— Да, оно как раз передо мной, — ответил Растус Грун. — Маркесс растратил все, что я ему одолжил, на падших женщин и пьянство..Он выпил, наверное, целое озеро спиртного!— Мне этот субъект глубоко отвратителен, — сказал Доусон, — и, по-моему, нет никаких надежд на то, что он исправится.— Согласен, но все же он Маркесс!Доусон промолчал, а его хозяин, казалось, глубоко задумался.Затем он резко сказал:— Приведите его!Доусон вышел из комнаты, пересек коридор и вошел в комнатушку размером едва ли больше буфета.Ее окна выходили на грязный задний двор.Маркесс в свои тридцать три года мог бы быть цветущим молодым человеком, но годы разгульной жизни, ночи, проведенные в увеселительных клубах, питейных заведениях и игорных домах, сделали свое дело.Теперь перед Доусоном был толстяк с красным одутловатым лицом и выраженным брюшком. Его глубоко посаженные глазки окружали глубокие морщины.При виде Доусона Маркесс вскочил со стула, на котором сидел до того, и возмущенно заговорил:— Сколько можно заставлять ждать! Ваш хозяин, похоже, забыл про меня!— Он готов принять вас, милорд, — ответил Доусон и прошел вперед, чтобы открыть перед клиентом дверь.Маркесс постарался распрямить плечи и поднял голову.Растус Грун продолжал читать и даже не взглянул на вошедшего.Казалось, ростовщик еще больше углубился в бумаги, которые были разложены перед ним на столе.В мерцающем пламени свечей казалось, что на его спине вырос огромный горб.— Вы заставили меня долго ждать! — надменно произнес Маркесс.— Садитесь! — тихо предложил Растус Грун.Что-то похожее на угрозу слышалось в этом тихом голосе.Маркесс уселся на жесткий стул» с прямой спинкой, который стоял с его стороны стола.— Послушайте! Мне нужен новый заем, и, я думаю, проценты, под которые я получил предыдущий, превосходят все разумные пределы!Он замолчал, но, поскольку Растус Грун не проронил ни слова в ответ, Маркесс заговорил снова:— Я готов предложить вам двадцать процентов и ни пенни больше, понимаете?Растус Грун поднял голову.— А я не готов, милорд Маркесс, снова одалживать вам деньги и желаю, чтобы вы немедленно возвратили ваш прежний долг.Повисло тяжелое молчание. Потрясенный Маркесс уставился на ростовщика.Постепенно на его лице отразился такой ужас, что, казалось, глаза Маркесса были готовы вылезти из орбит.— Вы — желаете вернуть — ваши 30 000 фунтов?— Немедленно!— Но вы знаете не хуже меня, что мне негде взять такую сумму!— Тогда вам остаются две возможности.Неловкое молчание длилось до тех пор, пока Маркесс не спросил гораздо тише, чем раньше:— Какие же?— Отправиться в долговую тюрьму или подписать эту бумагу.— Что это за бумага?— Это документ, по которому в мою собственность отходят пятьсот акров земли с южной стороны ваших владений, включая селение Лауэр-Рауден и сланцевую шахту.Маркесс смотрел на ростовщика, словно лишившись на мгновение дара речи.Затем он быстро произнес:— Эти земли не отчуждаемы.— Не правда, милорд, — ответил Растус Грун, — не тратьте мое время, заставляя меня Слушать эту глупую ложь. Эти земли были присоединены, когда ваша мать выходила за вашего отца. Они так же включают Дауэр-Хаус, который находится в более сносном состоянии, чем Рауден-Холл.— Откуда вам это известно? — почти прокричал Маркесс. — Какого дьявола вы разузнавали все обо мне?— Да, разузнавал, — спокойно отозвался Растус Грун. — И я не намерен, милорд, швырять свои деньги на ветер.Он немного помолчал и продолжал:— Когда я дал вам взаймы 30 000 фунтов, вы говорили мне, что собираетесь восстановить усадьбу, снова начать обрабатывать поля, тем, кто вернулся с войны, дать работу, которая им так необходима. Вы не выполнили ни одного из этих обещаний!Маркесс понурился.— Лондон дьявольски дорог, тех денег было недостаточно.— Можете не вдаваться в подробности, как именно вы потратили те деньги. Рубиновое ожерелье, которое вы подарили Бит О'Маслин, едва ли имеет отношение к выращиванию урожая или К восстановлению шахты.— С какой стати вы совали нос в мои дела? — возмутился Маркесс. — Это мое дело, как я трачу свои деньги!— Это мои деньги, — напомнил Растус Грун, — и вот почему, : милорд, вы подпишете эти бумаги — или последствия не заставят себя ждать.Повисло долгое молчание.Наконец Маркесс осознал, что проиграл полностью, и опустил глаза на документ.Растус Грун подтолкнул бумагу к нему.Молча Маркесс взял перо.Его рука дрожала, когда он на мгновение задержал ее над бумагой.Потом он поставил под ней свое имя и воскликнул:— Черт вас побери! Будьте вы прокляты!Чтоб вам провалиться в преисподнюю!Растус Грун не подал виду, что слышал оскорбления. Лишь протянул руку и взял документ. Он изучал его так внимательно, будто проверял подлинность подписи.