А мне было все равно. Я повторила то же самое громко и четко — Линкс не мог не услышать. Как и Камерон.
* * *
По дороге мы почти не разговаривали, пока не свернули с шоссе М4. Я коротко давала указания, Камерон вел машину и поглядывал на меня. Я сидела, сложив руки на коленях, и пыталась смотреть в окно. Но мне было неуютно под его взглядом.
— Чем занимаются твои родители? — спросил он, когда мы были уже у цели.
— Отец — учитель географии, он рано вышел на пенсию. Мама где только не работала, но в основном сидела дома и растила нас с братом. Сюда, к перекрестку. Останешься в машине, ясно?
Родители жили в переулке, застроенном одинаковыми домами. Камерон подъехал к крыльцу.
— Подожди минутку, — попросил он, когда я взялась за дверную ручку. — Я должен кое-что тебе сказать.
— Что?
— Пришло еще одно письмо.
Я откинулась на сиденье и закрыла глаза.
— Господи...
— Ты же взяла с меня обещание рассказывать все.
— Что там было?
— Почти ничего. «Ты смелая, но это тебе не поможет». Что-то вроде этого.
— И все? — Я открыла глаза и повернулась к нему. — Когда его прислали?
— Четыре дня назад.
— Из письма вы что-нибудь узнали?
— Присоединили его к психологическому портрету преступника.
— Значит, ничего, — вздохнула я. — Как всегда. Только убедились, что он не передумал.
— Верно.
— Увидимся через пару часов.
— Надя...
— Ну что?
— Ты и правда смелая. — Я уставилась на него. — Честное слово.
Я смотрела на него.
— Ты хочешь сказать, смелая, как Зоя и Дженни?
Он не ответил.
* * *
Мама приготовила рагу из баранины с рисом — как всегда, переваренным, слипшимся в комки, — и зеленый салат. В детстве я почему-то любила баранину. Как объяснить матери, что со временем вкусы меняются? Мясо получилось жестким, в нем постоянно попадались острые осколки костей. Папа открыл бутылку красного вина, хотя за обедом родители никогда не пили. Они искренне обрадовались мне, захлопотали, словно я была чужой. Я и вправду чувствовала себя чужой этим двум еще не старым людям.
Они вечно осторожничали, всего боялись. Переживали за меня каждый раз, когда я уходила гулять вечером, в холодные ночи клали мне в постель бутылку с горячей водой, кутали в морозы, точили мне карандаши к началу учебного года. Эта забота сводила меня с ума: они вникали во все детали моей жизни. Но теперь, вспоминая об этом, я ощутила приступ ностальгии. Меня потянуло домой.
Я решила, что обо всем расскажу после обеда. Мы перешли в гостиную и неторопливо пили кофе с мятными конфетами. На улице стояла машина, за рулем сидел Камерон. Я прокашлялась.
— Мне надо кое-что сказать вам, — начала я.
— Что? — Мама уже смотрела на меня выжидательно, настороженно.
— Я... есть человек, который... — Я остановилась, заметив, что мама зарумянилась. Она решила, что у меня наконец-то дело идет к свадьбе. Макса она не воспринимала всерьез. У меня вдруг кончились слова. — Нет, все это пустяки.
— Ты говори, говори. Мы хотим послушать — правда, Тони?
— Потом. — Я вскочила. — Сначала пусть папа покажет мке, что творится в саду.
На дереве зрели сливы. Отец выращивал фасоль, латук и картошку. Он показал мне помидоры в парнике и набрал с собой целое ведерко мелких красных шариков.
— Мама закатала для тебя несколько банок клубничного джема, — сообщил он.
Я взяла отца за руку.
— Папа, — начала я, — папа, мы иногда ссорились, — из-за уроков, курения, выпивки, косметики, прогулок допоздна, политики, наркотиков, парней, их отсутствия, работы и так далее, — но ты всегда был хорошим отцом.
Он смущенно поцокал языком и потрепал меня по плечу.
— Наверное, мама уже волнуется.
