Маркиз решил для себя, что у него нет никакого желания встретить кого-нибудь из Мальборо или Портлэндов.
Из газет он знал об их прибытии на открытие отеля.
Не желал он столкнуться и с красавицей герцогиней Морни, поскольку та наверняка будет со своим мужем.
Так же как и с герцогиней Роуэн, с которой был когда-то близок.
Поэтому он решил не появляться до поры до времени в ресторане отеля. Вместо этого он пообедал у «Максима».
Как всегда, там оказалось полно мужчин, как и он ищущих развлечений, а также самых известных и дорогих кокоток Парижа.
Маркиз обратил внимание на одну из них, весьма привлекательную особу.
Она, казалось, просто сгорала от желания применить все свое искусство, чтобы доставить ему удовольствие.
Да, вне всякого сомнения, она была чертовски очаровательна. Вернувшись в «Ритц» на рассвете, маркиз с удовольствием отметил, что, во всяком случае, хотя бы на несколько часов ей удалось заставить его забыть о будущем.
Его разбудил Баркер, который рассказал ему, какой огромный успех имел вечер, состоявшийся в отеле накануне.
Камердинер рассказывал о нем со всеми подробностями. К своему удивлению, маркиз отметил, насколько Баркер был расстроен тем, что его хозяин пропустил такое событие.
Линворт не спеша одевался.
Он решил направиться в Булонский лес.
Лизетта, еще до того, как он распрощался с ней накануне ночью, предложила составить ему компанию, если он заедет за ней в полдень.
И вот он уже направлялся к ее изящному дому, расположенному на неприметной улочке недалеко от Триумфальной арки.
Горничная, одетая в весьма кокетливую униформу, пропустила маркиза в дом, сказав, что мадам ожидает его в своей спальне.
Маркиз поднялся по лестнице, той самой, по которой он спустился всего несколько часов назад.
Он нашел Лизетту перед зеркалом — она красила ресницы.
— Бонжур, мой рыцарь! — сказала она. — Вы счастливы сегодня?
— Вы сделали меня очень счастливым этой ночью, — ответил маркиз. — Я подумал, не отправиться ли нам вместе в Булонский лес, как вы и предлагали.
— Конечно, я с удовольствием поеду с вами, — обрадовалась Лизетта, — и у кого еще будет такой красивый и завидный спутник, как у меня?
Она протянула маркизу руку, и он поцеловал ее. И все-таки он не мог не отметить, что воздух в спальне был довольно затхлый, а с духами Лизетта немного переборщила.
— Я буду ждать внизу, — сказал он.
— Ну конечно, — ответила она, — там, в гостиной есть шампанское.
«Для французских кокоток весьма характерно, — подумал маркиз с улыбкой, — всегда иметь наготове шампанское в серебряном ведерке со льдом».
Вино оказалось отличным и хорошего сбора, к нему подали небольшие бутерброды с паштетом.
Однако маркиз не был голоден, ведь он превосходно позавтракал в отеле.
Он огляделся вокруг.
Огромные корзины цветов на столе и на камине, окна, распахнутые навстречу солнечному дню, — все это создавало восхитительную картину.
Он знал, Лизетта спустится лишь тогда, когда оденется с иголочки и добавит к своему наряду драгоценности, а на лицо будет тщательно наложена косметика и пудра.
Никогда в жизни не позволит она ни одному мужчине увидеть ее вне спальни неприбранную.
Маркиз подумал, что такого правила никогда не будет придерживаться его предполагаемая жена, и тут же вспомнил, насколько скучной и неуютной оказалась его спальня во дворце Виттенбергов.
А потом мысленно прошелся по другим комнатам дворца — обстановка в них была унылой, громоздкой, тусклой и мрачной.
Занавеси были отделаны оборками и тяжелой бахромой, все диваны обтянуты бархатом или каким-то другим тяжелым материалом.
Он почувствовал внезапный ужас, представив, что какая-то женщина, как только она станет носить его имя, задумает изменить Нин.
«Ведь Нин безупречен в том виде, каков он есть», — подумал он про себя.
Линворт видел, что даже принц Уэльский испытывал некоторую зависть к тому комфорту и элегантности, которые он находил в Лине.
Комнаты были обставлены с тем бесподобным вкусом, который культивировался во времена Регентства принцем Уэльским, будущим королем Георгом IV.
Маркиз ни минуты не сомневался, что с легкой руки принцессы Хельги в дом начнется вторжение всех этих викторианских салфеточек.
Вместе со всем этим беспорядочным нагромождением оборок, сборок и рюшей, по его мнению, ужасающе уродливых.
Возможно, она, подобно королеве, захочет развесить сотни фотографий своих родственников.
Может статься, она даже потребует расставить кругом эти уродливые цветы, которые сейчас в моде, а ведь он поклялся себе никогда не иметь их ни в одном из своих домов.