Ростовщик не сомневался, что Маркесс стоит над ним, борясь с желанием ударить своего мучителя.Наконец Маркесс направился к выходу.Доусон открыл перед ним дверь.Прежде чем выйти, Маркесс обернулся еще раз:— Вы сам Дьявол! Вот вы кто — Дьявол!Надеюсь, вы сгорите в адском пламени!Он направился к входной двери, открыл ее и с треском захлопнул за собой.Доусон закрыл дверь конторы и подошел к столу Растуса Груна.— Могло быть хуже, — коротко заметил он.— Сообщите Кумбу, что сланцевая шахта теперь наша, — сказал Растус Грун. — И напомните ему, чтобы он не забывал в первую очередь платить рабочим и следить за их жильем.Доусон кивнул.— Он славный человек, уверен, вы не пожалеете, что продали шахту ему.— Продавая Кумбу, мы получаем небольшую прибыль, но я не доверю это дело другому человеку.— И я бы не доверил, — согласился Доусон. — Другой мог бы успешно заниматься шахтой, но я не думаю, что он принял бы близко к сердцу интересы деревни и ее жителей.— Я тоже думал об этом, — сказал Растус Грун. — Кто у нас следующий?— Граф Инчестер.— Да, конечно.— Вот отчеты о нем, — сказал Доусон, кладя бумаги на стол. — Последний человек, которого мы наняли, работал просто изумительно! Он раскопал такие факты, которые, по-моему, было очень и очень нелегко узнать.— Я просил его сообщать мне малейшие подробности, — проговорил Растус Грун так тихо, будто говорил сам с собой.Доусон посмотрел на часы, которые стояли на каминной полке над незажженным камином.В комнате было холодно, и мужчины не снимали пальто.— Надеюсь-, граф не собирается опаздывать, — заметил ростовщик. — Я хотел бы поскорее уйти домой.— У вас опять начались боли? — спросил Доусон участливо.— Да, — неохотно признался Растус Грун.— Может, деть вам капли?»— Возможно, так будет лучше.Доусон открыл ящик стола и достал пузырек с лекарством.Очень осторожно он капнул три капли в стакан, добавил немного воды и подал хозяину.Тот выпил и некоторое время сидел, откинувшись на спинку стула, ожидая, пока боль утихнет.В этот момент во входную дверь постучали.Доусон спрятал пузырек обратно в ящик.— Впустить его светлость или заставить подождать?— Впустите, — распорядился Растус Грун.Граф Инчестер вошел в комнату.После Маркесса стройная подтянутая фигура графа производила такое впечатление, как будто в контору лондонского ростовщика внезапно пожаловал инопланетянин.— Добрый день! — обратился он к присутствовавшим в комнате, снимая шляпу.Маркесс шляпы не снимал, желая продемонстрировать свое превосходство.— Садитесь, милорд, — пригласил Растус Грун.Граф сел, положив шляпу на стол позади себя.— Я писал вам, — сказал он, глубоко вздохнув, — потому что оказался в затруднительном положении.От человека, к которому обращался граф, не последовало никакого ответа. Ростовщик, похоже, снова погрузился в изучение бумаг, которые лежали перед ним.В то же время его глаза за темными стеклами очков внимательно наблюдали за графом.— Я пытался, — говорил Инчестер, — я испробовал все возможные пути, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Но я потерпел поражение! Признаюсь, у меня ничего не вышло!Растус Грун не отвечал и граф продолжал:.— Дела шли все хуже и хуже, а прошлый год стал настоящим бедствием для всех фермеров.Он остановился, чтобы перевести дыхание, и заговорил снова:— Сначала не везло с погодой, и урожай собрали гораздо меньший, чем надеялись. Но даже то, что удалось вырастить, мы не сумели продать. Спрос оказался гораздо меньше, чем ожидалось.В его голосе звучала неподдельная горечь.— Я понимаю, что дешевые продукты ввозятся В страну из-за границы. Во время войны наших фермеров призывали вкладывать в хозяйство деньги, время и энергию. Тогда в этом была нужда, а теперь никого не интересует, что те, кто вернулись с войны, не имеют работы.— Мне это известно, — сказал Растус Грун. — Однако меня интересуете лично вы, милорд, а не все фермеры.— Что ж, я могу только честно сказать, что потратил каждый пенни, одолженный вами, пытаясь привести в порядок мое хозяйство, а не на развлечения. Если вам угодно, вы можете просмотреть счета.Граф снова тяжело вздохнул:— Я молюсь, чтобы был приличный окот в этом году. Но мои овцы питались не так хорошо, как следовало бы. Да и коровы без полноценной пищи не дадут много молока.Он проговорил все это с отчаянием и взглянул на безмолвно сидевшего перед ним человека.Потом, безнадежно махнув рукой, Инчестер тяжело откинулся на спинку стула.Последовало долгое молчание. Наконец Растус Грун заговорил своим низким голосом.— Я уверен, милорд, что вы говорите правду.— Но откуда вам это известно? — удивился граф.