Мы попрощались в прихожей. Обнять родителей я не смогла: руки были заняты помидорами и джемом. Я прижалась щекой к маминой щеке и вдохнула родной запах ванили, пудры, мыла и нафталина. Запах моего детства.
— До свидания, — сказала я, и они дружно замахали руками. — До свидания.
Всего на миг я позволила себе подумать, что вижу их в последний раз. Нет, вряд ли: твердо зная, что расстаешься навсегда, не выйдешь из дома, не сядешь в машину и не будешь улыбаться как ни в чем не бывало.
* * *
Всю дорогу домой я притворялась спящей. Камерон осмотрел квартиру, и я выпроводила его в машину. Мне хотелось побыть одной. Он попытался возразить, но у него на поясе запищал пейджер, я вытолкала Камерона за дверь и захлопнула ее.
И села на край кровати, опустив руки на колени. Закрыла глаза, потом открыла их. Прислушалась к своему дыханию. Я ждала, время тянулось, а странное чувство не проходило.
Потом зазвенел телефон — как будто у меня в голове. Я протянула руку и взяла трубку.
— Надя! — Голос Морриса звучал торопливо и хрипло.
— Что?
— Это я, Моррис. Молчи и слушай: я кое-что знаю. По телефону нельзя. Надо встретиться.
У меня в животе вновь начал разрастаться страх, гигантская опухоль ужаса.
— В чем дело?
— Приезжай ко мне, только скорее. Ты должна это видеть. Ты одна?
— Да. У дома в машине сидит Стадлер.
Я услышала, как Моррис с присвистом втянул ртом воздух. Потом заговорил снова, очень спокойно и медленно:
— Попробуй удрать от него, Надя. Я жду тебя.
Я положила трубку и поднялась, покачиваясь. Значит, все-таки Камерон. Страх отступил, я стала сильной, пружинистой, мыслила четко и ясно. Вот и все. Ожидание кончилось, а вместе с ним — горе и страх. Я готова, пора действовать.
Глава 21
План сложился мгновенно. Я знала, что делать. Ломать голову не пришлось. Страх отступил и затаился в глубине. Завидев меня на пороге, Камерон вышел из машины, глядя вопросительно и с надеждой.
— Схожу куплю что-нибудь на ужин, — сказала я.
Мы зашагали по улице вместе. Я молчала.
— Прости, — не выдержал он. — За все. Я только хочу, чтобы нам стало легче. Тебе и мне. Нам.
— Ты о чем?
Он не ответил. Мы прошли до конца улицы, свернули за угол и остановились у магазина «Маркс и Спенсер». Только бы Камерон ничего не заподозрил. Затевать спор опасно. Я коснулась ладонью его лба. Контакт, но очень короткий.
— Извини, — произнесла я. — Сейчас я не в состоянии рассуждать здраво. Еще не время.
— Понимаю, — кивнул он.
Я вздохнула и повернулась к магазину:
— Я быстро.
— Не торопись, я подожду.
— Тебе что-нибудь взять?
— Не беспокойся.
В кэмденском «Марксе и Спенсере» есть второй выход. Эскалатор, несколько ступеней вниз — и я на подземной платформе. Теплый воздух обдувал лицо. Я обернулась. Нет, за спиной никого.
Сидя в поезде, я пыталась заранее предугадать, что услышу от Морриса. Я словно провела неделю в тумане, а теперь он наконец начал рассеиваться и сквозь него проступили фрагменты пейзажа. Если убийца — кто-то из полицейских, если это Камерон, тогда все очень просто. У них был доступ и в квартиру Зои, и в дом Дженни. У меня упало сердце. И в мою квартиру. Но зачем им это? А Камерону зачем?
