- Хоць бы Макса дома утрымаць.
- Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он тут же сделает наоборот. Да и лето… не удержим мы его дома.
- Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей адправиць не з ким.
- И с Дениской та же самая история. Пускай пока… вдвоем, может, ничего с ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается.
Бульк!
- Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?..
- Дык яны ж знаюць усе.
- А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу.
- Дык у их же свое бацьки есць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто…
- она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-«рыбака», он поймет, что имела в виду мать.
- Так что ж делать-то будем?
Бульк!
- Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными.
- И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он.
Бульк!
4
- Скажы, табе штось снилась сення?
Юрий Николаевич непонимающе взглянул на Игоря:
- Что ты имеешь в виду? Конечно, снилось. Но, как обычно у меня с этим бывает, я почти ничего не помню.
Он лгал.
Во-первых, Журскому частенько удавалось вспомнить собственные сны, особенно когда в них присутствовала музыка (а это было почти всегда: как иные спят и видят картинки, он слышал симфонии и сонаты, концерты и каприсы; кое-что даже записывал, хотя баловство это, не серьезно…).
Во-вторых же…
- Я таксама. Але сення… сення все па-иншаму.
Продолжать Остапович не стал, видимо, решив, что раз Юрий Николаевич своего сна не помнит, то и говорить не о чем.
Журский не настаивал. Вместо этого, повернувшись к дому, он крикнул:
- Макс, ты скоро?
- Уже иду! Вы это… выходите без меня, а мы с Дениской догоним. Дорогу он знает.
- Ничего, мы подождем.
Остапович удивленно взглянул на друга, но промолчал - наверное, все еще оставался под впечатлением от своего сна.
- Какие у тебя планы на сегодня? - поинтересовался у журналиста Юрий Николаевич. - После того, как вторые круги осмотрим?
- Людзей попытаю… - туманно отозвался тот. - И яшчэ есць задумка адна…
- Я готов! - это Макс примчался, позавтракавший и гарцующий вокруг взрослых на манер жизнерадостного жеребенка.
- Тогда дуй за Дениской! - скомандовал Юрий Николаевич. - Только чтоб одна нога здесь, другая там.
- Бу сделано!
- Слухай, а у хаце у вас кошка есць? - спросил вдруг Остапович.
- А как же. Где ж ты видел деревенский дом без кошки, чудак-человек!
- Значыць, кошка…
- Только что-то я ее давненько не замечал. Надо будет у матери спросить.
…Что ты говорил?
- Нячога, - покачал головой Остапович. - Нячога.
5
Игорь Всеволодович выглядел сегодня еще хуже, чем вчера.
«Наверное, ему тоже какая-нибудь гадость приснилась», - решил Макс.
Все четверо пылили по дороге, в сторону магазина - именно этим путем дядя Юра решил повести компанию ко вторым кругам.
- Знаешь, чего я подумал, - обратился Макс к Дениске.
Мальчишки специально приотстали, чтобы взрослые не услышали их разговора.
- А вдруг наши с тобой круги просто-напросто исчезли из-за дождя.
- То есць? - моргнул приятель.
- Ну накануне шел дождь. Что, если колосья, которые мы пригибали, просто потом поднялись обратно?
Дениска задумался.
- Можа быць, - сказал он наконец, тяжело вздыхая. - Гэта добрэ. А што ж тады з сапраудными кругами? Йих-то мы не рабили!
- С ними потом разберемся, - отмахнулся Макс. - Сегодня вон сходим, поглядим на вторые, а потом примемся за твой план.
Помолчали.
(«И кто меня, дурака, за язык тянул?! Может, он уже забыл давно обо всем. Так я вот напомнил. Эх…») («Няужо ен бы забыуся? Дарэмна я учора сказау. Дурацкая идзея. Але не адмауляцца ж цяпер…»)
- А, кстаци, вяроуку я уже знайшоу.
- Ну и отлично. Эй, а чего они к магазину сворачивают?
Как раз в это время дядя Юра обернулся, чтобы сообщить:
- Игорь Всеволодович где-то зажигалку «посеял». Зайдем, купим спичек - а потом к кругам.
- Говорю ж тебе, что-то с ним не так, с этим корреспондентом, - прошептал Дениске Макс. - Нервный он какой-то.
Приятель скептически хмыкнул:
- Кожный, хто штось губиць, по-твоему, «не такой»? Гэта смишна.
Ну что тут сказать?
6
Если честно, Игорь предпочел бы купить зажигалку, но он подозревал, что в местном магазине таковых не продают. И стоило молодому человеку оказаться внутри здешнего «универсама», как его подозрения, нагло разорвав кокон надежды, превратились в бабочку уверенности: «Не продают».
Он иронически улыбнулся самому себе, глядя на оклеенные допотомными обоями стены, на старенькие весы и обшарпанный прилавок. Единственным признаком того, что лавочка все же каким-то образом связана с современностью, был карманный калькулятор, с кнопками, цифры на которых уже давным-давно стерлись.
Продавщица, кстати, смотрелась в этом «музее» на удивление естественно - эдакая пенатша без определенного места прописки. Не исключено, что и жила она в магазине, во всяком случае, вела себя здесь по-хозяйски, с изрядной долей хамовитости.
