Хорошо бы с ним поговорить, все-таки много лет подряд он списывал у нее ли
тературу, а она у него Ч алгебру и английский. Английский Потапову давал
ся так легко, как никому из их класса, а Марусе в самых кошмарных снах до си
х пор снились эти проклятые времена “паст перфект” и “герундий”.
Впрочем, что зря мечтать. Вряд ли ей дадут с ним поговорить. Как только кон
чится действо и начнется застолье, кто-нибудь из местного начальства по
д ручку утащит его в “отдельный кабинет”, или он сам удалится в “Мерседес
”, который Маруся видела у школьного крыльца, со скучающим, несколько уто
мленным, но вполне благожелательным видом, как и положено начальнику его
уровня, посетившему такое ничтожное мероприятие, чтобы отдать дань милы
м детским воспоминаниям.
А жаль. Маруся могла бы попроситься к нему на работу.
Ей вдруг стало так неловко, что она покраснела и оглянулась на сердитую с
оседку слева Ч не услыхала ли она как-нибудь крамольных Марусиных мысл
ей.
Что это пришло ей в голову! Наверное, не только директрисе, но и ей, Марусе, п
ридется на ночь тяпнуть чего-нибудь успокоительного! Что за ерунда! К Пот
апову теперь нельзя даже просто подойти, не говоря уж о том, чтобы просить
об одолжении! Случайно получилось так, что когда-то они были знакомы, и те
перь она вполне может похвастаться в компании, что лично знает “самого П
отапова”, но “сам Потапов” нынче вряд ли захочет даже плюнуть в ее сторон
у!..
И все-таки жаль. Вдруг это был бы ее шанс?
Маруся Суркова всегда старалась использовать все возможности до конца.
Ради Федора и его спокойной жизни она готова была не только кинуться в но
ги ставшему совсем чужим и взрослым бывшему однокласснику Потапову, она
могла бы землю копать. Или бревна таскать. Да все что угодно.
А на работе у Маруси все было… не слишком хорошо, и это напрямую угрожало б
лагополучию Федора и ее собственному. Вспомнив об этом, она внезапно пер
естала слышать и видеть, и ей стало все равно, приехал Димочка Лазаренко и
ли нет.
Она не может потерять работу. Они не выживут, если она потеряет работу. Даж
е двух месяцев без работы она не протянет.
А начальник, между прочим, с каждым днем становился все холоднее и холодн
ее, и как-то странно морщился в ее присутствии, и что-то все отворачивался,
и распоряжения отдавал напряженным высоким голосом, что Ч Маруся знала
Ч являлось признаком высшей степени недовольства.
Она очень старалась. Она работала быстро и безупречно. Она выполняла его
указания еще до того, как он договаривал их до конца. Она не обращала внима
ния на его хамство, раздражительность и перепады настроения. Она изо все
х сил пыталась облегчить и организовать его работу как-нибудь так, чтобы
эта работа хоть как-то делалась, поскольку он сам, личность высокого твор
ческого полета, считал, что работать вовсе не должен, что он исключительн
о хорош уж тем, что просто существует на свете Ч в этой должности, в этом к
абинете, среди богатой мебели, в окружении евроотремонтированных стен, и
зящных настольных безделушек, которые ему привозили со всего мира, среди
люстр, искусственных и живых цветов, глухих дорогих ковров Ч всего этог
о нового блеска, появившегося так недавно и моментально вытеснившего из
высоких кабинетов былую начальственную канцелярщину.
Маруся работала не за страх, а за совесть, не позволяя себе ни лишнего слов
а, ни необдуманного жеста, и была совершенно уверена, что еще немного Ч ме
сяц, два, Ч и он ее уволит.
Жаль, что не придется поговорить с Потаповым. Терять ей все равно нечего, а
он много лет списывал у нее литературу. Впрочем, она тоже много лет списыв
ала у него английский.
Маруся усмехнулась, возвращаясь обратно Ч из тревожных, нервных и лихор
адочных дум о работе в школьный актовый зал, где уже заканчивалась торже
ственная часть, и от сгустившейся парфюмерной духоты начинала побалива
ть голова, где в задних рядах уже умеренно шумели подуставшие от речей бы
вшие ученики, мечтая поскорее приступить к банкету, а седенькие завитки
на макушке у директрисы тряслись все заметнее и заметнее.
Может, он и не приехал. Может, его не нашли, когда обзванивали выпускников
восемьдесят пятого года. Или он не захотел приехать. Или не смог. Напрасно
она мучилась бессонницей, и выслушивала Алинины колкости, и не проверила
сегодня английский у Федора, потратив все время на изобретение какой-то
необыкновенной прически. Он не приехал. Ну и черт с ним.