Поскольку даже мысль о принцессе расстраивала его, он был почти благодарен Лизетте, когда спустя несколько минут та присоединилась к нему.
Она выглядела, решил он, весьма щегольски.
Плотно облегающее фигуру платье подчеркивало ее тонкую талию и линию груди.
Не было никакого сомнения — она и не думала скрывать того, кем была на самом деле.
Что ж, сейчас маркиз как раз старательно бежал от всего, что могло бы быть названо «благопристойным».
Лизетта направилась к нему.
Затем она повернулась кругом так, чтобы ее платье закружилось, приоткрыв кружева нижней юбки.
— Как я выгляжу? — спросила она чарующим ласковым голосом, которому не смог бы сопротивляться ни один мужчина. — Я вам нравлюсь?
— Вы мне очень нравитесь, — ответил маркиз, — а теперь позвольте мне продемонстрировать вас всем тем мужчинам в Булонском лесу, которые будут завидовать мне из-за такой спутницы.
— Так же как все женщины захотят выцарапать мне глаза, потому что я — с вами! — рассмеялась Лизетта.
Она бросила ему соблазнительный взгляд из-под длинных ресниц.
Маркиз улыбался, когда они спускались по ступенькам.
Он помог ей забраться в фаэтон, нанятый им в платной конюшне, услугами которой маркиз всегда пользовался, приезжая в Париж.
Там можно было взять самые современные кареты и там держали первоклассных лошадей.
Он знал, что они никогда не предложат ему что-нибудь второсортное.
Вот и сейчас он правил на редкость красивой парой.
Фаэтон, под стать одному из своих теперешних седоков, был несколько ярок, но и это вполне соответствовало настроению маркиза.
Солнце сияло.
Булонский лес пестрел всадниками и знаменитыми парижскими кокотками в каретах.
Каждый предпочитал показывать свои достоинства на свой собственный манер.
Такой обычай был характерен исключительно для этого города, и подобное больше нигде не встретишь.
Выезд одной из кокоток мог оказаться весь белый: лошади, карета, одежда — все сверкало белизной. Единственное исключение — кучер и лакей прибыли из Центральной Африки.
Другая не менее известная куртизанка вывозила с собой двух голубых королевских пуделей, чьи ошейники усеивали настоящие драгоценные камни.
Собаки сидели напротив нее, спиной к лошадям.
Ее шляпку украшало такое безумное количество перьев, какого не могла позволить себе ни одна женщина.
А нить жемчуга, который, как полагали, преподнес ей король, была такой длинной, что достигала колен.
Она всегда выезжала в одиночестве, если не считать ее пуделей. Ни один мужчина никогда не приглашался сопровождать ее в Булонский лес.
Многих куртизанок маркиз уже встречал раньше.
Были здесь и новенькие, Лизетта показала ему их. О каждой она отпускала забавные, а то и слегка ядовитые замечания.
Когда они остановились для ленча, маркиз подумал, что он просмеялся почти все утро.
Вот и опять он смог на время позабыть о своем будущем. После ленча они возвратились в дом Лизетты, где предались любовным утехам, прежде чем Линворт решил вернуться в отель.
— Вы пообедаете со мной сегодня вечером, Лизетта? — спросил он, одеваясь.
Маркиз стоял перед зеркалом искусной работы, в золотой раме, украшенной резными купидонами.
— Увы, мон шер, и несмотря на то, что мне хотелось бы этого больше всего на свете, я уже обещала присутствовать на приеме, запланированном очень давно. Само собой, я была бы счастлива, если бы мы пошли туда вместе.
Маркиз покачал головой:
— Сейчас мне не нужны никакие приемы в Париже, и если вы не можете обедать со мной, я предпочту пообедать в одиночестве.
— Если бы в одиночестве! — сказала Лизетта. — Я испытываю ревность при мысли, как легко вы сможете найти мне замену.
— Это было бы невозможно, — галантно ответил на ее выпад маркиз.
Покидая дом Лизетты, он, однако, решил, что хорошенького понемножку.
Лизетта была одной из наиболее привлекательных представительниц своей профессии.
Но все же было бы ошибкой переусердствовать. Даже изысканный паштет из гусиной печенки в слишком большом количестве может приесться.
«Пообедаю один, — сказал он себе, — и сосредоточусь на еде. Полагаю, в Париже появились новые блюда, с которыми нужно будет познакомить моего повара в следующий раз, когда буду в Нине», Он передал поводья груму и вошел в отель.
Когда Линворт проходил мимо стойки в вестибюле, консьерж почтительно поклонился ему, как одному из самых уважаемых клиентов.
Неспешным шагом маркиз направился к винтовой лестнице. Он отметил, что часть посетителей все еще выходила из ресторана.
Многие из них, нарядно одетые, собирались там, где должны были подать чай.