Вспомнив взгляд Камерона, я нашла ответ. Первые встречи в полиции: Камерон в углу, не сводит с меня глаз. Камерон в моей постели. На меня еще никогда так не смотрели, ко мне никогда так не прикасались — как к бесконечно притягательному, но чуждому предмету. Я поняла, что ему не терпелось коснуться меня, овладеть мною, попробовать на вкус, как самую обычную женщину. Поначалу он был заинтересован, затем начинал чувствовать отвращение — тогда все понятно. Быть рядом с женщиной, которую ты запугал, трахать ее, узнавать все ее тайны — да, это заводит. Но как это доказать? Неужели Моррис что-то нашел?
Моррис жил в нескольких минутах ходьбы от станции метро. Улица была многолюдной, дом Морриса стоял чуть в стороне, в переулке, который я нашла не сразу. Проплутав некоторое время, я спросила прохожего и вскоре уже стояла перед домом. Крошечный мощенный булыжником переулок в этот субботний вечер был пуст. Я нашла дверь с карточкой у звонка «Бернсайд». Позвонила. За дверью было тихо. Может, ушел? Потом что-то стукнуло, звякнула щеколда, дверь открылась. Моррис выглядел необычно взвинченным, взбудораженным. Он был одет в мешковатые брюки с огромными накладными карманами и рубашку с короткими рукавами. Ходил по дому босиком. Его глаза, слишком блестящие и живые, притягивали меня. Вокруг него словно распространялось силовое поле. Притягательный мужчина, мало того — тут у меня дрогнуло сердце — увлеченный. Только бы не сделал из мухи слона, не принял увлечение за любовь.
— Надя! — Он приветливо улыбнулся.
Стоя у двери, он посмотрел поверх моего плеча. Я невольно обернулась. Улица была пустынна.
— Как ты сбежала?
— Я же фокусница, — объяснила я.
— Входи. У меня не убрано.
Но в доме было безупречно чисто. Мы прошли прямо в небольшую уютную гостиную с дверью в глубине и коротким коридором за ней.
— Это бывший склад?
— Скорее какая-то мастерская. Я живу у друга, который уехал за границу.
Неуместно здесь смотрелись только гладильная доска и утюг.
— Ты сам гладишь? — удивилась я. — Глазам не верю.
— Только рубашку, — ответил Моррис.
— А я думала, она новая.
— В том-то и фокус. Когда гладишь одежду, она выглядит как новая.
Я улыбнулась:
— Фокус в другом: покупать много одежды.
Я прошлась по комнате. У меня хобби — изучать чужие дома. Интуиция притянула меня к большой пробковой доске, к которой были приколоты меню ресторанов, визитки водопроводчиков и электриков и, самое интересное, маленькие снимки. Моррис на вечеринке, Моррис на велосипеде, Моррис на пляже. Моррис и девушка.
— Симпатичная, — заметила я.
— Кэт.
— Ты с ней встречаешься?
— Вроде того.
Я подавила улыбку. Значит, встречаются. Услышать такое от мужчины — все равно что увидеть, как он надевает ей на руку обручальное кольцо. Мужчины вечно притворяются свободными.
— А где остальные?
— Кто?
— Снимки, — объяснила я. — Кнопок много, снимков мало. — И я указала на сплошь исколотую доску.
— А-а! Просто надоели. — Он усмехнулся. — Тебе бы стать полицейским.
— Кстати, инспектор Стадлер взбесится. И обвинит меня в том, что я помешала полиции выполнять свои обязанности.
Моррис указал мне на стул и сел напротив.
— Меня вызывали на допрос к Стадлеру и... как фамилия второго?
— Линкс?
— Верно. Стадлер с самого начала показался мне каким-то не таким. Особенно когда говорил о первых двух женщинах. Вот я и решил предупредить тебя. На всякий случай.
— А доказательства?
— Что?
— Я думала, ты что-то нашел против него.
— Прости, у меня ничего нет.
Я задумалась. Туман, который вроде бы начал рассеиваться, снова сгустился. И вдруг меня накрыла ледяная волна.
— Нет, не годится, — произнесла я вслух.
Моррис удивился:
— Что не годится?
— Версия насчет полиции. А я так обрадовалась, вспомнив про Зою и арбуз! Но убийство Дженнифер эта версия не объясняет.