Пробежали хлипкие аплодисменты. Директриса все еще что-то говорила в ми
крофон, а по всему залу уже вставали с мест, хлопали по карманам в поисках
сигарет, махали друг другу, и префект Ч а может, супрефект Ч в президиуме
уже крепко взял под руку Потапова, намереваясь вести его в “отдельный ка
бинет”. Маруся тяжело вздохнула и поднялась с места, ругая себя за то, что
потащилась на этот вечер, и только время потеряла, и теперь чувствует себ
я так, как будто ей публично надавали по щекам. Соседка слева, стремясь пос
корее выбраться из ряда цепляющих за колготки школьных стульев, уже вовс
ю на нее наседала, Маруся повернулась, чтобы идти, и нос к носу столкнулась
с Димочкой Лазаренко.


* * *

Всю торжественную часть он просидел за Маней Сурковой. Маня понятия не и
мела, что он сидит прямо за ее спиной и слышит каждый ее вздох и видит кажд
ое ее движение, и это его забавляло.
Когда-то он с ней спал, и она даже доставляла ему удовольствие. Такая была
… свеженькая, глупенькая, неиспорченная совсем, как героиня фильма про д
еревню семидесятых. Дура, конечно, но тогда ему не было никакого дела до ее
умственных способностей. Его привлекала ее свежесть, “подлинность”, как
он назвал бы это сейчас. Тогда, десять лет назад, это слово еще не было в так
ом ходу.
Как все изменилось за эти десять лет!
Из ученика художественного училища Димочка превратился в процветающег
о художника. Издательства наперебой заказывают ему иллюстрации, и гонор
ары вовсе не так уж скудны, и собственная мастерская уже не кажется преде
лом мечтаний, и на тусовках восторженные барышни от искусства провожают
его горящими взглядами, и он принимает эти взгляды как должное, потому чт
о знает Ч он хорош, молод, довольно известен, и со временем станет еще изв
естнее, его картины покупают уже сейчас, и тот самый небольшой заказ от мэ
рии он выполнил просто блестяще, и совсем недавно его показали в крошечн
ой программке на Третьем канале, посвященной столичной светской жизни. П
рограммка была кем надо замечена, оценена, взята на учет, как и заказ от мэ
рии, и многое другое.
Успехи были налицо.
Правда, его немножко смущало, что тот самый заказ он получил через отца, на
выставку в Манеж две его картины определил дядя Вася, друг семьи, бывший г
лавный архитектор столицы, а программку на Третьем канале делала продви
нутая дочь другого старинного отцовского приятеля, редактора какого-то
литературного журнала.
Отец тоже был художником.
Вернее, это Димочка был художником тоже. Всю жизнь его отец зан
имал начальственные посты в Союзе художников и в разнообразных комитет
ах, подкомитетах, комиссиях, подкомиссиях и президиумах Ч кажется, “под
президиумов” все же никогда не существовало. Отец был “широко известен в
узких кругах”, и Димочка некоторым образом шел не то что по проторенной, а
, можно сказать, по хорошо асфальтированной дорожке, оборудованной фонар
ями и автозаправочными станциями.
Это его смущало, да.
Лучше бы, конечно, все сделать самому. Лучше бы, конечно, он был “самородок
” из глухой провинции, пришедший перевернуть мир, заставить планету иску
сства сойти с орбиты и начать вращаться в каком-то совсем другом направл
ении, чтобы штурмом взять столичных снобов, зажравшихся и давно оторвавш
ихся от истинных ценностей, но…
Но получилось так, что он сам и был этим столичным снобом.
Ну и что? Ему не пришлось никому ничего доказывать, и работать до кровавых
мозолей тоже не пришлось, и голодать в нетопленых съемных развалюхах, эк
ономя деньги на дорогие краски и холсты. Все это чрезвычайно романтично,
конечно, но Димочка вполне понимал, что лучше так, как есть.
Пусть он не просто художник, а художник тоже. И нет никакой прин
ципиальной разницы, откуда выплыл тот самый заказ от мэрии, са
мое главное, что он был. Ведь был? Был. И будет еще не один, в этом Димочка сов
ершенно уверен. И иллюстрации его нисколько не хуже, чем у других. Может бы
ть и… не лучше, но ведь и не хуже.
Все в его жизни было хорошо и правильно, и, если бы не ошибка, допущенная не
давно, он был бы совершенно спокоен и счастлив, разглядывал бы тощую шейк
у дуры Сурковой и чувствовал бы себя гордым и уверенным победителем.
Да. Ошибка.
И как это он?.. Нет, ничего такого, он во всем разберется, ему только нужно вр
емя. Совсем немного времени, и он все уладит. Дернул его черт тогда! Следов
ало бы все проверить хорошенько и получше замести следы, а он понадеялся
на свое обычное везение, и напрасно.
Самое главное, что она узнала об этом. Даже не сама ошибка, а име
нно то, что об этом знала она, тревожило его ужасно. Так, что в пер
еполненном и душном школьном зале он вдруг почувствовал, как по спине хо
лодным ужом прополз омерзительный влажный страх. Прополз от шеи вниз и з
амер где-то над брючным ремнем, на позвоночнике.