Он не имел никакого желания столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Они обязательно поинтересовались бы, почему он оказался в Париже в разгар лондонского сезона. Он ускорил шаги, чтобы остаться незамеченным.
Потом снова медленно пошел по коридору к своему номеру.
Как раз когда он почти был у цели, ему послышался женский голос, кричавший по-английски:
— Помогите мне… кто-нибудь! О… пожалуйста… помогите мне!
Этот крик отчаяния заставил маркиза остановиться.
Он заглянул в приоткрытую дверь номера, из которого доносился звук.
К своему удивлению он увидел там графа Гастона де Форэ — своего старого недруга. Маркиз даже обрадовался возможности помочь кому-нибудь спастись из лап этого человека.
По правде говоря, их пути уже не раз пересекались.
Они оба интуитивно невзлюбили друг друга с того самого момента, как их познакомили.
Во время своего предыдущего визита в Париж маркиз увел у графа из-под носа одну весьма хорошенькую актрису.
Ивонн как раз начала пользоваться успехом в Фоли-Берже, и хотя она уже выступала раньше в провинции, парижскую сцену молоденькая актриса покоряла впервые.
Многие мужчины стремились выступить в роли ее покровителя, но, обладая здравым смыслом типичной француженки, Ивонн не спешила останавливать свой выбор на ком-нибудь из них.
Граф де Форэ являлся, безусловно, наиболее значительным среди ее поклонников и, бесспорно, самым богатым.
Несколько раз она позволила ему пригласить ее на ужин.
Но несмотря на его весьма пылкий натиск, Ивонн еще не сдала своих позиций.
Он уже предложил ей квартиру в более фешенебельном районе, чем тот, где она жила в то время.
Тем не менее она все еще не принимала окончательно его предложения.
Когда появился маркиз, граф был немедленно забыт, что, естественно, привело последнего в ярость.
И он обрушил свой гнев на своего соперника, который покорил актрису и принял ее в свои объятия.
По маркиз только смеялся и, кстати, провел в Париже целый месяц, хотя сначала намеревался пробыть всего несколько дней. Он находил все это приключение очень забавным.
Когда он уезжал, Ивонн, вопреки всем правилам, плакала и цеплялась за него, говоря:
— Как я могу отпустить тебя? Все изменится, когда ты уедешь.
— Ты знаешь, что я должен вернуться в свою страну, где у меня полно обязательств, — объяснял ей маркиз, — но я никогда не забуду, какой восхитительный месяц мы провели с тобой.
— И я никогда не смогу забыть тебя! — рыдала Ивонн.
Всю обратную дорогу в Англию он думал о своей очаровательной протеже, хотя какая-то часть его сознания уже властно напоминала ему, что пришло время возвращаться к своим обязанностям и своим лошадям.
В Лондоне его к тому же ожидали друзья, люди с положением как в политике, так и в искусстве и спорте.
Несомненно, будут и женщины, в его жизни всегда появлялись женщины.
Кроме того, ему предстояла встреча и серьезный разговор с министром иностранных дел.
Да и с членами жокейского клуба он будет часами обсуждать лошадей.
«Хорошенького понемножку»— так говорил он себе не раз в этой жизни.
Лишь несколько дней после возвращения домой Париж держал его воспоминаниями, однако все уходило в прошлое, и только Англия и все связанное с ней являлось тогда для него важным и интересным, и это было в настоящем.
Теперь, увидев злобу на лице графа при его появлении, воспоминания об Ивонн вернулись к нему снова.
Он легко мог понять, что в тот раз смешал французу все карты.
И сейчас он не удивился, обнаружив, как Гастон де Форэ добивается другой очень хорошенькой, а если говорить правду, то просто красивой молодой женщины.
Она стояла на лестнице.
Пока они с графом обменивались колкостями, девушка соскользнула вниз с похвальной быстротой. В дверях она присоединилась к своему защитнику.
Уводя ее прочь, Линворт обратил внимание на ее молодость и отметил, что она вся дрожит.
Потом его новая знакомая вспомнила об оставленной в номере графа шляпке.
И опять маркиз обрадовался представившейся возможности еще раз высказать графу свое отношение к нему.
Он всегда недолюбливал де Форэ.
Ему легко было представить себе, что молодой англичанке, не привыкшей к сомнительным комплиментам, отвешиваемым графом, этот человек показался чудовищем.
Закрыв Вильму в своей гостиной, маркиз медленным шагом вернулся в номер графа.
Тот не находив себе места, явно не оправившись еще от ярости. Когда маркиз вошел, граф спросил его по-французски:
— Господи, что вам теперь здесь надо?
— Ничего более бесценного, чем шляпка леди, лежащая вон на том стуле, — ответил ему маркиз.
Граф оглянулся, увидел шляпку Вильмы и резко бросил маркизу:
— Вы ничего отсюда не возьмете!
Если барышня желает вернуть принадлежащие ей вещи, пускай приходит сама!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16