Сейчас он понял: если у белой горячки и есть лицо, то для него это – ненавистный лик Ширяевой.
Курлычкин сжал пальцы в кулаки: нет, не она, а он будет топтать ее ногами. Лично, не передоверяя такое ответственное дело никому.
47
– Пошли со мной! – рявкнул Курлычкин.
Вошедший в кабинет несколько минут назад Сипягин от неожиданности вздрогнул. Глядя в лихорадочные глаза босса, он подумал, что того вот-вот хватит удар. Не вовремя Сипягин собрался поговорить о корейцах и моркови, что косоглазые тут ни при делах.
Но Курлычкин уже вышел из кабинета, и Костя поспешил за ним.
Неожиданно на лестничном пролете Курлычкин развернулся и часто задышал в лицо приятеля.
– Говорить буду только я, понял?!
– Как скажешь! – в полном недоумении воскликнул Сипягин, вдыхая водочный перегар, исходивший от босса.
– Ни одного вопроса! Стой рядом и слушай.
В какой-то степени Сипягина забавляло непонятное поведение шефа, и он хотел было спросить: «Это приказ?» – но передумал. Однако едва сдержал смех, когда подтвердил:
– Я понял, Стас! Говорить будешь только ты.
Миновав стоянку новеньких автомобилей, они вышли к шоссе. Курлычкин пропустил машину и перебежал дорогу. Не снижая темпа, перемахнул через невысокое ограждение школы. Более грузный Сипягин был вынужден опереться о забор рукой.
Курлычкин остановился в пяти шагах от притихшей компании штукатуров: вот уже второй раз за день их навещает хорошо одетый человек. Невольно все посмотрели на Виталика. Тот покачал головой: «Я уже прыгал». Но импозантный незнакомец указал именно на него:
– Иди сюда, студень!
Мастер по переговорам такого рода – бригадир – вытер руки, встал и степенно направился к Курлычкину.
– Сергеев Николай, – представился он, прикидывая, протянуть ли руку для приветствия. И прибавил к фамилии должность: – Бригадир.
Курлычкин несколько секунд разглядывал его.
– Это ты разговаривал с женщиной с полчаса назад?
– Да.
– Та-ак... Сколько она вам заплатила? – Он указал на ящик с водкой и палки копченой колбасы.
Хмельные мозги бригадира работали как часы.
Вспоминая цивильный прикид женщины и сопоставляя его с элегантно сидящей на мужчине темно-серой парой, Сергеев пришел к выводу, что возбужденный незнакомец – муж той женщины. Дальше просто – потребует деньги назад.
– Так сколько она вам заплатила?
– Бесполезно, мужик, – отрезал бригадир, – денежек уже нету.
Сначала один рабочий, затем вся бригада встала на ноги.
Сплоченность пролетариев не произвела никакого впечатления на Курлычкина, однако он сбавил обороты, может, потому, что когда-то сам вкалывал на заводе и вообще трудяг никогда не трогал.
– Слушай, Николай, мне до балды, потратили вы деньги или нет. По большому счету, мне плевать, сколько она вам заплатила. Мне важен сам факт. Ну?..
– Да, заплатила.
Выразительно помогая себе глазами, Курлычкин сделал лицо, подобающее вопросу:
– Она, конечно, не представилась и ты видел ее впервые, да?
– А мы и не спрашивали.
– Так, давай по порядку. Значит, вы с ней раньше не встречались, и она, как я понял, с налета предложила твоему парню... Ну, что она предложила вот тому пухлому?
– Попрыгать.
– Здорово! – сказал Курлычкин. – И вы, конечно, сразу согласились.
– Ну, не сразу...
– Так, я все понял. А где она находилась, когда прыгал толстяк?
Бригадир указал за спину:
– За углом. Там пришкольный...
– Достаточно. Сколько она вам заплатила? – настойчиво повторил Курлычкин.
– Две тысячи. Рублей. Но денег уже нет.
– Это я уже слышал. – Курлычкин раскрыл бумажник, извлек двести долларов и шагнул к Виталику. – Держи, пузан. Ты здорово прыгал. Я чуть с ума не сошел.
48
Уже полчаса Маргелов слушал взволнованную речь Валентины и все больше хмурился. Она говорила, а ему не нужно было даже анализировать сказанное, чтобы убедиться в очередной глупости бывшей коллеги. Ну сколько раз ей можно намекать, да что там намекать – говорить в открытую, что да, он жалеет ее, понимает, но есть предел и терпения, и понимания.
– Ты соображаешь, что говоришь, Валентина?
– Я же не требую от тебя невозможного. Вернее, я ничего от тебя не требую, просто так сложились обстоятельства, что...
«Как мне все это надоело!.. Ну почему именно на меня, как снег на голову, свалилось это дело? Другой близко не подпустил бы Ширяеву к материалам следствия, разговаривать бы не стал. А я... Что она говорит? О какой безопасности? Ну да, все правильно, а кто подумает о моей?»
– Гарантия моей безопасности – это Максим. За себя я совершенно спокойна.
