Ну, давай!»
Дети командовали ему: «Раз, два, три». А он не попадал в такт, и прикосновения веревки к ногам были для него очень болезненными.
Он хотел убежать домой, но дети удержали его: «Последний раз, ладно?»
Казалось, от напряжения лопнут его узкие глаза.
«Раз, два...»
Его ноги запутались в веревке. Он неуклюже переступал, пытаясь освободиться. Кто-то снова помог ему, и он в ожидании очередной команды приподнял круглые плечи.
«Раз, два, три...»
Его живот колыхался под клетчатой рубашкой навыпуск, он согнул ноги, приседая, посчитал, что так ему будет удобнее и он наконец-то сможет удачно прыгнуть.
Дети болели за него. Девочка с длинными светлыми волосами от напряжения приложила к груди руки и затаила дыхание: «Давай, Илья... У тебя получится».
Стоптанные ботинки тяжело били в асфальт: раз, два, три. Лицо блестело от выступившего пота и слез.
Старухи на скамейке непроизвольно встали, с балкона раздался мужской голос:
– Давай, Илья!
На него смотрел весь двор.
Веревка продолжала бить по ногам и для несчастного парня казалась стальной лентой с острыми краями.
Губы его приоткрылись, показывая толстый, неповоротливый язык, больное сердце стучало в груди, отдаваясь в голове.
«Раз, два, три...»
– Четыре... Пять...
На глазах девочки проступили слезы: Илья прыгал, а скакалка послушно избегала его ног, чиркая по асфальту.
– Шесть... Семь...
Он прыгнул семь раз и упал. Он плакал от счастья. Его стриженой головы касались детские руки.
– Молодец!..
– Ты смог, Илья!
– Здорово!..
– Ну, умора! – Тетерин продолжал снимать. – Сегодня телкам дам посмотреть на этого «дауна».
Мигунов промолчал. Его интересовало совсем другое. Он не пропустил ничего. Заинтересованным взглядом проводил «дауна» до подъезда, приметив, что и в этот раз его провожала светловолосая девочка.
И он не удивился, когда, подняв глаза, увидел и ее, и Илью на балконе квартиры судьи Ширяевой.
Вскоре он узнал, что девочку зовут Светой, фамилия – Михайлова, а живет она двумя этажами выше Ширяевых и дружит с больным пареньком, нередко появляясь в его квартире.
Тетерин скептически отнесся к поведению приятеля, который что-то записывал в блокнот. Грохнуть этого «дауна» или его мамашу проблем не составит.
Однако знал, что Мигунов не пойдет на прямолинейное убийство, как и не будет участвовать в нем: для этого у него есть особые люди. Всего два человека, которых, кроме Мигунова, в бригаде никто не знал.
В конце четвертого дня Тетерин, когда Иван бегал за гаражи, прочел его последнюю запись: «Снова позвала его натереть морковь – за четыре дня шестой раз».
– Зачем тебе это дерьмо? – Тетерин ткнул в блокнот, когда Мигунов появился в машине.
– Есть неплохая идея, – задумчиво ответил напарник. – Вчера одна бабка крикнула этому «дауну»: «Илья, не слышишь, мать зовет морковку натереть». То ли он любит это занятие, то ли Ширяева сама не справляется. Хотя вряд ли. Но главное – многие об этом знают.
– Что ты задумал?
– Вечером расскажу. Сначала нужно посоветоваться со Станиславом Сергеевичем.
* * *
Никто, кроме Мигунова и Курлычкина, не догадывался, что жизнь Ильи Ширяева круто изменилась.
Было два варианта: либо сын судьи попадет в учреждение типа казанской психушки «номер икс» для шизофреников и прочих, совершивших убийства, либо закончит ее в собственной квартире. Курлычкина устраивали оба варианта. О психбольнице с интенсивным лечением он был прекрасно осведомлен – оттуда редко кто выходит. Как раз на днях ему рассказали о забавном парне, который угодил в психушку практически ни за что. Знакомая шизофреника порезалась, а крови нет. Он решил, что перед ним киборг.
Ему всегда было интересно, как устроены биороботы.
«Сначала я отрезал ей голову...»
Если план Ивана сработает, думал Курлычкин, просматривая видеокассету с записью «дауна», потешавшего весь двор, то, вполне возможно, сына судьи убьют прямо в квартире.
Он немного поколебался насчет девочки – невинная жертва и все такое прочее, – но уж больно хорошо выглядела операция, разработанная Мигуновым. Действительно, ничего прямолинейного, никаких выстрелов, ударов ножом в подъезде. Зато есть результат. То есть способ показать судье, что она сама себя наказала за строптивость и несговорчивость.
Пусть знает свое место.
Поначалу он просто хотел видеть Ширяеву с переломанными ногами – несчастный случай, споткнулась на лестничном марше, случайно свалилась в канализационный колодец. Но, как назло, после того позорного судебного заседания состоялась встреча с лидером татарской группировки Шамилем Минвалиевым. Шамиль классно посочувствовал Курлычкину: «Время лечит». А потом добавил: «Стас, чем я могу помочь в этом деле?» Вначале неряшливая судья вытерла об него ноги, а потом посыпались насмешки от коллег, больше похожие на открытые издевки. Исправить положение можно было лишь радикальным способом, чтобы братки-коллеги не только удивились, но и ахнули.
