Ты думаешь, настоящая рука может просуществовать больше ста лет, не рассыпавшись в прах? Подумай здраво! И не проси меня объяснить, как она работает, – я не знаю. Но это не колдовство и не происки дьявола, обычные проволочки и прочие штучки.
Я не мог себе представить, как проволочки и штучки могут заставить руку двигаться со скоростью атакующей гремучей змеи. Однако у мэра были часы Древних, из которых каждый час вылетала птичка и щебетала; если наши предки умели делать механических птиц, почему бы им не изготовить и механическую руку?
– Что ж, рад, что ты хорошо посмеялся, – сказал я Хакуру. – А теперь нельзя ли сделать так, чтобы эта рука меня отпустила? Слишком уж крепко она в меня вцепилась.
– Думаешь, крепко? – Водянистые глаза старика блеснули в лучах восходящего солнца. – Она может сжиматься намного сильнее – как железные щипцы.
– Не сомневаюсь, – согласился я. – Но твоя шутка удалась, и она меня достаточно впечатлила. Может быть, все же пора пойти домой позавтракать?
– Шутка? Думаешь, Рука Патриарха – шутка?
– Нет-нет! – быстро поправился я. – Рука – не шутка, это священный артефакт, но…
Я не договорил. Рука неожиданно усилила свою хватку, стиснув костяшки моих пальцев, – так же, как когда-то на школьном дворе порой хватал меня Боннаккут.
– Ты не веришь, что это священный артефакт, – тихо прошипел служитель. – Теперь, когда тебе стало известно, что она механическая, ты думаешь, что это всего лишь еще одна безделушка Древних.
– Она священная, она особенная, я верю.
Рука снова сжалась. Я почувствовал, как один из моих пальцев поддается под ее давлением со слышимым хрустом. Однако пока он еще не был сломан, лишь слегка вывихнут.
– Прекрати! – заорал я на старого змея.
– Я ничего не делаю, – с невинным видом ответил тот. – Рука обладает собственным разумом. Мой старый учитель объяснял это так: когда люди лгут, они потеют. Не обычным, но особым нервным потом лжеца. А Рука Патриарха ощущает этот пот на твоей ладони, парень, и его вкус ей не нравится. Ложь вызывает у нее тошноту.
«Это же рука! – хотел сказать я. – Ее не может тошнить!» Но, призвав на помощь все свое самообладание, произнес совсем другое:
– Я не верю, что Древние могли сделать нечто подобное. Во всех книгах Древних, которые я читал, об этом ничего не упоминается.
Хакур искоса посмотрел на меня.
– Может быть, и нет. Возможно, рука старше самого Патриарха или даже поселка. – Он улыбнулся, снова показав желтые зубы. – Основатели Тобер-Коува были непростыми людьми, парень, Древним было до них далеко. Есть немало тайн, передававшихся от одного служителя Патриарха к другому, о которых, возможно, следовало бы тебе рассказать, но я не могу поделиться ими с тобой, пока…
Последние его слова многозначительно повисли в воздухе. Мне не хотелось доставлять ему удовольствие, спрашивая, что он имеет в виду, но Рука все еще стискивала мои пальцы. Что еще хуже, Хакур мог нажать в шкатулке и другую потайную кнопку, которая заставляла бы Руку сжимать мою ладонь, даже если бы я не лгал.
– Пока что? – спросил я сквозь зубы.
– Пока ты не согласишься стать моим учеником, а затем – следующим служителем Патриарха.
– Я? – Мой голос сорвался почти до визга, впрочем, виной тому скорее была моя полураздавленная рука. – Твоим учеником? Кто сказал, что я хочу быть твоим учеником?
– Кто сказал, будто меня интересует, чего ты хочешь? – проскрежетал в ответ старик, подражая моей интонации. – Какое мне дело до мнения того, кого я выбрал?
– Но почему ты выбрал меня?
– Поскольку Лита сообщила мне, что готовит Каппи себе на смену, я тоже начал подумывать о преемнике. А выбор Литы меня вполне устраивает, особенно после того, как я видел Каппи прошлой ночью, когда она пыталась изображать из себя жрицу. Девчонка заводная, и слушать ее будут. К тому же она еще и умная, так что сумеет разрешить любые проблемы, какие только могут возникнуть у женщин. А потом к ней начнут прислушиваться и мужчины – может быть, и не по всем вопросам, но по крайней мере по самым важным. Покажи мне мужчину, который не предпочел бы поговорить с Каппи, а не со мной. Исключая здесь присутствующих, естественно. Вот я и подумал, – продолжал он, – кто из мужчин в поселке мог бы одержать верх над Каппи? – Он ткнул костлявым пальцем мне в грудь. – Угадай, чье имя сразу же пришло мне на ум?
– Но я не хочу быть ничьим учеником…
– Заткнись! – Служитель болезненно надавил на нервный узел у меня на грудине. – Меня не интересуют личные предпочтения какого-то хорька. Все, что меня интересует, – годишься ли ты для этой работы.
