Так что я говорю ему, что мне это не нужно, у меня мало времени. Все мое время уходит на этих странных местных парней, некоторые из которых должны вот-вот вернуться из Амстердама. Рэб, скотина, который меня не хочет. Саймон, который, похоже, хочет вообще все, что движется, и который, видимо, воображает, что он все получит — это только вопрос времени; и Терри Сок, вполне всем довольный. А почему нет? Он ебет все и вся, и денег у него достаточно — хотя бы выпивку покупать. И в этом — его устрашающая сила, он как будто живет в осуществленной мечте, воплощение которой готовил всю жизнь. Ему нет нужды что-то менять, все, что он хотел делать в жизни, — это фачиться, пить и страдать хуйней. Чем он, собственно, и занимается.
Терри так часто бывал в районе старого порта Лейта, что я даже шутила с Дианой и Лорен, что он был как Мистер Прайс из «Мэнсфилд-Парка»: «однажды в доках он начал рассчитывать на случайную счастливую встречу с Фанни». Нам это пришло в голову после того, как я поняла, что Терри так называет всех женщин. «Фанни». Так что дома мы называем друг друга Фанни и цитируем фрагменты из книги.
Сейчас я одна, занимаюсь ногтями, и тут звонит телефон. Я подумала, что это может быть моя мама — звонит мне, пока папа на работе, — но это был Рэб. Звонил из Амстердама. Что меня удивило, но удивило приятно. Сперва я подумала, что он соскучился по мне, что он жалеет, что не переспал со мной, когда у него был шанс. Теперь, когда он связался со всей этой порнушкой, его гормоны взыграли, и он уже сокрушается, что не принял участия в этом празднике жизни. Как, впрочем, и я — но у меня еще все впереди. Сейчас он хочет побыть с Терри или Саймоном, несколько недель, часов, минут, до тех пор, пока не родится его ребенок или пока он не затянет узлы.
Я совершенно спокойна. Я спрашиваю, как там Саймон и Терри.
Напряженная тишина на том конце провода длится пару секунд, потом он отвечает:
— Вообще-то я их почти не вижу. Терри целыми днями возится с проститутками, а по ночам ходит с девушками по клубам. Псих, насколько я понял, занят тем же самым. Да, а еще он пытается проворачивать аферы. Заводит контакты с нужным людьми в этой индустрии и все такое, только, сдастся мне, ничего у него не выходит.
Псих: тщеславный, эгоистичный, жестокий. Но мне это нравится. Кажется, Уайльд говорил, что больше всего женщина ценит в мужчине жестокость, и временами я склонна этому верить. И Рэб, я думаю, тоже.
— Этот Псих, он меня очаровал. Лорен была права, когда говорила, что он пробирается тебе в душу, а ты даже и не замечаешь как, — говорю я с тоской, ни на мгновение не забывая о том, что я говорю с Рэбом по телефону, но стараясь показать, что я об этом забыла.
— Так он те нравицца, — говорит он, и мне кажется, что его голос звучит как-то так…-то ли язвительно, то ли слегка снисходительно.
Я сжимаю зубы. Что может быть хуже мужчины, который не трахнул тебя, когда ты сама ему предлагалась, и который потом удивляется, когда ты собираешься переспать с другим.
— Я не говорила, что он мне нравится. Я сказала, что он меня завораживает.
— Он мошенник. Подлец. Терри — тот просто идиот, а Псих — хитрый крендель, — говорит Рэб с неподдельной горечью, которой я никогда от него не слышала. Только сейчас до меня доходит, что он слегка пьян или, может быть, обдолбался, или и то, и другое вместе.
Это странно. Обычно они хорошо ладят между собой.
— Ты же работаешь вместе с ними над фильмом, ты не забыл?
— Как же такое забудешь, — хмыкает он.
Рэб как будто превратился в Колина: ревнивец и собственник, осуждающий и враждебный, а он ведь даже меня не трахнул. Почему я так странно влияю на мужчин, вытаскиваю на свет божий их самые худшие черты? Нет, я с этим мириться не стану.