В мыслях Курлычкин снова вернулся к девочке, его почти совсем успокоил тот факт, что она была из многодетной семьи. По словам Мигунова, опрятная, чистенькая, родители не ханыги, как часто такое бывает в многодетных семьях, работают, но живут бедно. Опять же из наблюдений боевика выходило, что в квартире Светы Михайловой нет даже телевизора, в основном она смотрела телепередачи в доме судьи.
А что касается девочки Светы...
* * *
У Станислава Сергеевича многодетные семьи вызывали брезгливость. Ему безразличны были голодные и оборванные дети, чьи родители пропивали свои квартиры. Их скупали агенты по недвижимости, многочисленные риэлторские фирмы, работающие на лидера «киевлян». Еще год-два – и родители Светы совершат последнюю в их жизни сделку. В лучшем случае, купят мазанку в деревне и переедут туда. В худшем, останутся в городе. И та же Света станет проституткой на пригородном автовокзале.
Он представил себе и другую ситуацию. Ладно, пожалели девчонку, «дауна» придушили в подъезде – в него даже не обязательно стрелять, лишний шум.
Что получится? Судья при таком раскладе вроде бы и наказана, но остается в какой-то степени героиней.
Больше того, она может попытаться связать этот факт с недавней угрозой от лидера «киевлян». А вот план, разработанный Мигуновым, поможет совершенно растоптать судью.
Потом Курлычкин обязательно встретится с Ширяевой и посмотрит ей в глаза. К тому времени она будет совершенно разбитой, с опухшим от спиртного лицом и поблекшими глазами. Успеть бы встретиться, чем черт не шутит, она запросто может наложить на себя руки.
К вечеру Курлычкин вызвал к себе Мигунова и отдал короткое распоряжение:
– Действуй.
24
Ровно в 16.20, как по команде, пенсионеры встали с лавочек и направились по домам. Маленькая высохшая старушка позвала Ширяева:
– Илья!
Отряхивая руки от песка, паренек, косолапя, направился к подъезду. Вслед за ним поспешила девочка, поправляя на ходу расстегнувшуюся сережку. Она не пропустила ни одной серии «Селесты». А еще она догадывалась, что Илья смотрит сериалы только потому, что они нравятся ей.
Илья знал, что у Светы дома нет телевизора, но не мог этого представить: ведь у него-то есть! Он знает, как его включать и выключать, прибавлять звук.
У пожилой соседки тоже был телевизор, она накрывала его кружевной салфеткой. Илье понравилось, он нашел в шкафу старый тюль, долго складывал, расстелив на полу, чтобы получилось ровно, и накрыл телевизор.
Илья уже взрослый, самостоятельный. Раньше с ним почти всегда сидела бабушка, но она умерла.
А мама весь день проводит на работе, зарабатывает деньги, на которые можно купить что-нибудь: кефир или новую рубашку. Он уже знает, как надо покупать, он вместе с мамой ходил в магазин. Она дала ему бумажную деньгу и сказала, чтобы он отдал ее продавщице. «Ну, отдай тете денежку». Илья быстро протянул руку и разжал пальцы. Как только улыбающаяся продавщица взяла деньги, он отдернул руку и спрятал ее за спину. Потом мама сказала, чтобы он взял какую-то сдачу. Сдача оказалась... деньгами, только круглыми. Теперь он знает, как на самом деле называются монеты: сдача.
Теперь с ним никто не сидит, присматривают соседки. Илья умеет открывать замок на двери и запираться изнутри. Горячее он ест только два раза в день – утром и вечером, когда мама дома, а в остальное время все холодное, не очень вкусное. Мама-то думает, что он ест без нее всего один раз, а он наведывается домой... четыре раза, чтобы украдкой съесть чего-нибудь. Он хитрый, умеет считать до четырех; самый большой палец, пятый, ему никак не удается посчитать. Он-то знает, что тот пятый, но... никак голова не может сообразить, что пять – тоже цифра.
Вроде легко, а на деле никак не получается. Ничего, скоро он сосчитает и большой палец. Мама, наверное, не знает, что Света сказала ему: пять и пять – будет десять.
Света обогнала Илью и поджидала его у порога квартиры.
– Быстрее, Илья! Сейчас кино начнется. Дай, я сама открою.
Паренек убрал руку с ключами за спину. Света хоть и подружка, а квартира его и мамина, только он и она могли открывать и закрывать ее. А раньше еще и бабушка. Кто-то из взрослых сказал, что бабушка отошла в мир иной. Смешно.
Ключи у Ильи держались на колечке, от колечка шла капроновая веревка, завязанная на поясе брюк – это чтобы не потерять ключи, иначе домой не попадешь.