- Соли няма, - заявила Пенатша, едва только покупатели нарисовались на пороге.
И, не отвлекаясь, продолжала работать челюстями.
- А мы не за солью, - сказал Юрий Николаевич.
Эти, казалось бы, самые обычные слова, привели продавщицу в невероятное изумление, чуть не закончившееся катастрофой. Подавившись очередной порцией семечек, Пенатша долго кашляла, колотила себя в грудь кувалдоподобным кулаком и наконец, немного прийдя в себя, грозно вопросила:
- Што гэта вы, нетутэшния, да?
- Точно.
- А то я гляджу, зусим збожаволили людзи, - успокаиваясь, произнесла она.
- Соль им не патрэбна! Эт!
И неодобрительно покачала головой, мол, вот ведь какие еще есть в наше время чудаки.
- А чаму вы вырашыли, што нам патрэбна соль? - вмешался Игорь, почувствовавший в этой детали нечто очень важное. Да и впрямь, странно, когда вдруг продавщица заявляет вам с порога…
- «Чаму»?! А таму! Иван Пятрович зайшоу и сказау, што… - тут она оборвала себя и с подозрением уставилась на чудаковатых покупателей: - А вы да нас надоуга ци як?
- Не очень.
- Я-асна… Тады да…
- Так, выбачце, пра соль…
Пенатша нахмурилась:
- Соли няма. Ды й вы ж не за ей прыйшли, так? А за чым?
- За запалками, але…
- Дык вось вам запалки! И не мешайце мне працаваць, кали ласка.
Остапович хотел было заметить Пенатше, что «працюет» она странно; или это новая профессия такая, по выработке семечковой шелухи? - хотел, но не стал заедаться. И так ведь ясно, что ничего продавщица уже не скажет.
Они вышли из магазина, и Юрий Николаевич расхохотался:
- Клятая баба! Ловко она нас отбрила, ничего не скажешь!
- Табе смешна?
- Чего ж не посмеяться? - удивился Журский. - Или тебя настолько обеспокоил факт отсутствия соли в здешней продлавке? Хочешь материал сделать?
Игорь покачал головой:
- На кой ен, гэты матэрыял? А соль… Няужо табе не паказалась странным, што тут усе запасаюцца соллю?
- Не показалось, - сказал Юрий Николаевич, выискивая взглядом Максима с Денисом, оставленных у магазина и теперь невесть куда задевавшихся. - Лето ж на дворе, огурцы-помидоры солить надо? Надо. Вот вам и разгадка тайны, Ватсон.
- Можа быць. Але хто такий гэты «Иван Пятрович»?
Журский пожал плечами:
- В Камене отыщется штук пять Иванов Петровичей… О, вот они где!
Последнее касалось не многочисленной когорты Петровых сыновей, а ребят, которые, как выяснилось, решили дожидаться взрослых в компании местных пацанов. Вся шайка устроилась за поворотом, на скамеечке, и о чем-то отчаянно совещалась. Появление Журского и «корреспондента» было воспринято ими на удивление равнодушно.
- Прывет, хлопцы! Чаго такия невяселыя?
Они посмотрели на чужаков, взвешивая, стоит ли доверяться им.
Решение принял, разумеется, белобрысый.
- Чаго ж весялицца. У Аксанки-вунь бяда.
Только теперь Игорь понял, что невысокий хлопчик с волосами каштанового цвета, угрюмо тыкавший носком сандалеты ножку скамейки, на самом деле - девчонка. Правда, наряжена она была по-мальчишечьи, так что неудивительно, что поначалу Остапович и принял ее за одного из местных сорвиголов.
- А что случилось? - спросил тем временем у «народа» Юрий Николаевич. - Кто-нибудь тебя обидел?
Оксанка вздохнула, зыркнула из-под взлохмаченных бровей на незнакомца:
- Не.
- Тогда…
- Шчаненок яе загубыуся, - объяснил вездесущий Захарка. - Тольки нядауна бацьки падарыли - и вось…
Похоже, он был искренне расстроен случившимся. Да и все остальные ребята - тоже; ни один не зубоскалил и не злорадствовал по поводу пропажи.
- Давно потерялся?
- Сення, - ответил вместо девочки белобрысый. - Мы ужо абшукалися - няма.
- Ну ничего, я уверен, он обязательно отыщется, - заверил ребят Юрий Николаевич. - Мы сейчас пойдем в сторону Прудков, где вторые круги, - и если увидим какие-нибудь следы пропажи, обязательно вам скажем. Договорились?
Те безрадостно закивали.
- Эх, жалко ребенка! - вздохнул Журский, когда они вместе с Максимом и Денисом уже покинули компанию.
- Сама винавата, - безжалостно отозвался Гордеичихин внук. - Вывела гуляць без поводка. Хотя, конечно, жалко…
- Может, еще найдем его, - предположил Максим.
Игорь ничего не сказал - он едва дрожащими руками пытался прикурить от спички.
7
Человек сидел к ним спиной и подниматься не стал, даже когда компания подошла к незнакомцу вплотную. И головы не повернул.