— У вас у всех сейчас в Амстердаме ночь большой ебли для маленьких мальчиков. Найди себе шлюху, Рэб, проникнись этим безбашенным духом, если хочешь с кем-нибудь поваляться перед женитьбой. Здесь у тебя был шанс.
Рэб молчит пару секунд, а потом говорит:
— У тя крыша едет. — Он старается изобразить равнодушие, но по его тону понятно, что он понимает, что вел себя неблагородно, неправильно, а для такого гордого человека, как он, это ужасно.
Никого ему не обмануть, он меня хочет, но вы, блядь, опоздали, мистер Биррел. Поезд ушел.
— Ладно, — говорит он, нарушая тишину, — у тебя седня явно не то настроение. И вообще я звоню, чтобы с Лорен поговорить. Она дома?
Что-то оборвалось у меня в груди. Лорен. Что?
— Нет, — я сама слышу, как дрожит мой голос, — она уехала в Стерлинг. А чего тебе надо?
— Да так, ничего, позвоню ей домой. Я обещал ей проверить, есть ли у моего старика этот софт, для конвертации файлов из Мака, который у нее дома, в Виндоуз. Короче, софт у него есть, и он сказал, что подъедет и поставит его ей на машину. Просто она говорила, что это довольно срочно, потому что у нее на Маке всякая нужная инфа… Никки?
— Я здесь. Приятного продолжения съемок, Рэб.
— Пока, увидимся, — говорит он, вешая трубку.
Я понимаю, почему Терри так из-за него заводится. Сначала не понимала, а теперь догоняю.
27. Давление в башке
Башка как в тисках, нах. Ох уж эта блядская мигрень. Слишком много мыслей, вот в чем моя проблема, и никто из этих жирдяев вокруг этого не поймет. Слишком много всего у меня в башке. Вот к чему приводит наличие мозгов; заставляет тебя много думать, етить-колотить, обо всех этих жирных уебках, которым давно пора разъебать морды. А их ведь целая куча, уродов этих. Паршивые ублюдки, смеюцца над тобой у тебя за спиной, все как один: уж поверьте, я знаю. Они думают, ты не видишь, но ты все нормально сечешь. Ты знаешь. Ты, блядь, всегда знаешь, сто пудов.
Нужно добыть еще «нурофена». Надеюсь, Кейт скоро вернется от матери со своим миленьким малышом, потому что перепихон всегда помогает, снимает все это давление в башке. Ага, когда кончаешь — это как массаж для мозгов, нах. Я понять не могу всех этих мудил, которые стонут: «Нет, не сейчас, у меня голова болит», как будто, бля, в идиотском каком кино. Вот для меня лично, когда голова болит — это как раз тот момент, когда надо ебацца. Если бы все ебались, когда у них голова болит, в мире не было бы столько траблов, нах. Какой-то шум у двери; вот щас она придет. Но погоди-ка минутку. Не-ет, это, бля, не она. Какой-то мудак пытается вломиться в квартиру… потому шо я тихо сижу, без света, все из-за моей больной головы. Вот они и подумали, шо здесь никого нету. Ладно, сейчас я им, нах, покажу. Мяч в игре.
Я скатываюсь с кушетки прям на пол, как будто чиста Брюс Уиллис или Шварценеггер какой-то, ползу по полу и встаю на ноги у стены за дверью в гостиную. Если они знают, что делают, они наверняка первым делом сюда припрутся, вместо того чтобы лезть наверх по ступенькам. Дверь открывается, мудилы с ней справились, мать их. Они уже внутри. Я не знаю, сколько их, но судя по звуку — немного. Впрочем, без разницы, скока их, блядь, вошло, потому что наружу-то они не выйдут. Наружу их вынесут.
Хорошо… вот, блядь, хорошо… я стою за дверью, поджидая этих уродов. Этот мелкий крендель входит в комнату, у него в руках бейсбольная бита, вот, блядь, ублюдок. Какое разочарование для меня. Я захлопываю за ним дверь.
— Ищешь чегой-то, дружок?
Этот недоносок разворачивается и начинает махать битой у меня перед носом, а в придачу еще и орет.