Маргелов хотел посоветовать Валентине посмотреться в зеркало. Следователь видел перед собой взволнованную женщину, на ее щеках застыл болезненный нервический румянец, глаза светились нездоровым блеском. Даже подрагивающие руки выдавали ее крайнее возбуждение. В таком состоянии она готова была совершить последнюю ошибку в своей жизни.
Маргелов изо всех сил старался отговорить ее – мягко, помня о том, что до этого Валентине в основном приходилось слушать его либо раздраженный, либо откровенно недовольный голос.
– Валя, мы договаривались с тобой, помнишь?
– Помню: до первого трупа.
– Да посмотри ты на себя в зеркало! – не выдержал следователь, срываясь на крик.
– Вася, – более мягко произнесла Валентина, – я поняла, что проиграла. Но не лишай меня последней возможности хоть как-то поквитаться с этой мразью.
– Даже ценой собственной жизни... – Маргелов многозначительно кивнул. – Надо же какая самоотверженность! Ну-ну...
– Вася, помоги мне.
– Ты несешь полный бред. Ты бы только послушала себя со стороны. Тебе начинает казаться, что за трое суток ты перевоспитала Максима Курлычкина, что он полностью на твоей стороне, возненавидел своего папашу, всячески старается помочь тебе, несмотря на то, что продолжает держать руки за спиной.
– Представь себе, это так. И перестань махать руками.
– Попомни мои слова, Валя: как только он окажется на свободе, первое, что сделает, – постарается побыстрее найти тебя и «отблагодарить». Этот змееныш ничем не лучше своего папаши. А его бывшая жена? Я говорил тебе, что любой контакт с кем-либо из окружения Курлычкина стопроцентно приведет к провалу.
– Зря ты так... Максим неплохой парень.
– Это он тебе сказал? – Маргелов нервно хохотнул. – Почему бы тебе не спросить у самого Курлычкина, плохой он или хороший?
– Так поможешь мне?
– Пока не знаю. Нет... Я бы так не поступил...
Честно. Твоя очередная затея кажется мне более безумной, нежели все остальные. Тебя разорвут прежде, чем я подоспею на помощь.
– У нас времени мало, Василь. Вот гарантия того, что я не натворю ничего лишнего, – Ширяева выложила на стол пистолет. – Я оставлю его, хотя, по идее, должна воспользоваться им и пристрелить эту сволочь. – Она указала на пистолет: – Это твоя гарантия, друг мой Маргелов.
– Ты должна была сдать оружие сразу после того, как написала заявление.
– Необязательно. Но дело не в этом. Так поможешь?
– Валя, откуда в тебе столько смелости? Рвешься на встречу с Курлычкиным, как в последний бой. Я устал повторять тебе, что в отчаянии ничего путного не сделаешь. Хотя начало было хорошим, не спорю. Однако идти дальше напролом – значит сгубить не только себя, но и меня заодно.
Маргелов с досадой рубанул рукой воздух. Бесполезно ее уговаривать. Если бы она не просила помощи – другое дело, можно закрыть на все глаза, но она-то просит... Не может просто так уйти со сцены, ей аплодисменты не нужны, но требуется расшаркаться перед пустым залом. А Курлычкин?.. Эта сволочь просто так не удовлетворится ее поражением и не успокоится, как наивно думает Валентина. О, он отомстит ей в полной мере и лишний раз удостоверится в своей силе.
А может, все это относительно и пока не поздно залатать бреши, которые наделала Валентина? Ее еще можно спасти, разведя две конфликтующие стороны.
Делается это просто и в короткие сроки: обе стороны признают свою вину, что, собственно, и является неписаной гарантией безопасности. А разводящим может стать хотя бы он, Маргелов (все равно засветился), и кто-то – для паритета – со стороны «киевлян».
Если Валентина посчитает, что удовлетворена не полностью, то, как говорится, это ее проблемы. Но, с другой стороны, она прилично припечатала Курлычкина. Неразумно в сложившейся ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, все досконально взвешивать.
Чтобы уберечься, достаточно прикинуть на глазок и разойтись. А там видно будет.
Маргелов искал выход, но ни на чем конкретно остановиться не мог. Еще немного (Валентина в нетерпении посматривает на часы), и она, презрительно оглядев его, бросит свое последнее «прощай».
Дурацкая ситуация, хуже не придумаешь. Если бы кто-то рассказал Маргелову, что он окажется в таком вот дерьме, ни за что бы не поверил.
– Так что ты решил?
– А?.. Ничего, я думаю.
– Думай быстрее, Вася, у меня нет времени. – Валентина сняла телефонную трубку, палец держала на клавише, готовая отпустить ее и набрать номер.
– Скажешь, где ты держишь Максима?
– Скажу. Только после встречи с Курлычкиным. А то ты, думая, что спасаешь меня, привезешь Макса родному папочке. Вот тогда мне точно несдобровать. Пока Максим сидит в погребе, я в относительной безопасности. Так что ты решил? – повторила она. – Поможешь?
Не глядя на женщину, Маргелов отрицательно покачал головой.