Илья подождал еще некоторое время, он капризничал. Вообще-то он не любил капризничать, иногда просто притворялся перед мамой и смеялся, когда она верила ему.
Он открыл замок на двери. Когда дверь открывала мама, она всегда пропускала его вперед. Илья пропустил девочку и шагнул следом.
* * *
День выдался пасмурным. Теперь Курлычкин не сомневался, что его сына освободят под залог, в ход пошла «тяжелая артиллерия», «сверху» надавили и на следователя, и на судей. Лидер «киевлян» в итоге потерял кое-какие деньги, но об этой малости он даже не вспоминал.
Как раз в эти минуты осуществлялся план, разработанный Мигуновым. Вполне возможно, что все уже закончилось.
К горлу на секунду подкатила тошнота. Курлычкин представил себе изуродованное тело девочки. Успокоился он весьма своеобразно: вообразил обезображенное от природы лицо «дауна», пустой взгляд, глупый изгиб слюнявых губ, маленькую стриженую голову с выпуклым лбом, несоразмерную с туловищем, тяжелые ноги-колоды.
Как на пленке, которую он просмотрел. Тогда же Курлычкин попытался угадать в группе детей, окруживших «дауна», девочку из многодетной семьи, чьей фамилией его не обременили боевики, он знал только ее имя. Наверное, это она. Голос тихий, но отчетливо видно выражение ее лица: на нем написана просьба, жалость и буря других чувств.
Да, наверное, это она. Одета, как сказал Мигунов, простенько, однако не чувствуется, что ее семья живет бедно. Обычно на лицах детей из подобных семей лежит отпечаток неблагополучия, а в глазах словно отражаются одутловатые от запоев физиономии родителей.
Нет, снова не то, ее родители не пьют, но карабкаются изо всех сил, пытаясь пусть не вылезти куда-то наверх, так хотя бы не опуститься еще ниже. Дальше им будет проще: кто-то из детей выйдет замуж или женится, голодных ртов станет меньше. А если кто и разведется, что очень часто бывает с выходцами из таких семей, то вернется с уже собственными детьми.
И все повторится сначала.
Курлычкин осадил себя: залез в чужие дебри. Самое время подумать о сыне, который, наверное, скоро окажется дома. Предшествовать этому будет телефонный звонок от адвоката: «Все хорошо, Станислав Сергеевич. Ждите нас».
Курлычкин всегда удивлялся своему адвокату: тот за время их сотрудничества ни разу не произнес слов «отлично», «прекрасно», выставляя себе за свою же работу оценку в четыре балла, хотя работал на пять с плюсом. Один раз только с судьей Ширяевой он сработал на «неуд», но и тут особой вины за ним Курлычкин не видел – так сложились обстоятельства.
Станислав Сергеевич вспомнил разговор с сыном в СИЗО. Он очень серьезно говорил с ним в присутствии шестерых обвиняемых из его группировки.
– Тебе чего-то не хватает в этой жизни? – спросил он. – Ты что, такой неуемный в плане секса? Сегодня это малолетка, а завтра?..
– Пап...
– Не папкай!.. Скажи мне, кто будет завтра, и я отвечу, чем ты закончишь. Тебя прихлопнут где-нибудь, и я не смогу помочь. А скорее всего просто не захочу. Потому что чувствую: ты не остановишься, а мне все это надоест. Как, ну как тебя еще воспитывать?!
Максим промолчал.
Курлычкин подошел к двери и постучал. Контролер мгновенно отозвался и открыл дверь. Станислав Сергеевич указал на него пальцем и повернулся к сыну.
– Ты хочешь каждый день видеть его?
Не поднимая глаз, сын покачал головой.
– Нет.
– Я могу попросить, и тебе покажут камеры, где сидят по семьдесят человек. Там нет холодильника, холодного пива, копченой колбасы, там по утрам не пьют кофе, а глотают жженку. Закрой, – бросил он контролеру.
Курлычкин вернулся к сыну, продолжив разговор, в котором воспитательная работа отсутствовала напрочь. Станислав Сергеевич упомянул только несколько эпизодов из жизни молодого человека, с неподдельной горечью в голосе напомнив, что люди с таким положением, как его сын, учатся в Англии, Америке, а Максим сумел продержаться только один семестр в государственном университете. Ну ладно бы там выгнали – сам бросил.
...Красивой трелью дал знать о себе мобильный телефон. Лидер «киевлян» нажал клавишу и ответил.
Улыбнулся, когда в трубке раздался сухой, лишенный эмоций голос адвоката:
– Все хорошо, Станислав Сергеевич.
Курлычкин нажал клавишу отбоя. Сегодня он дождется еще одного положительного доклада и только тогда сможет спокойно уснуть.
* * *
Номер рабочего телефона Валентины Ширяевой был у четверых соседей. Она оставила его, как говорится, на всякий случай – сын оставался без присмотра довольно долгое время, а сама Валентина только изредка могла прибежать домой в обеденное время. Когда жива была ее мама, она была спокойна, даже иногда задерживалась на работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47