Так и случилось, как он рассчитывал: во время игры Эвномоса одна из струн лопнула! Но - Аполлон Кифаред, покровитель муз, решил помочь исполнителю. А может, сама природа отозвалась на неистовую игру Эвномоса. Как бы там ни было, в тот момент, когда лопнула его струна, на кифару вскочил сверчок и спел пропущенную ноту в совершенстве гармонии. И так они закончили партию - Эвномос и сверчок: музыкант играл на оставшихся струнах, а насекомое пело, когда нужно было, чтобы зазвучала порванная.
- А что случилось с Парфом?
- Человек, которого тот подговорил испортить инструмент Эвномоса, признался в своем злодеянии, расстроганный случившимся на состязании чудом. Парфа строго наказали и навсегда запретили участвовать в соревнованиях кифаредов.
- Жестоко.
- Но, как мне кажется, вместе с тем очень справедливо. Среди людей искусства не должно быть ссор и склок, потому что все они служат и творят во имя души человека. И точно так же, как не позволительно практиковать врачу-стоматологу, у которого гнилые зубы, точно так же нельзя и допускать к искусству тех, у кого душа мелкая. …Но мы, кажется, говорили о звуках?
- Да, ночью…
- Вот-вот. Ты слышал что-нибудь необычное?
Макс замялся:
- Не очень… Лил дождь… Я не уверен…
Мальчику казалось, что дядя не поймет его опасений. Взрослые вообще предпочитают не усложнять себе жизнь и ограничиваются тем, что верят лишь в существование знакомых вещей и явлений. Знакомых и объяснимых.
- Понятно. Послышаться может всякое - особенно ночью, да еще и когда идет дождь. Но не всегда услышанное - выдумка воображения. Вот однажды, когда я был еще маленьким и жил здесь, мой папа (твой дедушка) построил небольшой сарайчик за домом. Сейчас того сарайчика нету - а был он очень удобный, и поскольку тогда как раз на дворе стояло лето, я отпросился туда ночевать. Помещение маленькое, пустое, мебели нет, только койка и столик. Но едва войду - что-то начинает тикать. Представь, я уже все углы обшарил, под матрац заглянул - думал, может, кто-нибудь часы оставил. У деда твоего спрашивал - нет, говорит, не терял я часов. И мама тоже только головой качала. Так и мучился я необъяснимым этим тиканьем. Лишь потом, много позже, прочел в книжке: оказывается, есть такой жучок, который живет в древесине. И когда он там ходы свои проделывает, жучок издает звук, похожий на тиканье часов. Выходит, тогда я и слышал, как жучки в свежих бревнах свои лабиринты протикивали. А думал: кажется, - Юрий Николаевич рассмеялся: - Даже перестал в том сарайчике ночевать, так меня «невидимые часы» достали.
- Знаю я этого жучка, - радостно сообщил Макс. - Короед называется.
- Вот видишь, а я не знал. Зато у нас существовало поверье, что такое тиканье может предвещать чью-либо скорую смерть. Хотя, конечно, ерунда все это. И вообще мы с тобой как-то в последнее время только о неприятном и говорили.
Макс пожал плечами. А что ему было отвечать?
Чтобы не затягивать паузы, он чуть поднажал на педали и отъехал вперед, но не далеко, в пределах приличия: вроде бы и слушаешь дядю, а в то же время держишься на дистанции. Поэтому тот может и не продолжать разговор.
Юрий Николаевич вздохнул, наблюдая за нехитрыми маневрами племянника и в очередной раз подумал, с чего же начать? Поговорить, им обязательно нужно было поговорить о чертячнике! Но как-то слова не подбирались, да и вроде бы старик больше не появлялся. То есть, говорить, выходит, и не о чем. Только ребенка зря пугать. А с другой стороны…
«Вот именно, - подумал Юрий Николаевич, - „с другой стороны“. С другой стороны, я отлично знаю, что мама права. Чертячник не из тех, кто сотрясает воздух впустую - это, например, Серебряк (интересно, жив ли еще курилка?) может полаять и перестать. А чертячник не такой. Так что переживания мои - не пустой мандраж, и значит, мальчику нужно рассказать. Чтобы знал. Знаешь - вполовину защищен…
Боже, какой ерундой я маюсь! Ведь если старик на самом деле захочет что-либо сделать, кто его остановит? Милиция? То есть, Филька на своем трехколесном драндулете да в фуражке? Или, может, Серебряк возжелает матч-реванш сыграть? Или…
А тем более, Максимка - один, против чертячника. Смешно! …и страшно».
Мальчик тем временем вырвался делеко вперед, и поскольку они наконец оказались в лесу, с восхищенным любопытством глазел по сторонам.
Дядя крикнул Максу, чтобы был поосторожнее и далеко не уезжал, - и погрузился в собственные размышления.
Юрий Николаевич давно не наведывался в Камень. Позапрошлый визит не в счет
- были с гастролями в Минске, вот и вырвался на денек. Никого и ничего толком не увидел, только и успел с матерью да отцом переговорить. А так - некогда, времени у скрипача всегда мало, на одни только занятия уходит по несколько часов в день. Да и вообще, не в занятиях дело… Жизнь нынче сложная, в разных государствах живем, и в каждом - хлопот по самое горло. Слава Богу, хоть в войну не ввязались, обошла нас чаша сия. Но и так жизнь медом не кажется, скорее уж - бочкой дегтя. Нелегкие времена, крутись как белка в колесе…
И вот - выбрался наконец. И то по случайности, ведь отпуск-то незапланированный. Просто так случилось, что в последнее время у Юрия Николаевича был очень напряженный график работы, беспрерывные концерты - в результате он заработал переутомление и резко скакнувшую вверх температуру. Однако разлеживаться в постели было некогда - требовалось срочно сыграть еще на одном выступлении… Короче, в результате получил воспаление мышц кисти левой руки, или, как это называют профессионалы, «сорванную» руку, - пусть и в легкой форме. Теперь, пока кисть не вылечится, играть было просто нельзя.
