки.
– От Литы, – ответил я, вспомнив первое, что мне пришло в голову. Связанный клятвой, я не мог сказать Зефраму правду. – Лита затащила меня прошлой ночью на церемонию солнцестояния. И она говорила, будто когда-то у нее была ученица по имени Стек.
– Я думал, во время уединения тебе не полагается ни с кем разговаривать.
– На Смеющуюся жрицу правила не распространяются.
– И как бы мне заполучить ее работу? – Он резко ткнул в кусок бекона деревянной лопаткой.
– Так ты знал Стек?
Он вздохнул – так, как вздыхают люди, пытаясь решить, стоит ли признавать нечто такое, что они предпочли бы скрыть.
– Да, – наконец сказал он. – Я знал Стек.
– Стек, которая выбрала себе Предназначение нейт? – спросил я.
– Тебе не кажется, что Лита была чересчур болтлива?
Я промолчал.
– Стек была здесь в первый год, когда я тут появился, – наконец сказал Зефрам. – Осень, зиму и лето.
– И в то лето Стек стала нейт?
– Да.
– Значит, в тот последний год Стек была девушкой?
– Я бы не стал употреблять слово «девушка», – холодно ответил он. – Да, я знаю, что в поселке тебя считают парнем или девушкой, пока ты не выберешь себе постоянное Предназначение. Но двадцатилетняя Стек для меня была женщиной.
– О, – сказал я.
Некоторое время мы оба молчали. Бекон все так же шипел на сковороде, шелестя, словно летний дождь.

– Это я виноват, – сказал Зефрам.
Завтрак был уже на столе, и поджаристые ломтики бекона лежали передо мной на тарелке. Еда у моего приемного отца никогда не подгорала, чем бы ни были заняты его мысли.
– В чем? – спросил я.
– В том, что Стек стала… – Он замолчал, словно не в силах выговорить слово, а потом вдруг выпалил: – Вы называете их нейтами, бесполыми, но на самом деле они – гермафродиты. Они даже могут иметь детей, как в роли отца, так и матери, – они одинаково способны и на то и на другое.
– Откуда ты знаешь про нейтов?
– Стек была не первой, и ты это знаешь. Лет сорок назад я встречал в Фелиссе другого мужчину-женщину, по имени Кван. Кван немного тосковала по Тобер-Коуву, но тем не менее изгнание было далеко не худшим событием из всех случившихся в ее жизни. Или его жизни.
– У них нет пола, лучше бы сказать «оно», – многозначительно заметил я.
– Кван – не «оно». Кван был прекрасным отцом троих детей и столь же хорошей матерью. И не делай такую рожу, будто тебя сейчас стошнит, – бросил Зефрам. – Половина жителей этого поселка были и матерями, и отцами.
– Но не одновременно!
– Кван тоже был десять лет женат на женщине, а после того, как овдовел, он… она вышла замуж за мужчину. И поверь, оба брака были удачными и счастливыми.
– И ты сказал об этом Стек?
Зефрам вздохнул.
– Да. Я сказал об этом Стек.
– Значит, ты виноват.
– О чем я уже и говорил. – Он ткнул в бекон вилкой, просто чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Но я рассказал Стек и об отрицательных сторонах. Кван была счастлива в двух браках, но порой у нее возникали проблемы, например, когда она просто шла по улице. Мальчишки выкрикивали оскорбления, матери уводили детей с дороги, было несколько малоприятных стычек с пьяными… Об этом я тоже сообщил Стек, но, видимо, она решила, что у нее будет по-другому. К тому же эта женщина обожала шокировать окружающих. Она была из тех, кто порой совершает странные поступки, повинуясь не голосу разума, но какому-то внезапному порыву. – Судя по тону голоса Зефрама, он имел в виду не просто решение Стек выбрать себе Предназначение нейт.
– Какому порыву? – решил я уточнить.
– В общем… это все из-за меня. – Отец не отводил взгляда от бекона. – Она была двадцатилетней красавицей, а я – чужаком средних лет, полумертвым от горя. Что она могла найти в той развалине, которой я был тогда? Большинство в поселке считали, что все дело в моих деньгах. Какое-то время я тоже так думал – по крайней мере, подобный мотив можно понять. Потом мне пришло в голову, что, возможно, ей просто хотелось шокировать всех своим поступком, а может, исключительно из милосердия попытаться вернуть меня к жизни. Но минуло двадцать лет, и за это время я отверг все простые ответы. Она встретила одинокого, далеко не привлекательного мужчину, и у нее просто возникла мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41