— Прочь с дороги! Пропусти меня! — кричит он. А я узнал этого пацана! Он из паба, из Психова паба! Он тоже меня узнает, и глаза у него распахиваются.
— Я не знал, что это ты тут живешь, мужик, я просто хотел… Да уж, нах, не знал этот малец ни хрена.
— Ну, так вот дверь, — улыбаюсь я и указываю на дверь. — Вот она. Чего ты ждешь?
— Уйди с дороги… я никому не хочу неприятностей… Я прекращаю улыбаться.
— Ты, блядь, уже по уши в неприятностях, хошь ты этого или не хошь, — говорю я ему. — Так что отдай-ка мне эту биту прям щас. Не заставляй меня применять силу. Для твоей же, нах, пользы.
Малец стоит и дрожит, бля, а его глазенки наполняются слезами. Слабак хуев. Он опускает биту, и я хватаю его за запястье и отбираю ее, потом свободной рукой хватаю его за горло.
— Ну и что ж ты не отделал меня, ты, падла? А? Засранец ты мелкий!
— Я не… я не знал, что…
Я отпускаю его и беру биту обеими руками.
— Вот что ты должен был делать, блядь, — и я бью щенка битой.
Он поднимает руки вверх и удар приходится как раз ему по запястью, и он визжит, как побитая собака, а я продолжаю его охаживать, мне даже страшно подумать о том, что бы он сделал, этот мудак, если бы Кейт и ребенок, бля, были дома.
Я останавливаюсь, когда замечаю, что кровь попадает на коврик Кейт. Щенок валяется, скрючившись, на полу и пищит, как, блядь, новорожденный.
— ЗАТКНИСЬ! — кричу я. Стены тонкие, как бумага, и кто-нить из этих злоебучих соседей обязательно вызовет полицию.
Я нахожу старое посудное полотенце, прижимаю его к кровящей ране на голове придурка, надеваю ему сверху его бейсболку, это немного приостановит кровь. Потом я заставляю его вывернуть карманы и выдаю ему всякие штуки с кухни, чтобы он отчистил ковер. В карманах ниче нет, только немного мелочи, связка с ключами от дома и маленький пакетик с таблами.
— Это экстази?
— Ага… — говорит он, продолжая отскребать ковер, весь такой напряженный.
— А цзына нету?
— …нет…
Проверяю замки на двери. Они просто выбиты, видимо, он плечом надавил, но дерево не расщепилось, и я вставляю дверь на место. Она совсем, блядь, слабенькая, и надо бы ее заменить.
Иду туда, где этот крендель скребет ковер.
— Кровь еще капает, вали-ка ты на хуй отсюда. А то если она мне закатит скандал по поводу крови на ковре, я заставлю тебя заплатить по полной и покажу те всю твою блядскую кровь, понял?
— Ладно… ладно… уже ухожу… — бормочет он.
Я выясняю, что зовут мудака Филипп Муир, и он из Лохэнда. Смотрю на ковер. Крови почти и не видно. Недоебок неплохо поработал.
— Хорошо, а теперь мы с тобой прогуляемся, — говорю я ему. Пацан слишком напуган, чтобы что-то говорить, и мы идем к его тачке. Я открываю переднюю дверь со стороны пассажира, и он забирается внутрь. Я неторопливо обхожу машину и сажусь на место водителя, зная, что он слова поперек не скажет — так он обосрался.
— Давай говори, куда ехать, парень.
— Э-э…
— Мы едем к тебе домой.
Я врубаю радио, и мы едем в Лохэнд. Фургон разъебанный вдрызг, еле едет. По радио крутят эту старую хорошую Слэйдов «Mama Weer Aw Crazee Now» , и я начинаю им подпевать.
— Слэйды, блядь, хороши, — говорю я мальцу.
Мы вытряхиваемся из машины неподалеку от очень даже пиздатого дома.
— Здесь твои предки живут? — Ага.
— Дома кто-нить есть?
— Не-а… но они скоро вернутся.
— Ну так давай поторопимся, пшел.