— У меня свои методы узнавать многие вещи, — отвечал ростовщик. — Мне известно, что вы сами работали долго и упорно, не жалуясь, и этим вызвали уважение своих людей.— Верность, — произнес граф, — как нас научили на войне, не может наполнить пустой желудок.Растус Грун кивнул, но промолчал, так что графу пришлось напомнить:— В ответе на мое письмо вы говорили, что у вас есть предложение ко мне.— Это правда, — кивнул Растус Грун. — И я хочу, чтобы вы отнеслись к нему внимательно.— Вам известно, что я готов на все — на все, что могло бы помочь моим людям.— То, что я намерен предложить, — сказал Растус Грун, . — позволит вам восстановить дом, привести в порядок ваши владения, повысить урожаи и дополнить поголовье овец и другого скота.Граф выпрямился и внимательно досмотрел на человека, который сидел напротив.— Я смогу все это сделать? — спросил он изумленно. — Но как?— Вам может не понравиться мое предложение, и, конечно, вы вправе отказаться. В этом случае вы остаетесь должны мне 20 000 фунтов.Инчестер прекрасно понимал, что ему угрожает и был не настолько глуп, чтобы не принять это во внимание.Итак, он мог либо принять предложение ростовщика, либо отказаться от возможности раздобыть денег.Граф знал и то, что в один прекрасный день — одному Богу известно в какой — он должен будет вернуть те деньги, которые уже одолжил.На мгновение он испугался, но затем сказал себе, что, не испугавшись армии Наполеона, нелепо тушеваться перед ростовщиком. Подущав так, Инчестер сделал над собой усилие и проговорил:— Конечно; я очень хочу услышать ваше предложение и, несомненно, отнесусь к нему с самым пристальным вниманием.— Мое предложение предельно просто, — сказал Растус Грун. — Вы, милорд, должны жениться на моей дочери!На мгновение графу показалось, что земля остановилась в своем вращении, а часы перестали отсчитывать время.Не веря своим ушам, он смотрел на человека, который сидел по ту сторону стола.Потом спросил, с трудом совладав с собственным голосом:— Вы сказали, я должен жениться на вашей дочери?— Я сказал именно это, — подтвердил Растус Грун. — Позвольте мне объясниться.Инчестер все еще смотрел на него, как будто был не в состоянии поверить услышанному.— Я очень богат, — произнес Растус Грун, — но у меня только один ребенок — дочь, которая унаследует все, чем я владею.Прошло некоторое время, прежде чем он продолжил:— Я хочу, чтобы она вышла замуж за человека, относительно которого я мог бы быть уверен, что он не проиграет ее деньги в карты, не растратит на вино и продажных женщин. Вот почему я выбрал вас ей в мужья.Инчестер молчал, потрясенный.У него мелькнула мысль, что история его рода началась еще до норманнского завоевания.Первый граф Инчестер получил свой титул за храбрость в битве при Азенкуре.Все Инчестеры состояли на королевской службе. Его дед и отец считали себя солдатами.Предок графа был одним из тех генералов, кому больше всего доверял Молборо.Отец графа командовал королевской конницей.Инчестеру показалось, что все его предки смотрят на него с фамильных портретов, которые висят на стенах их родовой усадьбы.Рядом с мужчинами там были прекрасные женщины, их жены, в чьих жилах тоже текла голубая кровь.Портреты были написаны великими художниками своего времени. Он словно видел всех своих предков, как живых: аристократические черты лица, благородное сложение, невинные взгляды.Эти женщины ничего не знали об ужасах и грязи жизни.Их дети становились высокими, привлекательными и мужественными джентльменами, такими, каким был отец графа, или очаровательными леди, такими, какой была его мать.Дам традиционно приглашали в королевские фрейлины, их браки заносились в книгу пэров.При мысли о них всех граф испытал такое потрясение, какое ему было неведомо раньше.Если он введет в этот круг дочь человека, который сидел сейчас напротив него, ее кровь исказит фамильные черты, что передавались из поколения в поколение.Белокурые волосы потемнеют, невинность сменится хитростью, а милосердие уступит место коварству.«Как я могу это сделать? Боже, разве я имею право так поступить?»Но воспитанное с детства умение владеть собой заставило Инчестера промолчать.Только мысли все кружились и кружились в его мозгу, не находя выхода.Невозможно решиться, невозможно дать ответ.«Как могу я жениться на вашей дочери?» — хотелось спросить графу у Растуса Груна.Но потом вместо благородных лиц предков ему представились лица простых людей, которые ждали от него помощи.Их жилища разрушались, а нищета изнуряла хозяев. Их глаза молили о жалости.Отец графа всегда был богатым человеком.В усадьбе работали не менее тридцати слуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14