Я встряхиваю головой в насмешливом отвращении, надеясь, что он не заметит выражения моего лица.
— Мне это нужно для представительства, в смысле, для бизнеса… — говорит он. — Если я поселюсь в крысятнике, это отрицательно скажется на моем имидже… ну, «Беверли», конечно же, не крысятник.
— Что-то я сомневаюсь, — говорю я. — Что еще за разделение, Саймон? Мы же вроде как одна команда.
— Мы сейчас говорим о народе из Лохэнда и Западного Хэйлза. Это будет для них настоящая роскошь! Я думаю об этом, Никки, в нашем отеле они бы чувствовали себя, как рыбы, вытащенные на берег. Вот честно, ты можешь представить себе Кертиса в «Карлтоне»? Мел с ее татуировками? Нет, я не буду смущать ни их, ни себя, — говорит он важно, голова высоко поднята, очки на носу.
— Какой же ты сноб, Саймон, — говорю я.
— Вздор! Я же из Лейта, как я могу быть снобом? Если уж мы об этом заговорили, то я социалист. Я просто играю политикой мира бизнеса, вот и все, — огрызается он, а потом говорит: — Лучше бы Рентой меня не наебывал, а то получится, что я просто выкинул деньги на ветер… в смысле, за номер… хотя мне и хватило ума отменить его бронь в «Карлтоне» и заказать ему номер тоже в «Беверли»… этот мудак доиграется…
— Марк нормальный мужик. Он встречается с Дианой, а она просто лапочка.
— Это если учесть, что он умеет внушить доверие, когда захочет. Но ты не знаешь его так, как я. Имей в виду, мы с ним вместе росли. Я его знаю. Он мошенник. Мы все такие.
— Как низко ты себя оцениваешь, Саймон! Вот никогда бы не подумала.
Он трясет головой, как собака, выходящая из моря.
— Я имею в виду в положительном смысле, — говорит он. — Но я знаю его натуру. Если эта Диана твоя подружка, я бы на твоем месте посоветовал ей приглядывать за своей сумочкой.
Мы садимся в такси и едем вдоль побережья, по забитой машинами дороге.
— Я хотел обосноваться в «Отель Дю Кап», — объясняет Саймон, — но это далековато от центра, пришлось бы тратиться на такси. Это прямо на Ла Круазетт, — говорит он и начинает ругать медлительного таксиста-латиноса на выразительном французском. — Vite! Je suis tres presse! Est-se qu'il у a un itineraire de degagement?
В конце концов мы приезжаем на место и выбираемся из такси. Два носильщика направляются прямиком к нашим сумкам.
— У нас поселяетесь, месье, мадемуазель?
— Oui, merci, — отвечаю я, но Саймон не торопится заходить. Стоит, смотрит на море, наблюдает за деловитой толпой, текущей по Круазетт, а потом вдруг резко оборачивается ко мне. — Саймон, ты в порядке?
Он снимает свои рэйбэновские очки и сует их в нагрудный карман своего желтого льняного пиджака.
— Просто хочу насладиться моментом, — вздыхает он, стискивая мою руку, и я вижу, что у него на глазах — слезы.
Мы заходим в фойе, где все так и пышет роскошью, в которой господствуют черные с золотым колонны. Присутствует мрамор трех оттенков: серый, оранжевый и белый, — и обильная лепнина из золотых листьев. Эти хрустальные люстры, надменно висящие на огромных медных цепях, мраморный пол, белые стены и проходы в виде арок — они просто кричат о богатстве и шике.
Полы в нашем номере застланы коврами с таким длинным ворсом, что кажется, будто идешь сквозь слой патоки. Кровать — не просто большая, она огромная. Телевизор с 50 каналами. Здоровенная ванная комната буквально забита всевозможными туалетными принадлежностями, а в ведерке со льдом стоит приветственная бутылка «Розы Прованса». Саймон тут же ее открывает, наливает нам по бокалу и выносит их на балкон с видом на море. Я выглядываю наружу — и прямо вижу, какое впечатление производит на людей этот отель. Они гуляют по приморскому бульвару, глазея на нас. Саймон, очки опять на носу, устало машет рукой каким-то туристам, и они толкают друг друга локтями и снимают нас на свои камеры! Вот интересно, за кого они нас принимают?!
