— Если это случится, в чем я искренне сомневаюсь, — возразил герцог, — тогда нам придется предельно откровенно и во всех деталях обсудить наше будущее.
Он замолчал на мгновение и продолжал с улыбкой, которую многие женщины нашли бы необыкновенно привлекательной:
— Уверяю вас, я более не испытываю к вам ненависти. Но если вы не перестанете меня ненавидеть, то существуют различные варианты того, как нам поступить в таком случае.
— И какие же именно? — пытливо спросила Магнолия.
— Я владею несколькими домами в разных уголках страны; в любом из них вы великолепно устроитесь, если решите жить самостоятельно, — ответил герцог. — Кроме того, вы можете приобрести любой особняк в Лондоне или в провинции, как пожелаете.
Он говорил с нарочитой деловитостью, но думал при этом, что такая хрупкая, юная и беспомощная девушка никак не сможет жить самостоятельно.
У него возникло неожиданное чувство, что он обязан, хочет он этого или нет, защищать и оберегать Магнолию. И защищать ее не столько от остальных людей, сколько от нее самой.
— От меня… не требуется… принять решение прямо сейчас? — спросила Магнолия.
— Насколько я помню, речь шла о том, что делать, если в будущем мы возненавидим друг друга до такой степени, что не сможем оставаться вместе, — возразил герцог.
— Да… конечно, — согласилась Магнолия. — Боюсь, от усталости я совсем поглупела.
— Мне, напротив, представляется, что вы весьма здравомыслящая и умная девушка, — заметил герцог. — Когда вы обдумаете все на свежую голову, то, так же как и я, порадуетесь, что не вышли за порог этого дома одна. Здесь значительно безопаснее, чем на улице.
Магнолия взяла с кресла плащ и перекинула его через руку. После этого она взглянула на герцога, и, так как он был намного выше ее, ей пришлось закинуть голову.
Она сбивчиво проговорила:
— Мне кажется… возможно, я должна… поблагодарить вас… за… доброту и… понимание… которых я не ожидала… я думала… вы….
Глаза ее при этом казались огромными.
— Если вы решили благодарить меня, — ответил герцог, — то для начала я должен попросить у вас прощения за то, что напугал вас.
— Я… понимаю, почему вы так… рассердились… и я жалею… что большой свадебный торт… и птица, наполненная розами… не утонули… во время шторма!
Говоря это, она с тревогой смотрела на него, и герцог, еще до того как успел ответить, поймал себя на том, что улыбается — улыбается вполне естественно и непринужденно.
— Согласен, что так было бы гораздо лучше, — сказал он. — И то, и другое — оба зрелища были жутко несносными.
Магнолия внезапно рассмеялась.
— Я только сейчас вспомнила, — объяснила она, — как один из официантов, когда птица взорвалась, нырнул под скатерть.
— Вполне разделяю его чувства.
Теперь и герцог нашел в себе силы, чтобы посмеяться над суматохой, возникшей из-за сумасбродных идей миссис Вандевилт.
— Я отправляюсь спать… немедленно, — быстро проговорила Магнолия, словно боясь, что он снова рассердится.
— И я собираюсь последовать вашему примеру, — ответил герцог. — Заодно отнесу ваш саквояж с драгоценностями. Могу ли я посоветовать вам убрать его до утра в безопасное место?
— Уж не боитесь ли вы, что меня ограбят?
— Нет, конечно же, нет, но столь ценные украшения способны ввести в соблазн даже самого честного человека.
Про себя герцог подумал, что деньги в любом обличье являются соблазном — соблазном для подлого вора и соблазном для таких людей, как он сам.
Магнолия уже стояла в дверях. Герцог повернулся, чтобы задуть свечи — сначала те, что горели рядом с камином, а затем те, что стояли на столе.
Когда он вышел из библиотеки, Магнолия уже поднималась по лестнице; герцог догнал ее только у дверей спальни.
Она остановилась и нерешительно протянула руку за саквояжем.
— Я возьму его? — спросила она. — Или… вы сами… спрячете?
Этой фразой, как показалось герцогу, она хотела дать ему понять, что не станет повторять своего бегства.
— Я сделаю, как вы захотите, Магнолия. А сейчас ложитесь и постарайтесь уснуть. Завтра нам предстоит долгое путешествие — зато, я надеюсь, мы увидим много интересного, и нам будет о чем поговорить.
На ее губах заиграла улыбка, и в глазах уже не было страха, когда она спросила:
— А вы расскажете мне об Индии?
— Конечно, а поскольку, следуя пожеланиям вашей матушки, мы собираемся посетить Грецию, нам не мешало бы обновить наши познания в области мифологии.
Магнолия вскрикнула от радости.
— Мы поплывем в Грецию? Эта страна всегда меня очень интересовала!
— Мы поплывем туда, куда вы пожелаете, — ответил герцог и, подумав про себя, что эту фразу следовало закончить словами: «… потому, что за все платите вы», почувствовал раздражение. Сейчас ему совершенно не хотелось об этом вспоминать.