Ширяева, не мешкая ни секунды, положила трубку на место.
Следователь успел подумать, как же ему полегчало. Даже ощутил легкую испарину на лбу. Но удивился: как-то подозрительно быстро сдалась Валентина.
Удивление быстро сменилось подозрением.
Отвечая на его немой вопрос, Ширяева ответила:
– Я не дам этому сукину сыну времени для передышки. Я позвоню ему из вестибюля его же офиса. Я буду долбить его, пока он не сдохнет.
Не глядя на следователя, Валентина вышла из кабинета. Маргелов едва переборол желание кинуться вслед, чтобы вернуть ей оружие.
49
– Могу я услышать голос Курлычкина?
Секретарь Станислава Сергеевича недовольно поморщилась, подумав, что воспитанных людей становится все меньше: звонившая даже не поздоровалась. Хотя звонит не в баню, а в солидную организацию. В основном абоненты, выходившие на связь с приемной Станислава Сергеевича, как и положено, представлялись.
– Здравствуйте, – секретарь постаралась, чтобы ее голос прозвучал вежливо. – Разрешите узнать, кто его спрашивает.
– Из Октябрьского народного суда.
Просто из суда. Некто без имени, отчества и фамилии. Бордель какой-то.
– Извините, вы можете конкретнее...
Ширяева перебила секретаршу на полуслове, в свою очередь подумав, что эта представительская волокита выглядит довольно смешно: упырь, переодетый в цивильный костюм, играет на глазах всего города в делового человека. Однако справедливо рассудила, что девочка, сидящая на телефоне, тут ни при чем. От этого резкий вначале голос Валентины смягчился:
– Передайте ему... что с ним желает поговорить судья. Этого достаточно.
– Подождите, пожалуйста, я узнаю, на месте ли Станислав Сергеевич.
Почти сразу в трубке раздался сочный баритон:
– Да.
– Здорово, подонок! – услышал Курлычкин. – Не боишься, что тебя подслушивает секретарша?
– А ты не боишься? – Хозяин кабинета заиграл желваками. Ему захотелось взять в руки гранатомет и одним прикосновением к "спусковому крючку решить проблему под названием «судья из Октябрьского народного суда».
– Я? – спросила Валентина и рассмеялась. – Мне бояться нечего.
– Где Максим?
– В надежном месте твое сокровище.
– Что ты хочешь?
– Аудиенции.
– Чего? – Курлычкин не верил своим ушам: неужели эта Фемида решится на встречу? Так... что она еще задумала? Судя по всему, у нее солидная карта, она играет уверенно – причем уже давно, а сейчас, по-видимому, настал черед крупного козыря. И не дай бог, если он у нее в рукаве.
– Что, незнакомое слово? – осведомилась судья, слушая тишину в трубке. – Выскажусь проще: разговор тет-а-тет. Тоже непонятно? Тогда последняя попытка: я забиваю «стрелку». Алло, подонок! Ты меня слышишь?
Курлычкин пропустил оскорбление мимо ушей.
– Я согласен на встречу. Куда мне подъехать?
– Все-таки ты ничего не понял... Это я прошу у тебя аудиенции, кретин, а не ты у меня. Я – понимаешь? Скажи девочке на связи, чтобы сварила кофе. И пусть поторопится – я уже иду.
Прошла всего минута, одна коротенькая минута, Курлычкин не успел собраться с мыслями и отдать соответствующие распоряжения, а охранник второго этажа уже докладывал по сотовому, что к нему пришла женщина – имени своего не называет, но утверждает, что ей назначено.
– Пропусти ее, – распорядился Станислав Сергеевич.
Он все еще думал: сейчас откроется дверь, и в комнату войдет женщина, которой он действительно назначил встречу, но забыл об этом. Однако в кабинет, любезно улыбнувшись секретарю, вошла именно Ширяева: существенно изменившаяся, с повелительным и в то же время ироничным взглядом, в элегантном платье и модных босоножках на высоком каблуке; тонкий кожаный поясок на талии гармонировал с сумочкой-кейсом.
Это была та самая строптивая судья и в то же время не вполне она.
Ширяева непринужденно села на офисный стул, открыла сумку и выложила на стол видеокассету.
– Это либо пролог к нашему разговору, либо эпилог – решать тебе.
– Ты забыла добавить – подонок. Или ты только по телефону храбрая?
– Да нет, мразь, я уже ничего не боюсь. Ты просмотри кассету, времени остается все меньше и меньше. Правда, в ней нет ничего особенного, просто очередное доказательство, что твой сын пока еще жив.
– Сейчас я попробую угадать, – на американский манер выразился Курлычкин. – Ты предложишь на выбор два варианта...
– Почему два? – возразила Ширяева. – Я предоставлю тебе три варианта. Первый: ты получаешь свое сокровище живым и невредимым. Второй: у тебя появится возможность похоронить сына в открытом гробу. И третий – в закрытом. Я приобрела в магазине крупную партию кухонных универсальных терок – затупится одна, мой человек воспользуется следующей. И приступит он к делу ровно через два часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47