Сперва Юрий Николаевич решил, что это чертячник явился наконец /за тем, что принадлежит ему по праву/ чтобы поговорить. Но разглядев редкую поросль рыжих волос, понял: не чертячник.
«Хотя такой же старый и зловредный сукин сын!» «Старый и зловредный сукин сын», словно услышав его мысли, хохотнул и похлопал рукой по земле рядом с собой:
- Сядайце, пагаворым.
Обернулся, взглянул сурово:
- Ну, каму кажу: сядайце! Ци баицеся, чэцвера таких маладцоу, аднаго драхлага хрыча?
Журский не отвечал - его внимание привлекло то, как испуганно уставился на одноногого Макс. «Видимо, они уже раньше встречались. Вот черт! Небось, успел здорово запугать пацана».
- Да тога ж, мы не прадстаулены, - продолжал Серебряк. - Хто гэта, Карасек?
- Журналист из Минска, приехал, чтобы написать материал про круги на полях. Слышали, небось, о таких, а, Иван Петрович?
- «Иван Петрович»? - переспросил Игорь.
- А што, вы, малады чалавек, ужо наслуханы пра мяне? - изумленно заломил бровь Серебряк. - Вельми прыемна. И вельми цикава…
Но закончить реплику Журский ему не позволил. Указав на небо, он кивнул Остаповичу:
- Солнце. Тебе ведь нужно нормальное освещение, чтобы сделать снимки, так? Тогда рекомендую поторопиться. Похоже, собирается к дождю.
На это одноногий только засмеялся:
- Лоука, Карасек, лоука - ничога не скажыш. Не скажыш жа, так? А шкада, Карасек, шкада, - вздохнул он, кое-как поднимаясь с земли.
Опершись на свою палку, Серебряк некоторое время стоял, словно не замечая остальных, потом сокрушенно покачал головой и побрел куда-то в сторону леса. Сделав пару шагов, обернулся:
- Ты, Карасек, помни, аб чым мы з табою размауляли. И вы, хлопчыки, не забывайце аднаногага хрыча, Иван Пятро-вича! - зарифмовал он.
Журский глядел ему вслед и все-таки не выдержал:
- Эй! Иван Петрович! Вы б не ходили к лесу-то, а?
Тот, поворотясь всем телом, похлопал себя свободной рукой по карману и заговорщически подмигнул Юрию Николаевичу:
- Ничога! Как-нибудзь…
Провожая взглядом эту вдруг показавшуюся ему беззащитной фигурку, Журский вспомнил, каким был Серебряк когда-то. А именно - тогда, когда буквально ворвался к ним в хату, пару дней спустя после похорон старого отшельника.
С поля как раз пришла череда, так что мать была занята - доила корову. Отец с работы еще не приехал, а Семенка убежал куда-то со взрослыми мальчишками, управившись со своей частью работ по дому. Юрась тоже сделал все, что было нужно, и теперь занимался на скрипке.
Наверное, поэтому и не сразу услышал, что во дворе кто-то посторонний.
А когда оборвал мелодию, гость уже возвышался в дверном проеме, свирепо топорща рыжие усы.
- Играу на Амасавых пахаранах? - обвиняюще бросил с порога. - Кажы, играу?!
- На яких пахаранах? - сначала Юрась даже не понял о чем речь. Потом сообразил и мысленно порадовался, что не ляпнул сдуру чего-нибудь непоправимого.
А Серебряк уже сатанел:
- «На яких»?! Ты што, нада мною смеяцца задумау, хлопец? Дык гэта ты дарэмна, ой дарэмна! Бо я ж и так усе ведаю - а чаго не ведаю, пра тое дазнаюся, и вельми хутка. Ну! Кажы, дзе старога пахавали!
Юрась только плечами пожал:
- Аб чым вы, Иван Пятрович?
(Он до этой встречи видел «партейца» всего пару раз, а тот, верно, вообще не обращал внимания на «скрыпача». Или - обращал? Сейчас, глядя назад сквозь суматошную толпу лет, начинаешь подозревать, что Серебряк-то совсем не так прост, как казался. Каким хотел казаться.)
- Ах ты!.. - рыжеусый гневно поднимает руку, но мгновенно соображает, что применять силу «не имеет права». И потому, чтобы что-то все же с этой рукой, так опрометчиво занесенной, сделать, гвоздит кулаком по столу: - Ану харош ваньку-та валяць!
- У чым справа! - это уже мать. Как Юрась не заметил появления Серебряка, так и тот, в свою очередь, пропустил момент, когда хозяйка дома, услышав шум, заглянула в дом. - У чым справа, я спрашываю!
И - невероятно! - рыжеусый варвар-завоеватель тушуется, краснеет и закладывает руки за спину!
А мать, не давая ему опомниться и догадаться, что власть и сила, в общем-то, на его стороне, продолжает:
- У чым справа, Юрась? Што ты ужо натварыу?
При этом самым краешком губ улыбается сыну, чтобы тот понял: она знает и это только притворство, спектакль двух актеров для одного зрителя. Концерт для двух скрипок с одним рыжеусым болваном.
Он понимает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29