Никакой ты не гордый победитель, так прошипел ему этот страх, неизвестно
как материализовавшийся еще и в голове, и рептилия на позвоночнике шевел
ьнулась.
Никаких ошибок ты не совершал. Ты совершил преступление и будешь за него
отвечать.
Отвечать, отвечать…
Ты слабый и хлипкий, зарвавшийся мальчишка. Чтобы не отвечать, тебе приде
тся совершить еще одно преступление, и ты вполне к нему готов. И время тебе
нужно вовсе не для того, чтобы “разобраться с ошибкой”, а для того, чтобы к
ак следует подготовиться ко второму действию. Ружье, висевшее на стене в
первом акте, уже выстрелило. Ты сам выстрелил из него и теперь только изоб
ражаешь, что видишь его впервые. Во втором действии тебе придется стреля
ть снова, а дальше Ч посмотрим. Тобой ведь очень легко управлять, ты слишк
ом любишь, чтобы в твоей жизни все было хорошо и правильно, чтобы всякие бе
змозглые серые мыши, вроде Маруси Сурковой, стадами паслись неподалеку о
т твоего царственного львиного ложа, трепеща и выжидая, которую ты предп
очтешь на этот раз, и млели от восторга, и, как загипнотизированные, сами ш
ли прямо в пасть…
Димочка дрогнул всем своим хорошо ухоженным, стройным и длинным телом Ч
он всегда очень внимательно и придирчиво следил за ним, выбирал для него
наряды и подходящие диеты, холил, пестовал и вполне заслуженно гордился,
Ч подтянул безупречную складку на брюках и положил ногу на ногу, чего ст
арался никогда не делать, считая это дурным тоном.
На сцене что-то говорил бывший одноклассник Потапов, почтивший своим вы
сочайшим присутствием скромный школьный праздник. В другое время Димоч
ка с удовольствием возобновил бы знакомство, тем более они с Потаповым я
вно выделялись на общем фоне серых посредственностей и полунеудачнико
в, в которых превратились все одноклассники, даже подававшие самые больш
ие надежды. Как раз Потапов никаких надежд в школе, помнится, не подавал, и
семья у него была так себе: отец инженер, а мать то ли врач, то ли акушерка в
роддоме. Димочка, наоборот, цену себе всегда знал, и дружбы с Потаповым ник
огда не водил, и, как выяснилось, напрасно.
Впрочем, еще не поздно. Дмитрий Лазаренко Ч человек известный, даже можн
о сказать, популярный, и Потапов, если он только не остался прежним дурако
м и хамом пролетарского происхождения, оценит Димочкино желание как-то…
объединиться перед унылой, недалекой и серой толпой.
Обретая в этих приятных думах прежнюю уверенность в себе, Димочка наткну
лся взглядом на шею Мани Сурковой, которая так вертелась на своем стуле, к
ак будто сидела на муравейнике.
Что-то там было неприятное, в истории их бурного романа. Что-то неприятно
е, тяжелое, отвратительное, как последнее объяснение. Ах, да. Ребенок.
Она забеременела и решила, что Димочка возжелает немедленно стать отцом
. Она ни за что не соглашалась делать аборт, потому что, видите ли, хотела ре
бенка. Все было как в кино: он подлец, она святая, только Димочка, в отличие о
т киношных героев, виноватым себя совершенно не чувствовал и был уверен,
что и двадцать, и тридцать, и сорок лет спустя ему будет совершенно наплев
ать на этого ребенка, каким бы он ни был. Его существование или несущество
вание не имело к нему никакого отношения и было ему неинтересно.
Тогда на прощанье Лазаренко поцеловал ее в макушку, потрепал по персиков
ой, “подлинной”, не обезображенной никакой косметикой щечке, и больше ни
когда ее не видел.
Может, она даже и родила тогда сдуру, кто ее знает. Секунду он думал, не стои
т ли ее спросить, когда кончится эта всем надоевшая волынка с речами и при
ветствиями, и решил, что спрашивать не станет. Еще ударится в воспоминани
я, слезы и сопли, что он тогда будет с ней делать?
Кроме того, он должен выполнить то, ради чего, собственно, и пришел сюда.
Он старался не думать об этом, задвигая мысли в самый темный угол сознани
я, и знал, что, когда ему все же придется заглянуть туда, он увидит все ту же
отвратительную до дрожи рептилию страха.
Если бы она не узнала, у него было бы время все исправить. Он про
сто-напросто сделал ошибку. Он не хотел ничего дурного, он просто сделал у
жасную ошибку и готов… Нет.
Дмитрий Лазаренко, успешный, известный, талантливый, не может, не должен т
ак унижаться. Он сделает все, как ему велели, а потом придумает что-нибудь,
выйдет из-под ее контроля, не даст манипулировать собой тольк
о из-за того, что она узнала о его ошибке.
1 2 3 4 5 6 7