Так что мы входим, и я оглядываю обстановочку. У них хороший телик, с плоским экраном и все дела, встроенный видак, из этих новых, куда компакт-диски вставляются, а на дисках — фильмы, ну, ебучий VDU или как там их еще называют, блядь. Есть еще новенький музыкальный центр, из этих, с хуевой тучей динамиков.
— Ну ладно, малец-молодец, давай начинай, бля, погрузку, — говорю я уебку.
Парень все еще дрожит как осиновый лист, и я выглядываю на улицу — нет ли поблизости любопытствующих. Если пацан сам проболтается, все пиздюли будут его, и он это знает. Мы грузимся в фургон и едем обратно к Кейт. Хорошая новость — есть сидюк Рода Стюарта со всеми хитами. Я сразу его прикарманиваю.
Когда мы возвращаемся, Кейт с дитенком уже дома.
— Фрэнк… замок… — Она показывает на пол, где валяются винты. — Я просто вставила ключ в замок, и они все выпали… — Она видит пацана, стоящего у меня за спиной. Он опять начал дрожать, из-за чертова замка, так ему и надо, ублюдку.
— Все в порядке, — говорю, и мы выходим на улицу и возвращаемся с телевизором.
Она подхватывает ребенка на руки.
— Замок… Фрэнк, что происходит? Что это такое?
— Вот этот вот мой юный друг… — В общем, я объясняю ей ситуацию и иду обратно к машине. — Он действительно добрый самаритянин, да, парень? Набрел на кое-какую приличную обстановочку, вот я и велел ему приволочь кое-что сюда. Это же лучше, чем твое прежнее барахло.
— Но замок…
— Ну, бля, я же все объяснил, Кейт. Починим мы твой замок. Я со Стивом, моим друганом, насчет этого побазарю, он слесарь, так что все будет чики-пики. Ты лучше вот посмотри! Новеньки DVD, нах! Теперь придетца продать старые видеокассеты.
— Ента уж-жасно мило, — говорит она. — Пасиба, Фрэнк…
— Ты не меня благодари, а Филиппа, ага.
Кейт смотрит на этого кренделя. А тот таращится на меня.
— Пасиба, Фил… а что у тебя с лицом? Я прерываю ее.
— Это длинная история, нах, — говорю я ей. — Просто Фил был мне должен, так, за одну услугу, так что когда он купил себе новое стерео, то позвонил мне и сказал, мол, старое могешь забирать, если захочешь. Я думал, это старье какое-нить, но этот мудак говорит, что ему всего полтора года!
— Ты уверен, Филипп? С виду оно такое дорогое…
— Ну ты же знаешь эту молодежь, вся эта мода и все такое. Полтора года для такого дерьма — это как каменный век! Да, Фил?
Этот мудак только по-глупому ухмыляется. Кейт включает телик в розетку.
— Классная какая картинка! Как те рождественские эльфы. Иди посмотри, — говорит она ребятенку.
— Для тебя — только самое лучшее, детка.
Этот мудак говорит, да пошли вы все на хрен. Пусть бы лучше спасибо сказал, что живой. Я так думаю, надо бы юзануть этого раздолбая. Я вывожу его наружу.
— Ладно, теперь можешь валить, но нам нужно встретиться. Скажем, в понедельник, в «Кафе Дель Соль», в одиннадцать утра.
— На фига? — спрашивает он, испуганно смотря на меня.
— Работа, сынок. Такие вот подростки вроде тебя, от них один геморрой, если они не работают. Лень, чтоб ее, как говорится, мать всех пороков. Запомни, «Кафе Дель Соль», понедельник, одиннадцать утра. Если я опоздаю, спросишь Лексо. Ни о чем не беспокойся, потому что теперь ты работаешь на меня. В общем, я тебя жду.
Он прекратил трясти головой, но вид у него удивленный.
— И что, мне зарплату дадут?
— Ага, догонят и еще дадут. Будешь жить, и даже не калекой. Вот и вся твоя гребаная зарплата, — говорю я. — Скажи-ка мне, — продолжаю я и вижу вдруг, что у него кольца чуть ли не на каждом пальце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71