Мы отдыхаем на балконе в центре мира, радостные и довольные, попивая розовое вино. От жары и вина меня клонит в сон, тем более что я вчера малость перебрала у Гэва.
Но мы здесь. Я здесь. Я актриса, звезда, бля, здесь, в Каннах.
— Интересно, кто еще сейчас остановился в этом отеле? Том Круз? Леонардо Ди Каприо? Брэд Питт? Может, прямо в соседнем номере!
Саймон пожимает плечами и хватается за мобильный.
— Да кто угодно. Но им придется считаться с нашими планами, — говорит он лениво, набирая номер. — Мел! Вы в отеле… Прекрасно. Кертис нормально себя ведет?… Хорошо… Развлекайтесь пока сами, а мы за вами заедем в семь. После показа будет вечеринка, и я надыбаю всем пригласительные… Не слишком там напивайтесь… Ага, правильно… Хорошо, идите на пляж или телик посмотрите… Встречаемся в холле, у вас в гостинице, в семь… Хорошо, — говорит он, отключая телефон. — Какая неблагодарность, — говорит он и изображает Мел. — У нас с Кертисом бабок нету, Саймон, как же ж мы в магазины без бабок пойдем?
Я вдруг понимаю, что я ужасно устала.
— Я, может, часок подремлю, Саймон, — говорю я ему и иду в комнату.
— Ага, — говорит он, встает и идет за мной.
Он включает порнографический фильм из списка на телетексте канала «для взрослых». Он выбирает фильм под названием «Через заднюю дверь: войти через выход».
— Вот это круто, я никогда раньше не думал, что название этого альбома Led Zeppelin как-то связано с анальным сексом. Подтверждает мои подозрения, что Пэйдж был тот еще фантазер, ну, знаешь, все эти штучки Кроули, все это дерьмо.
— Зачем ты это включил… — сонно бормочу я.
— Во-первых, это возбуждает, во-вторых, мы проверяем противника. Вот посмотри!
Женщина лежит на спине, и ее ебут. Дальше мы видим, что ее ноги закинуты на плечи парню. Смысл в том, что он давит ей на спину, чтобы достать до задницы, и он ебет ее в анус, но при таком ракурсе съемки невозможно понять, ебет он ее в задницу или в пизду. Еще я замечаю, что у женщины большие синяки на запястьях, некоторые из них уже желтеют. Это не столько противно, сколько безвкусно, и мне совершенно не интересно на это смотреть, и меня клонит в сон. Честно говоря, меня вообще не прикалывает смотреть, как ебутся другие люди, меня это утомляет. Этот матрас такой мягкий, такой удобный, как и халат, предоставляемый отелем, и я уплываю…
Я просыпаюсь из-за того, что немного замерзла. Халат на мне раскрыт, пояс развязан, и я вижу Психа, который сидит на кровати, склонившись надо мной, и неистово мастурбирует. Я быстро запахиваю халат.
— Блядь… ты все испортила, — говорит он.
— Ты что… дрочишь на меня?!
— Ну и что?
Я резко сажусь на постели.
— А может быть, мне еще надо накрасить губы синей помадой и притвориться мертвой?
— О нет, — говорит он, — я же не некрофил какой-нибудь. Здесь все вполне невинно. Это как поклонение женскому телу. Ну что за на хуй, ты что, никогда не слышала о «Спящей красавице»?
— Вместо того чтобы просто заняться со мной любовью, ты сидишь и дрочишь на меня и смотришь при этом дрянную порнушку. Что же это за поклонение такое, Саймон?