Видимо, та же мысль посетила и Магнолию, потому что огонек в ее глазах погас, едва загоревшись.
— Вам прекрасно известно, — сказала она, — что… принимаете решения… вы… а не я.
Сказав это, она открыла дверь и, не оборачиваясь, вошла в комнату, оставив герцога в коридоре с саквояжем в руках.
Солнце палило вовсю, и сад, окружающий виллу, поражал разнообразием красок.
Магнолия стояла перед огромным окном на террасе, восхищаясь голубизной моря, и думала, какие найти слова, чтобы передать в письме, которое она писала отцу, ощущение той красоты, в которую они окунулись сразу, как только сошли с поезда в Ницце. Ей казалось, что она попала в волшебную страну.
Для герцога это путешествие было чересчур комфортабельным; он не был к этому привычен, но понимал, что для Магнолии в этом нет ничего необычного: к таким удобствам она была приучена с детства.
Курьер, покончив все необходимые приготовления, присоединился к ним, чтобы присматривать за багажом и прислугой.
Единственное недоразумение возникло перед самым отъездом, когда герцогу сообщили, что багаж, его лакей и горничная Магнолии отправлены с курьером на вокзал.
— С ними уехали трое охранников, ваша светлость, — сообщил дворецкий, — а четвертый ждет вас, чтобы проводить к поезду, как только вы будете готовы.
— Охранники? — переспросил герцог.
— Телохранители, ваша светлость. Они прибыли вчера на специальном поезде и провели здесь всю ночь.
— Вы хотите сказать, — уточнил герцог, — что для охраны ее светлости и меня наняты телохранители?
— Как я понял, ваша светлость, это сделано по приказу миссис Вандевилт.
— В таком случае этот приказ будет отменен! — резко произнес герцог. — Я не собираюсь проводить свой медовый месяц в присутствии четырех телохранителей. Здесь Англия, а не Америка! И во Франции мы будем в такой же безопасности, как и у себя на родине!
Дворецкий смутился, и герцог поспешил добавить:
— Разумеется, Доукинс, это не ваша вина, но передайте телохранителю, который ждет меня здесь, что я не нуждаюсь в его услугах и остальных отошлю назад сразу, как только мы прибудем на вокзал Виктории.
— Будет исполнено, ваша светлость.
Герцог не стал рассказывать об этом инциденте Магнолии, но, садясь в поезд, она заметила троих мужчин, которые нерешительно переминались на перроне, бросая по сторонам мрачные взгляды. Герцог сказал им что-то, и они ушли с недовольным видом, а сам он присоединился к супруге.
Когда поезд тронулся, Магнолия спросила:
— Вы запретили… телохранителям… сопровождать нас?
— Естественно! — ответил герцог. — Может быть, в Нью-Йорке вам были нужны телохранители, но в нашей стране, как и во Франции, я сам в состоянии защитить себя и свою жену.
— Они, наверное, были очень удивлены, узнав, что вы не нуждаетесь в их услугах?
— Меня не интересуют ничьи чувства, кроме ваших и моих, — ответил герцог. — Смешно путешествовать, словно король, который все время боится, что какой-нибудь анархист бросит в него бомбу.
— Нас могут похитить и потребовать выкуп.
— Ну, это совершенно неправдоподобно, — уверенно сказал герцог.
Он думал, что Магнолия начнет спорить, но она только улыбнулась.
— Благодаря вам я… начинаю чувствовать себя так, словно… сбежала из… своей тюрьмы.
— Так вот что вы подразумевали, говоря, что только книги дают вам свободу! — воскликнул герцог.
Магнолия кивнула:
— Я никогда и нигде не оставалась без охраны. Даже когда в детстве няня возила меня в коляске, ее всегда сопровождали двое охранников, а когда мы выезжали на пикник, вооруженные телохранители были за каждым кустом.
Она вздохнула:
— А в школе девочки смеялись надо мной из-за охранника, который каждый день ждал меня в холле, чтобы проводить домой.
— Вас можно только пожалеть, — с чувством сказал герцог.
— Когда я вспоминаю об этом, мне тоже становится жалко себя, — ответила Магнолия. — Я всегда завидовала детям бедняков и считала, что им живется намного веселее, чем мне.
— Мне кажется, мы всегда считаем, что другие гораздо счастливее нас, — проговорил герцог. — Правда, до настоящего времени я был доволен каждой минутой своей жизни.
Он сообразил, как можно истолковать его слова, только когда Магнолия выдохнула:
— До… настоящего времени?
— Я не имел в виду эту минуту, — быстро поправился герцог. — Я говорил о моменте, когда мне пришлось оставить военную службу и вернуться домой ко всем бедам и сложностям, сопровождающим герцогский титул.
— В число которых… вхожу… и я?
