— Кант… — говорю, ощущая странную смесь восхищения и испуга, и думаю о том, что он имеет в виду, говоря о нравственных законах. Он что, понял, чем я занималась? Но он резко оборачивается ко мне, и вид у него обиженный. Но он ничего не говорит, только настороженно смотрит на меня.
— Это моя любимая цитата из любимого философа, — объясняю я. — Из Канта .
— А… да, это и мой тоже любимый философ, — говорит он и улыбается.
— Ты изучал философию? Изучал Канта? — спрашиваю я.
— Немного, — кивает он. А потом объясняет: — Старая шотландская традиция. От Смита к Хьому, а потом — к европейским мыслителям вроде Канта.
В его голосе проскальзывает некое самодовольство, которое действует мне на нервы, поскольку чем-то напоминает МакКлаймонта. А мне очень не хочется ассоциировать его с МакКлаймонтом, так что я иду ва-банк:
— Хочешь, поднимемся ко мне, выпьем кофе… или вина. Саймон смотрит на часы.
— Пожалуй, лучше кофе, — говорит он.
Мы поднимаемся по лестнице, я еще раз благодарю его за помощь, типа, он меня просто спас. Я надеюсь, что он спросит меня об этом, но он, судя по всему, не придает случившемуся никакого значения. Когда мы заходим в прихожую, у меня замирает сердце, потом что я вижу полоску света из-под двери гостиной.
— Диана или Лорен, наверное, еще не спят, жгут электричество, полуночничают, — объясняю я шепотом и провожу его к себе в комнату. Он садится в кресло, потом начинает рассматривать стойку с сидюками, встает, чтобы внимательнее изучить коллекцию, но при этом его лицо по-прежнему остается непроницаемым.
Я иду на кухню, делаю кофе и приношу две дымящиеся кружки обратно в спальню. Когда я вхожу, он сидит на кровати, читает сборник современной шотландской поэзии, одну из обязательных книг в курсе МакКлаймонта. Я ставлю чашки на ковер и сажусь рядом с ним. Он откладывает книгу в сторону и улыбается мне.
Мне очень хочется наброситься на него, но у него в глазах — гранитный холод, который меня и удерживает. Его взгляд устремлен сквозь меня, внутрь меня. Его взгляд пронзает меня насквозь. А потом его ледяные глаза неожиданно наполняются невероятным теплом, которое казалось вообще невозможным всего секунду назад. Свет у него в глазах такой яркий, что я впадаю в какой-то ступор, чувствую себя существом без формы, без размеров и плотности. Во мне осталось только желание. Я слышу, как он что-то говорит, на каком-то иностранном языке, а потом берет мое лицо в ладони. Несколько секунд он пристально смотрит на меня, его темные глаза словно пьют меня, и он целует меня: в лоб, в щеки, — его поцелуи сильные и нежные одновременно, в них есть некая точность, они посылают импульсы в самое сердце той странной туманности, в которую я сейчас превратилась.
Мои тело и разум существуют как бы отдельно друг от друга, я чувствую, что наша страсть может сравниться по температуре с батареей центрального отопления, что находится рядом с нами. Когда он гладит меня по спине, я думаю о красных розах, их закрытые лепестки распускаются, и я падаю на кровать. И тут во мне неожиданно просыпается воля, и я думаю: он изменяет меня, и мне нужно попробовать изменить и его тоже, — я обнимаю его за шею, притягиваю к себе и приоткрываю рот. Я целую его так крепко, что у меня клацают зубы. Потом я провожу языком по его глазам, носу, пробую на вкус соленый след, идущий от носа к верхней губе. Потом я убираю руки с его шеи, чтобы заняться его телом, пытаюсь снять с него футболку, но он не поднимает руки, чтобы помочь мне, потому что он занят, снимает с меня платье. Но я тоже не убираю руки и впиваюсь ногтями в его мускулистое тело, так что положение безвыходное: я не могу снять с него футболку, он не может снять с меня платье. Потом он все-таки исхитряется, как заправский взломщик, расстегнуть на мне лифчик. Он так яростно пытается сорвать с меня платье и лифчик, что мне приходится отпустить его спину, потому что если я этого не сделаю, у меня порвутся шлейки на платье. Он обнажает мою грудь, и после этого все замедляется, он начинает ласкать ее очень бережно, нежно и немного испуганно, как ребенок, которому разрешили погладить какую-нибудь пушистую зверушку.
Он снова смотрит мне прямо в глаза, и лицо у него очень серьезное, почти печальное и даже несколько разочарованное, и он говорит:
— Похоже, что это случится сейчас.