Ну и решил, чтобы зря время не пропадало, съездить в Камень. Вот, приехал…
И как будто попал в совсем другое место. Странно, село, когда-то казавшееся родным и знакомым до ржавого гвоздика в соседском заборе, - село невероятным образом изменилось. И вместе с тем оставалось прежним, с этими вечными посиденьками после ужина, с телевизором о трех программах (две из которых не работают), с радио, с субботне-воскресными визитами взрослых детей из города, с непременными походами в малину и за грибами, с загорелыми внуками, оставленными на лето бабушкам и дедушкам, с внутренним, не зависящим от официальной власти, самуправлением и старшинством. Юрий Николаевич чувствовал себя здесь полуребенком-полувзрослым, и каждая новая встреча со старыми знакомыми (будь то люди или места) не прибавляла уверенности.
Но больше всего его угнетала ответственность за племянника - который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался.
…И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.
2
Райцентр - поселок под названием Адзинцы - ничем особенным от бабушкиного села не отличался. Макс даже удивился: он рассчитывал на нечто большее. А тут… - ну улиц не две, а штук пять, ну машины встречаются чаще, ну здание есть трехэтажное, в котором расположены комнаты администрации поселка. Велика ли разница - и все-таки «райцентр»! Да и ладно, нам не жалко; райцентр так райцентр. Главное, что почта есть.
Почта располагалась в том самом трехэтажном здании, только не с главного входа, а с противоположной стороны. Поднявшись по каменным ступенькам и распахнув дверь на тугой пружине, Юрий Николаевич с племянником вошли внутрь (велосипед Макс катил за собой, на всякий случай).
Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. «Служащие» были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; «посетителями» же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на «служащую» фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей «Жданауны», который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания.
Макс прислонил «Аист» к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой - плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке - которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали.
- Добрый день, - Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание.
- Добрый, - отозвалась «разбойница» за стойкой. - Слухаю.
- Ну, я пабегла, - сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, - выскользнула за дверь, только пружина вздохнула.
- Нам нужно заказать междугородный звонок.
«Разбойница» промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича.
- Гэта ты ци ня ты? - спросила она наконец. - Га, Карасек?
Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками:
- Господи, Валентина!
- Я самая! А гэта хто с табой - няужо сын?
- Нет, племяш. Сенькин парень.
- Сяменау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ен там, разпавядай!
- Да потихоньку, как и все мы.
- Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу.
Юрий Николаевич замялся:
- Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь…
- Ты ж скрыпач, не песняр - нашто табе чужая мова?
- Как тебе объяснить, - нахмурился Юрий Николаевич, - это долгий разговор, Валентина.
Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула:
- Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем.
- Не обижайся, - сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона.
Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом - другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого - какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что «ни хрена не понимаете», что «на парне дом, считайте, держится». Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей… вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен - и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось - до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит.
- Что? - переспросил Макс, поднимая голову.
- Я думал, ты заснул, - Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. - С тобой все в порядке?
- Да.
- Тогда бери трубку - будем с твоим отцом разговаривать.
«Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать», - отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос.
Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки.
- Алло! - (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) - Алло?!
Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку:
- Семен, ты? Это мы с Максом. Да. Да. Ага, откуда ж еще? Да нет, в норме. Мать с отцом тебе привет передавали. И Валентина вот передает. Батажок - «которая»! Да, на почте работает. Ну. Ну. А ты? Даю, - и он передал трубку Максу.
- Папа?
- Здравствуй, сынок, - кажется, или голос у отца на самом деле напряженный? - Ну, как ты там? Все в порядке? Здоров? Доехали без приключений?
- Без приключений, - кивнул Макс.
- Как настроение?
Точно так же папа спрашивал его после… когда возвращался, утром. Когда после сна существо уходило. «Как настроение?» - спрашивал отец и улыбался виноватой улыбкой, догадываясь, что настроение у сына «ниже уровня моря». Сейчас Семен Николаевич сидел у телефонного аппарата и, затаив дыхание, ждал ответа.
Макс этого не знал. Он пожал плечами:
- Выше уровня моря, - ответил мальчик как обычно. - А ты как?
Теперь уже Макс затаил дыхание и весь сжался, предчувствуя что-то плохое.
Семен Николаевич догадывался о том, чего ждет и боится сын. Поэтому не стал шутить. Наоборот, заговорил серьезным тоном:
- Помнишь наш с тобой разговор? И то объявление? Этим сейчас и занимаюсь. …Все у меня в порядке, сынок. И вообще у нас с тобой все теперь будет в порядке. Веришь мне?
- Да, пап.
- Вот и отлично. Дай-ка мне, пожалуйста, дядю Юру, мне с ним еще поговорить надо. А ты отдыхай, сына, загорать бегай, на речку, фрукты-овощи кушай с бабушкиного огорода - чтобы вернулся полным сил и чтобы в школе одни пятерки получал. Понял директиву партии?
- Понял! - радостно откликнулся Макс и повернулся к дяде: - Папа с вами поговорить хочет.
- Да, Семен.
- Юрка, у вас там точно все нормально?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29