— Ты не понимаешь… — Он фыркает, и у него течет из носа, а потом он говорит: — Мне нужна… мне нужна какая-то перспектива, нах.
— Что тебе нужно, так это кокса поменьше нюхать, — кричу я, но только наполовину искренне, потому что действительно хочу спать.
И когда я уже засыпаю, я слышу его монотонный голос:
— А ты-ы-ы… ты куришь слишком много травы и вечно порешь какую-то чушь, — говорит он, — но за это я тебя и люблю. Никогда не меняйся, Никки. Травка — это прекрасный наркотик для девочек, травка и экстази. Я так рад, что ты не употребляешь кокс. Это наркотик для парней, девушкам его принимать нельзя. Я знаю, что ты на это скажешь, что это мужской шовинизм. Но нет, это лишь наблюдение, основанное на признании различий между мужчиной и женщиной, различий в смысле анатомии, что и составляет позицию феминисток. Так что я тебе аплодирую, детка, мысленно аплодирую… — говорит он и выходит из номера.
За ним закрывается дверь, а я думаю про себя: ну и слава Богу.
73. Афера № 18752
Возвращаясь на Круазетт, я лавирую по узеньким боковым улочкам, внимательно приглядываясь ко всему на своем пути, выжигая в мозгу несмываемые отпечатки планировки города. Я оцениваю меховые манто, как очень опытный фермер на Инглистонском Королевском Шоу Хайленда оценивает породистый скот. Я слышу кудахтанье девочек на сексуальной ярмарке, и мне достаточно одного взгляда, чтобы дать им исчерпывающую оценку и прикинуть их стоимость. Пиар просачивается в мобильные телефоны сквозь улыбки, похожие на парализованные гримасы, хозяева дорогих магазинов и разносчики, преисполненные надежд, все они — только предмет для жадного «небрежного» взгляда.
Вся эта постановочная игра — это просто кусок дерьма. Зачем останавливаться на порно, почему бы не сделать нормальный фильм? Достать какие-нибудь случайные деньги — и вперед. Все так и делают. Каждый крупный бандит понимает, что лучший преступник — это бывший преступник. Вкладывай деньги в дело и становись законопослушным гражданином, при первой же возможности. Надо работать по-крупному, а тюрьма — это для таких, как Бегби, которые, несмотря на все их понты, все равно жертвы и неудачники. А человек с головой, даже если он и попадет в тюрягу, так, на полгодика, за какую-нибудь ерунду, по молодости, так ему этого полугода вполне достаточно. В общем-то невысокая плата за то, чтоб научиться уму-разуму.
А если после полугода отсидки ты так и не понял, что это не для тебя, тогда у тебя и вправду нелады с мозгами. Никто не любит тюрьму, но некоторые мудаки не любят ее недостаточно сильно. Канны — вот это для меня. Это — олицетворение реализованных возможностей. Но дело даже не в том, что это не Лейт и не Хакни, дело не в положении в пространстве, дело во мне. Теперь я не просто отчаявшийся жулик, ничего не имеющий на продажу. Я вполне понимаю, что вне зависимости от того, сколько я заплатил за все это в прошлом, я никогда бы не смог избавиться от этой легкой предсказуемости, на грани отчаяния. И раньше я ничего не мог, потому что, когда доходило до дела, все это было простой показухой — мне было не с чем выйти на рынок. И вот, по прошествии многих лет, собрав несколько тел в потную кучу и засняв результаты на пленку, я получил готовый продукт — что-то, что можно продать. Что-то, что я сделал сам. У Саймона Уильямсона есть продукт, и Саймон Уильямсон — это уже не Псих. Это бизнес, тут ничего личного. Я рекламирую фильм Саймона Дэвида Уильямсона.
Я возвращаюсь в отель, намереваясь позагорать и вообще отдохнуть, может быть, пообщаться с какими-нибудь симпатичными цыпочками. У нас не так много времени, а этот шут гороховый из отеля меня просто взбесил: четыре сотни за ночь, так еще надо платить пятнашку в день за пользование частным пляжем перед отелем — так же, как и не проживающему в отеле плебсу, которых по-любому надо бы держать подальше отсюда.