— Почему?
— Потому что ее медальон подбросили в квартиру Зои еще до смерти самой Зои. Раньше, чем Дженнифер начала получать письма и обратилась в полицию.
— А может, полицейские только сделали вид, что нашли медальон.
Я подумала минуту.
— Может быть, — с сомнением откликнулась я. — И все-таки связь с Дженни остается неясной. Почему выбрали именно ее?
— Наверное, Стадлер ее где-то увидел.
— Так можно сказать про каждого. А версию с полицейскими мы строили, зная, что они видели всех трех женщин.
Меня затошнило.
— Опять ошиблась, — тоскливо произнесла я. — Пойду, пожалуй.
Моррис коснулся моей руки.
— Побудь еще немного, — попросил он. — Посиди, Надя.
— А как удачно все складывалось... — бормотала я. — Версия была такая гладкая. Жаль от нее отказываться...
— Вернулись к стогу сена, — подытожил Моррис. Он улыбался, хотя мне было не до смеха. Сияли его зубы, глаза, все лицо.
— Знаешь что? — спросила я.
— Что?
— Я привыкла представлять, какими были Зоя и Дженни. И расстраивалась, что никогда не видела их. Но теперь мне иногда кажется, что мы не просто сестры — мы один и тот же человек. Мы прошли одинаковые испытания. Мы лежали в постели, мучаясь одинаковыми страхами. И вскоре все мы умрем.
Моррис покачал головой:
— Надя...
— Тсс! — перебила я, как ребенка. Я разговаривала с собой и не хотела, чтобы мне мешали. — Помню, как я встретилась с Луизой в квартире Зои. Мы узнали друг друга, будто она моя подруга. Она рассказывала, как в последний день ходила с Зоей по магазинам, а мне казалось, что это было со мной. И ей тоже, я видела это.
И в этот миг туман вдруг рассеялся, засияло солнце, и я отчетливо увидела все вокруг. Сомнений не осталось. Заключения экспертов намертво впечатались в память.
— Что с тобой?
Я вздрогнула: совсем забыла про Морриса.
— Что?
— Ты где-то далеко. О чем ты думаешь?
— О том, что Зоя погибла в белой тенниске, которую купила в тот день, гуляя с Луизой. Парадокс, правда?
— Не понимаю, — нахмурился Моррис. — При чем тут парадокс? Объясни, Надя.
— Только все испортили, — невнятно пробормотала я.
Моррис смотрел на меня во все глаза, будто хотел заглянуть в душу. Решил, что я свихнулась? Вот и хорошо. Я придвинулась ближе и взяла его за руку. Она вяло повисла. Моя была холодной и сухой. Я сжала ладонь Морриса.
— Так хочется чаю, — сказала я.
— Сейчас! Сейчас принесу, Надя. — Он заулыбался. Не мог удержаться.
Он вышел, а я подошла к двери. Несколько засовов и замков. И пятьдесят ярдов пустого переулка. Я отошла.
— Помочь? — крикнула я.
— Я сам, — отозвался Моррис из кухни.
Под пробковой доской с кнопками стоял письменный стол. Я тихонько выдвинула первый ящик. Чековые книжки, счета. Во втором — открытки. В третьем — каталоги. В четвертом — пачка фотографий. Я уже знала, что увижу на них, но все равно задохнулась от ужаса. Моррис, незнакомец, второй, и Фред. Моррис, Кэт и Фред. Моррис и опять Фред. Я сунула один снимок в карман джинсов. Может, его найдут. На моем трупе. Закрыла ящик и присела к столу. Огляделась. Да, теперь все ясно. Мысли прояснились. Нет, не прояснились: мозг нашел новую пищу для размышлений. Мне вспомнилась фотография мертвой Дженни. Каждая страшная подробность. Что бы сделала на моем месте Дженни?
Вошел Моррис, исхитрившись сразу принести чайник, две кружки, пакет молока и пакет печенья. Поставив ношу на стол, он сел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37