Потом он встает и снимает футболку, а я спускаю ноги на пол и снимаю платье и трусики. У меня между ног — пульсирующий жар, я почти готова к тому, что у меня сейчас загорятся волосы на лобке. Я смотрю на Саймона, как он снимает брюки и трусы от Кельвина Кляйна, и на секунду просто замираю в потрясении, потому что мне кажется, что у него нет пениса. Его нет! В голову лезут безумные мысли, что он кастрирован, и именно поэтому относится к сексу так сдержанно, у него просто нет члена! А потом я понимаю, что член есть, еще как есть, просто я смотрю на него под таким углом, что член направлен прямо на меня, как дуло пистолета. И я хочу его. Я хочу, чтобы он оказался во мне. Прямо сейчас. Я не хочу, чтобы мне пришлось говорить ему, что заняться любовью мы можем и позже, позже я у тебя отсосу, позже ты можешь вылизать меня всю, подрочить мне, сделать со мной все что угодно, но, пожалуйста, не сейчас. Сейчас просто грубо выеби меня, да, прямо сейчас, потому что я горю. А он смотрит мне в глаза и кивает, этот мужчина кивает мне, как будто он прочитал мои мысли. А потом он оказывается на мне и во мне, наполняя меня, раздвигая меня, проникая в самую суть меня. Я тяжело дышу, и он прибавляет мощности, а потом мы с ним переворачиваемся и становимся переплетенной скомканной массой, и я даже не понимаю, кто из нас сбавляет темп, мы опять начинаем ласкать друг друга, но сама наша любовь овладевает нами, и мы снова набрасываемся друг на друга в этой битве один на один, в этой войне всех против всех. На какую-то долю секунды мне кажется, что я победила — и его, и себя, — но я хочу больше, больше, чем он может мне дать, больше, чем я вообще могу получить от кого бы то ни было. Я кончаю, и когда спазмы оргазма проходят, я думаю, а не слишком ли громко я кричала, и очень надеюсь, что ни Лорен, ни Дианы нету, потому что в противном случае это было бы слишком похоже на глупое показушное представление. Саймон воспринимает мой оргазм как разрешение на свой, он убирает волосы с моего лица, и смотрит мне прямо в глаза, и кончает, кончает так яростно, что своим оргазмом он продлевает мой оргазм. После этого он прижимает меня к груди, но я все-таки вижу мельком его глаза, и мне кажется, я почти уверена, что видела слезы. Но проверить свою догадку у меня нет никакой возможности, потому что он крепко держит меня, да и у меня самой не осталось уже никаких сил. Мы лежим в мокрой от пота кровати, и все, что успеваю подумать, засыпая в этом жарком поту, в этом запахе пота и нашего секса: как это все-таки здорово, когда тебя выебут так, как надо.
38. Афера № 18744
Это был приятный сюрприз, как, впрочем, и всякий звонок на белый мобильник. Конечно, секс с Никки получился отменным, но в нем все же присутствовал этот синдром «первого раза»: не важно, насколько хорош сам процесс, всегда имеется некоторая поверхностная небрежность, которая портит всю картину. Позже, когда я уже собирался уходить, она спросила меня, играю я с ней или нет. Звучало это скорее игриво и ни в коем случае — как претензия, хотя, может быть, это значило что-то более важное. В сексе — точно как в спорте, самые талантливые спортсмены знают, что сосредоточиваться надо на своей игре, а не на игре противника. Так что я загадочно улыбнулся и не стал ничего отвечать. Долбаные либералы гонят пургу насчет «честности» в отношениях. Честность — это такая скука. Нет, отношения — это в первую очередь власть, и сейчас пришло время несколько охладить свой пыл. Она сломается, я точно знаю, что она сломается, и это будет весьма приятно. Я говорю ей, что у меня изменился номер телефона, и даю номер красного мобильного. Вот он, лучший момент в отношениях — стереть номера с белого мобильника и занести его в красный.
Был один странный момент, на улице, когда она заметила, что я смотрю на звезды. Я выдал ей цитату из Кейва и подумал, что в ответ она обозвала меня плохим словом. Я не понял, что она говорит про философа Канта. Я даже позвонил Рентону по этому поводу. Он сказал, что Кейв взял эту строчку из книги Канта. Куда, бля, катится мир, если твои любимые поэты так тебя подставляют?