Никки уже проснулась, но поскольку у нас мало времени, мы обедаем прямо в отеле. Она, в общем, не особенно напрягается — после того как застала меня онанирующим на нее. Мне вроде как удалось убедить ее, что это не оскорбление ее достоинства, а вовсе даже наоборот. После обеда мы заезжаем за Мел и Кертисом, чтобы всем вместе ехать на показ «Семи раз для семи братьев».
Кинотеатр, в котором его показывают, — это маленький, но модный зальчик на одной из боковых улочек. Ходили слухи, что на показе должны появиться Ларе Лэвиш, Бен Доувер, Линей Дрю и Нина Хартли (кумир Никки), но я не вижу ни одного знакомого лица. Народу собралось довольно много, где-то с ползала, и еще несколько человек проскользнули в зал уже после того, как погасили свет. Я внимательно изучаю аудиторию, пытаясь оценить реакцию публики.
Я так возбужден, что мне сейчас никакой кокс не нужен, но я все равно втягиваю чуток. Мел и Кертис следуют моему примеру. Я не могу удержаться и издаю тихий стон.
— О-о-ох, — когда обнаженная Мелани в первый раз появляется на экране. Мел игриво тычет меня под ребра. Но уж кто производит фурор — так это Никки. С того момента, как она стягивает с себя узкий топ из лайкры и тонкие трусики, выставляя на всеобщее обозрение выбритую промежность, и высокомерно глядит с экрана, в воздухе собираются электрические разряды. В зале раздается несколько громких одобрительных возгласов, и я смотрю на нее и вижу, что она робеет. Я ободряюще сжимаю ее руку. Потом следует настоящий удар — это Кертис, вернее, член Кертиса. Стоило зрителям только увидеть эту могучую дуру, как в зале опять раздались восхищенные восклицания, и я вижу, как наш мальчик улыбается во все свои тридцать два зуба.
После показа мы все получаем положенную порцию поздравлений и рукопожатий, происходит непременный обмен визитками, но нам надо спешить, чтобы успеть на тусовки. Я знаю одну, куда мне очень охота попасть, на вечеринку в клубе «Марке» на Круазетт. Все, кто снимается в порно, буквально рвутся туда, и это вроде как полузакрытое мероприятие, но мне удалось достать четыре пригласительных — и вот мы внутри.
После нескольких бокалов Никки развозит, и она начинает действовать мне на нервы.
— Почему у тебя такой голос смешной, а, Саймон? — встревает она в мой разговор с этой пиздатой куколкой с длинными и прямыми светлыми волосами, которая, несомненно, является большой фигурой в «Фокс Серчлайт». — Он всегда мне пеняет, что у меня идиотский акцент, а сам, едва вышел из самолета, тоже заговорил совершенно по-идиотски.
Девочка из «Фокса» приподнимает бровь, а я изображаю вымученную улыбку.
— Какой акцент, Николя? Я так всегда разговариваю, — медленно говорю я.
Никки пихает Мел локтем и говорит:
— Я так ражговариваю, Никола. Мя жовут Уильямшон. Шаймон Дэфид Уильямшон.
— Или попросту Псих! — гогочет Мел, и эти ебливые, испорченные, ревнивые мегеры, не умеющие себя вести в приличном обществе, скалят зубы, как, блядь, ведьмы в «Макбете», и тут к нам подходит какой-то противный пидор, берет «Фокс Серчлайт» под ручку и уводит ее прочь.
Я просто киплю от злости.
— Так мы вряд ли чего-то добьемся, если тут под меня будут подкапываться, когда я стараюсь наладить связи и продать этот блядский фильм, на который мы все угробили полгода жизни, — цежу я сквозь зубы, глядя на эту лисичку из «Фокса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71