– Вряд ли. Единственное, что я умею, – это играть на скрипке…
– И больше не сможешь, если не заткнешься! Рука тебя не отпустит, пока я не захочу, понял, парень? И как ты собираешься играть на скрипке с переломанными пальцами?
Я едва подавил фразу, готовую сорваться с моего языка: «Она вцепилась в мою правую руку, старый дурак, а я играю на скрипке левой». Но подобный ответ мог оказаться тактической ошибкой. Кроме того, как я смогу держать смычок, если моя правая рука будет растерта в пыль? А играть пиццикато? Без двух здоровых рук я вновь стал бы мальчишкой, когда-то мечтавшим о величии, и обреченным трудиться на ферме или рыбацкой лодке до конца жизни, лишенным всяческих надежд на большее.
– Ладно, – буркнул я. – Чего ты хочешь?
– Задать несколько вопросов. Выяснить, действительно ли ты считаешь, что поселок нуждается в служителе Патриарха.
– И если я солгу, Рука причинит мне боль? Хакур кивнул.
– Патриарх всегда считал это надежным способом узнать правду.
– Не сомневаюсь.
– Не дерзи мне, парень! Я всегда могу приказать Руке схватить тебя за другую часть тела. И вряд ли тебе понравится, если пострадает именно она.
Бросив на него злобный взгляд, я вызывающе дернул головой.
– Задавай свои вопросы! И сам увидишь, что я совершенно тебе не подхожу.
Служитель Патриарха лишь ухмыльнулся, оскалив желтые зубы.

– Первый вопрос, – сказал Хакур. – Ты веришь в богов?
– Да.
– Во всех богов? Даже в Госпожу Нужду и Господина Недуга?
– Да. – После прошлой ночи я несколько усомнился в своей вере в Господина Недуга, но не стал говорить об этом вслух.
– Ты молишься богам?
– Иногда.
Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом. Я ожидал, что он спросит, насколько часто означает мое «иногда», но, вероятно, заранее предполагал худшее. Вот почему следующий вопрос несколько удивил меня:
– Для тебя важен твой поселок, парень?
– Крайне.
– И как далеко ты готов пойти ради того, чтобы защитить его?
Я поколебался.
– Трудно сказать, – наконец ответил я. – Зависит от обстоятельств.
– Естественно, зависит, идиот! – прорычал служитель. – Все зависит от обстоятельств. – В глазах его блеснула сталь. – Хватит строить из себя хорька!
«Легко тебе говорить! Тебе не размозжат пальцы, если ты скажешь неправду». Вслух же я произнес:
– Назови какую-нибудь угрозу для поселка, и я скажу, что я стал бы делать.
– Не смей мне указывать, парень! – Он на мгновение зажмурился, затем снова открыл глаза. – В прошлом году сюда явился торговец из Фелисса, якобы для того, чтобы полюбоваться листвой, но на самом деле он намеревался купить себе право жить в поселке. У него была куча денег и беременная жена, и торговец хотел, чтобы его будущий ребенок воспитывался как тобер, меняя пол. Он считал, что для ребенка это будет полезно.
– Он прав. – Я пожал плечами.
– Конечно, – согласился Хакур. – И он готов был заплатить за это – в виде пожертвований Совету старейшин, школе, мне, Лите – причем настаивал на том, что это не взятки, а лишь дар в помощь людям.
– Надеюсь, старейшины плюнули ему в лицо?
– Ты не знаешь старейшин! У них длинный список проектов, которые они бы рады были начать, если бы только у них имелись деньги, и некоторые из этих проектов даже вполне разумны. Например, оплатить обучение преемника доктора Горалин – лет через десять-пятнадцать она уйдет на покой, и примерно столько времени требуется, чтобы кто-то из наших закончил медицинскую школу. И денег на это потребуется немало. Если Совет примет деньги от этого торговца, в течение последующих сорока лет в поселке будет опытный врач. От подобного трудно отказаться.
– Об этом я не подумал, – признался я. – Но Совет, вероятно, все же в конце концов сказал «нет». Ведь семья переселенцев у нас так и не появилась.
– Совет не отказал торговцу. Это сделал я. Начал выкрикивать всевозможные угрозы и перепугал всех до полусмерти. – Он криво усмехнулся. – Иногда возникает желание повеселиться.
– Думаешь, это весело – если Тобер-Коуву сложнее будет найти нового доктора?
– Нет, – вздохнул он. – Тогда мне совсем не было весело.
– Тогда зачем ты так поступил?
– Потому что если бы этот торговец купил себе место в поселке, того же захотели бы и другие. Вот только следующему уже был бы просто нужен летний домик – чтобы приезжать на солнцеворот, отдавать детей на «обработку» Господину Ворону и Госпоже Чайке, а потом возвращаться обратно в Фелисс. Многих тоберов подобное предложение просто возмутило бы, но другие могли просто сказать: «Запросите хорошую цену». Таким образом, мы купили бы больше книг для школы или, может быть, несколько мушкетов для Гильдии воинов, чтобы им было что противопоставить любому вооруженному преступнику, который посмел бы у нас появиться.