Да, секс был просто великолепным. Меня впечатлили ее физическая форма, напор и гибкость, правда, это означает, что мне тоже придется следить за весом и не забивать на походы в спортзал. Но кайф, полученный мной от этого секса, не идет ни в какое сравнение с тем оргазмическим удовольствием, который я пережил, когда подошел к газетному киоску и купил последний выпуск «News». Статья на шестой странице, с фотографией вашего покорного слуги и вступительным словом начальника полиции Рэя Леннокса, неожиданно молодого парня, немного похожего на второго гитариста из «Village People». Я, заруливая в Бар Мака, который находится рядом с газетным киоском, покупаю бутылку «Becks» и читаю взахлеб:
Владелец бара в крестовом походе против наркотиков
Барри Дэй
Владелец одного из баров в Лейте объявил войну торговцам наркотиками-убийцами, такими, как экстази, спид, марихуана и героин. Местный житель, Саймон Уильямсон, новый владелец бара «Порт радости» в Лейте возмутился до глубины души, когда поймал в своем баре двух молодых людей, торгующих таблетками. «Я думал, что многое повидал, но все равно был просто в шоке. Меня поразило то, что все это происходит практически в открытую. Так называемая наркокультура проникла во все сферы жизни. И с этим необходимо бороться. Я видел, как эта дрянь разрушает человеческую жизнь. То, что я предлагаю, это больше, чем просто кампания, — это своего рода крестовый поход. Пришло время нам, бизнесменам, сказать свое веское слово». Мистер Уильямсон недавно вернулся в Лейт из Лондона, где жил в последнее время. «Разумеется, мне жалко молодых ребят, которые в наше время не имеют возможности заработать себе на жизнь иначе, как незаконными способами. Я ведь тоже человек. Но приходит время, когда жалость должна отойти на второй план, в такой ситуации мы должны быть жесткими и непреклонными. А то слишком многие сидят, забившись в уголок, и предаются жалости к себе …»
Да, именно так и сказал Саймон Дэвид Уильямсон. На фотографии изображен невероятно серьезный Уильямсон собственной персоной. И подпись: «Наркотики — это угроза жизни: Саймон Уильямсон боится за будущее эдинбургской молодежи».
Но больше всего меня впечатляет колонка редактора:
Лейт может гордиться этим принципиальным молодым бизнесменом, владельцем бара, Саймоном Уильямсом, инициатива которого положит начало всеобщей борьбе с заразой, разъедающей наше общество. Разумеется, проблемы подобного рода не ограничиваются исключительно Эдинбургом, это проблема глобальных масштабов, однако местные жители могут сыграть важную роль в искоренении этой проблемы. Мистер Уильямсон являет собой образец нового жителя Лейта, прогрессивного и перспективного человека, который тем не менее чувствует себя ответственным за «свой народ», особенно за тех молодых ребят, что попадают в сети к дилерам, беспринципным мерзавцам, которые в погоне за наживой походя губят жизни этих ребят. Преступники должны помнить о том, что есть люди — такие, как Саймон Уильямсон, — которых им следует опасаться. «News» всецело поддерживают начатую им кампанию.
Чудесно. Я добиваю бутылку пива, возвращаюсь к себе и занюхиваю основательную дорогу, чтобы как-то отпраздновать это радостное событие. Моя кампания. Они повелись. Я думаю о Мальколме Макларене и «Sex Pistols». Знаешь что, старина Мальколм, в твое руководство к действию надо внести коррективы, эта инструкция явно устарела.
Я решаю взять такси и отправиться к матушке. Когда я к ней приезжаю, она чуть ли не пищит от восторга:
— Я так тобой горжусь! Мой Саймон! В «Вечерних новостях»! После всего, что я натерпелась с этими проклятыми наркотиками.
— Пришло время отдавать долги, ма, — говорю я. — Я знаю, что никогда не был ангелом, но рано или поздно приходит время, когда человек должен расплачиваться за свои грехи.
Бросая самодовольные взгляды на моего старика, она начинает цитировать статью из газеты:
— «Ответственность за свой народ»! Я знала, что все будет хорошо! Я знала! — объявляет она с видом победительницы, косясь на отца, который безучастно таращится в свою газету с результатами бегов, и по нему видно, что эта статья его ни в чем не убедила. Он всегда просматривает результаты бегов, правда, в последнее время перестал делать ставки.
Ну что ж, остается только нанести ему последний удар.
— А еще у меня появилась новая девушка, мам, совершенно особенная девушка, — говорю я ей, и она снова меня обнимает.
— Сынок… ты слышал, что он сказал, Дэйви?
— Хм-м, — ворчит старый мерзавец, скептически глядя на меня. Вот так-то, папа. Мы с тобой по-прежнему на разных полюсах. Саймон Дэвид Уильямсон — молодой преуспевающий бизнесмен. Дэвид Джон Уильямсон, с другой стороны, обломавшийся по всем статьям, ожесточившийся старый дурак, пережиток прошлого, который добился в жизни лишь одного — превратил в ад жизнь замечательной женщины, моей мамы.
Разумеется, я помню, что когда был ребенком, я смотрел на него с обожанием, да и он был со мной добрым и ласковым. Он таскал меня повсюду, даже к своим любовницам, а потом дарил мне всякие подарки, чтобы я не настучал маме. Да, тогда он относился ко мне очень хорошо. Ребята всегда мне завидовали, говорили: «Вот бы мне такого отца». А потом, когда у меня начался пубертатный период и я стал интересоваться женщинами, тут-то все и началось. Я сделался соперником, а соперника нужно выводить из строя, любыми способами. Впрочем, ему это особенно не помогло, потому что даже тогда я опережал его на голову.
— Ну что, угадал победителей, пап? — спрашиваю я.
— Пару раз, — неохотно отвечает он, пытаясь быть вежливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71