— Мне кажется, — сказал он, и глаза его блеснули, — что вы напрашиваетесь на комплимент.
— Нет… нет, что вы! — с ужасом в голосе воскликнула Магнолия. — Я на самом деле подумала… что я… мне стало… вас очень жаль.
— И совершенно незачем думать об этом. Если будет нужно, я сам смогу себя пожалеть, — возразил герцог. — Я предлагаю нам с вами, Магнолия, наслаждаться обществом друг друга.
Он посмотрел на нее и добавил:
— Вот, например, мы едем классом de luxe, a солдат, да к тому же еще и нищий, никогда не мог себе этого позволить.
Магнолия засмеялась.
— А как путешествовали вы? — спросила она.
— На военно-транспортном судне, — ответил герцог. — Если хотите, я расскажу вам об этом.
Магнолия кивнула, и он начал описывать ей переполненный трюм, солдат, ни разу в жизни не видевших моря и страдающих от морской болезни; он говорил о том, как трудно успокоить лошадей, которые готовы взбеситься, о том, как раскаляется обшивка, когда корабль входит в воды Красного моря, как душно в трюмах и как приходится экономить каждую каплю пресной воды.
Герцог еще накануне понял, что Магнолия — превосходный слушатель, и всю дорогу она засыпала его вопросами о путешествиях, о странах, в которых он побывал, о людях, с которыми он встречался.
Он был поражен ее умением схватывать самую суть и наслаждался новой для него ролью учителя.
В то же время он видел, что Магнолия по-прежнему боится его, боится как представителя противоположного пола.
Случайно касаясь ее или подавая ей руку, чтобы помочь сойти с лестницы, он чувствовал, как она вздрагивает.
Он убеждал себя, немного кривя душой, что это пойдет ему только на пользу, излечит его от излишней самоуверенности, но на деле чувствовал себя оскорбленным.
Лишенный тщеславия, герцог тем не менее был бы глупцом, если бы не замечал, что пользуется успехом у дам и почти каждая женщина, на которую он обращает внимание, отвечает ему блеском глаз, который более выразителен, чем любые слова.
Но Магнолия, хотя слушала его рассказы с неослабевающим интересом, в страхе шарахалась от него, стоило ей вспомнить, что он — мужчина и — более того — ее муж.
В ее поведении всегда ощущалась некоторая настороженность, как будто она опасалась, что их приятные, хотя и весьма прохладные отношения будут нарушены какой-нибудь грубой выходкой с его стороны.
По вечерам, отправляясь в свое комфортабельное купе в их отдельном спальном вагоне, прицепить который к Южному экспрессу, несомненно, стоило огромных денег, герцог думал о Магнолии.
Но думал о ней не как о безликой американке, с которой заключил деловое соглашение.
Теперь, узнав ее лучше, герцог понимал, что она до нелепости впечатлительна и ранима, но, кроме того, умна и начитанна, хотя остается при этом наивной, как младенец, ничего не зная об окружающем мире, от которого ее неусыпно оберегали и ограждали как наследницу миллионов.
Герцог приходил в ужас от мысли, чем мог закончиться ее побег, окажись он успешным.
Ее бы моментально ограбили и бросили на обочине, или, что еще хуже, она попала бы в один из отвратительных борделей, откуда нет возврата.
Герцог даже не подозревал, что наследницы американских миллионеров воспитываются в такой изоляции от реального мира, что живут в каких-то заоблачных высях и выходят в свет совершенно беспомощными.
Ему страшно было подумать, что случилось бы, если бы Магнолия вышла замуж за человека, непохожего на него — какого-нибудь европейского принца, который интересовался бы только ее деньгами. Вероятно, потрясение было бы для нее так велико, что она не захотела бы жить.
Герцог уверял себя, что преувеличивает, но эта мысль не уходила, и поэтому он разговаривал с Магнолией спокойно и мягко и не делал ничего, что могло еще больше напугать ее и заставить остерегаться.
Заканчивались его размышления всегда одним и тем же вопросом, ответа на который он не знал: «Как я могу быть уверен, что не испугаю ее в будущем?»
Глава 6
Было раннее утро, солнце только-только начало рассеивать дымку на горизонте, когда герцог поднялся на палубу.
Он нисколько не удивился, увидев, что Магнолия уже там.
С того момента как они взошли на борт яхты, ее переполняла энергия, которой герцог раньше не замечал, и каждый новый день был для Магнолии незабываемым приключением, которое она ни за что не хотела пропустить.
Она чувствовала себя совершенно свободной, свободной как никогда в жизни, и герцог с большим интересом наблюдал, как она освобождается от пут, стеснявших ее с самого рождения.
Началось все с того, что, когда он заявил, что они отплывают на яхте в неизвестном направлении, горничная Магнолии наотрез отказалась их сопровождать.
— За все деньги мира, ваша светлость, я не соглашусь еще раз пережить то, что пережила пересекая Атлантику!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17