– Одного пистолета уже слишком много, – пробормотал я.
– И одного торговца тоже слишком много, – ответил Хакур. – Не то чтобы я имел что-то против торговцев как таковых…
– Ну да, – сказал я, – еще скажи, что ты в моем отце прямо-таки души не чаешь.
Старый змей яростно сверкнул глазами.
– Думаешь, я плохо отношусь к Зефраму? За его деньги были приобретены новые лодки, куплен скот, отремонтирована лесопилка… Хотя порой я до сих пор думаю, что мне стоило бы выставить его отсюда.
Я закатил глаза.
– Какой кошмар!
Служитель вздохнул.
– Я знаю, что сами по себе они вполне неплохие люди, Фуллин, но со временем тоберы начинают думать, что своим процветанием поселок обязан им. И в конце концов это уничтожит Тобер-Коув. С помощью денег хорошо лишь делать новые деньги, все же остальное… Поселок глубоко погряз в материализме…
– Послушай, – прервал я его, – что плохого в том, если у твоих детей, когда они вырастут, будет умелый врач? При чем тут жадность?
– Материализм – это вовсе не то же самое, что жадность, – огрызнулся Хакур. – Материализм сводит все к равновесию прибыли и потерь. Он утверждает, что семья переселенцев обойдется нам в такую-то сумму за жилье, в такую-то за обучение, в такую-то – за раздражающие факторы, так что если мы в качестве платы получим вдвое больше, есть смысл пойти на подобную сделку. Материализм – это непонимание и слепота по отношению ко всему, что не находится прямо у тебя под носом, вера в то, что в мире не существует ничего нематериального, которое следовало бы принимать в расчет. Дьявол побери, парень, материализм – это вера в то, что не существует абсолютной истины или абсолютной лжи и что все познается исключительно в сравнении.
– Ладно, хорошо, – сказал я, пытаясь прервать его тираду. – Уверен, что в материализм я не скачусь… ай!
Рука Патриарха снова сжалась. Посмотрев вниз, я увидел, что мои пальцы стали мертвенно-белыми.
– Мне жаль твою руку, – без какого-либо сочувствия сообщил старик. – Однако ты поднял мне настроение. Насчет уважения к старшим и все такое прочее.
Мой голос превратился в сдавленное шипение.
– Может, все же оставим проповеди? Просто задавай свои вопросы, и я на них отвечу.
– Вот это мне уже нравится! – Хакур улыбнулся. – Ты становишься сговорчивее. А что касается вопросов… Если бы ты был служителем Патриарха, что бы ты сказал тому богатому торговцу?
– Не знаю.
– Может быть, тебе нужно больше подробностей? – услужливо поинтересовался старый змей. – Хочешь точно знать, сколько денег он нам предложил?
– Не имеет значения.
Он кивнул.
– По крайней мере, это ты понимаешь. Так почему же не можешь принять решение?
– Потому что… потому что… – Я закрыл глаза и попытался найти наиболее искренний и честный ответ, что оказалось не так уж и сложно. – Потому что у меня есть сын, – сказал я, открыв глаза. – Конечно, я не хочу, чтобы в наши дела лезли южане, зато я хочу, чтобы у Ваггерта был хороший врач. Если бы мы когда-либо оказались перед выбором – взять деньги у южан или иначе заболеют наши дети…
На лице служителя появилось задумчивое выражение.
– В том-то все и дело, верно, парень? Вот где собака зарыта. – Он внимательно посмотрел на меня, затем отвел взгляд.
– Сто пятьдесят лет назад, – начал он, – Патриарх правил нашим народом железной рукой. Когда умирали от голода дети – он обвинял в этом нейтов и ученых. Террор, который он устроил, держал южан в страхе еще сто лет после его смерти. Но постепенно страх стал проходить. Уже при моей жизни южане снова начали интересоваться нами. У нас стало появляться больше туристов, больше торговцев… и все большее влияние на нашу жизнь стал оказывать их безбожный материализм. И тем не менее, если я пытался надавить на жителей поселка, так же как когда-то Патриарх, – если я говорил, что никакой торговли с Югом не будет или я объявлю Великое проклятие, – кого я мог обвинить в том, что дети страдают от недоедания? Люди считают меня жестоким, но я вовсе не столь непреклонен, как в свое время Патриарх. Когда-то я был матерью, так же как и ты, парень. Я кормил грудью свою маленькую девочку…
Он закрыл глаза и поднял руки, словно прижимая к груди младенца. Я отвернулся – не знаю, то ли от смущения, то ли просто хотел дать ему возможность на мгновение обратиться к своему прошлому.

Помолчав немного, он прошептал: «Ладно, хватит», сунул руку в потертую металлическую шкатулку и нажал на другой выступ. Раздался щелчок, и захват, сжимавший мои пальцы, внезапно ослаб; Рука Патриарха стала безжизненной, словно старая перчатка.
Я не уронил ее в грязь лишь потому, что никак не мог заставить свои пальцы распрямиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41