Фон Хепп склонился над ним. Превозмогая боль, отчаянным усилием воли Амма удерживаясь в сознании, Мерц шептал:
— Летите один, Эберхард… Берегите документы… Со мной все будет в порядке, обещаю… Вскоре свяжусь с вами по нашим каналам…
Он отключился. Фон Хепп обрушился на врача:
— Чего вы ждете?! Людей, носилки, живо! Хольц смотрел на раненого с сомнением:
— Оберштурмбаннфюрер, чем лечить его в подвалах имперской канцелярии, проще сразу пристрелить. Не сегодня-завтра тут будут русские. Представляете, что они сделают с теми, кого найдут в этих подвалах?
— Да, — согласился фон Хепп. — Хольц, в телефонном разговоре рейхсфюрер подтвердил вам мои полномочия? Хольц наклонил голову.
— Тогда, — продолжал фон Хепп, — слушайте и запоминайте распоряжения от его имени. В подвалах окажите доктору Мерцу только первую помощь, сделайте необходимые операции… Потом подберите ему документы и переведите в гражданский госпиталь.
— Под бомбежками? Это опасно!
— А оставаться здесь — смерть! Хольц немного подумал:
— Мне кажется, оберштурмбаннфюрер, не совсем разумно снабжать доктора Мерца документами гражданского лица. Он не похож на бюргера, и это вызовет подозрения у разведки противника. Не лучше ли сделать его младшим офицером вермахта — не выше лейтенанта? К тому же тогда мы сможем поместить его в военный госпиталь. Там и медикаменты, и уход, и обслуживание…
— Вы правы, — признал фон Хепп, быстро прикинув «за» и «против».
Появились двое санитаров с носилками и доктор Вей-длинг. Фон Хепп надеялся, что Мерц еще ненадолго придет в себя, но такого не случилось. Оберштурмбаннфюрер взял чемоданчик с документами и отсалютовал.
— Мы еще встретимся, Генрих.
Попрощавшись с Хольцем, фон Хепп быстро зашагал к замершему на полосе «Физелер-Шторху» — самолет уже развернули в стартовую позицию, двигатель рокотал. Оберштурмбаннфюрер поднялся в кабину. По неизвестной ему самому причине он не чувствовал усталости (а по всем человеческим меркам ему полагалось упасть и уснуть), только злость и желание отомстить всему миру. И он отомстит! На его стороне сила, превосходящая все известное на Земле…
Фон Хепп оглядел приборы, отметил уровень масла, бензина, выпустил закрылки и добавил газ. Самолет покатился по полосе, оторвался от земли и стал набирать высоту.
«Физелер-Шторх» пару раз обстреляли во время перелета до Рехлина, однако все обошлось. А на аэродроме Рехлина, где еще не велось боевых действий, оберштурмбаннфюрер пересел в комфортабельный, обладающий хорошей высотой, скоростью и дальностью полета «Юнкерс-390». Здесь он мог расслабиться и подумать о том, как все складывалось бы, если бы не злосчастный снаряд, разорвавшийся рядом с Генрихом…
19
Лето, 1948 год
Лондон
«Дорогой синьор Моссаро!
Вероятно, Вы обеспокоены моим долгим молчанием. В самом деле, я не писал Вам уже три месяца, и Вы имеете право спросить: что произошло? Просто мне нечего было Вам сообщить, но сейчас наши дела налаживаются. Я ездил договариваться о закупках оборудования для клиники. Переговоры уже закончены, и вскоре я смогу продолжать работу с большей эффективностью. Но на Ваше предложение сосредоточить всю активность в едином центре, находящемся в Вашей стране, я снова вынужден ответить отказом. Причины этого следующие. Здесь, в Лондоне, я общаюсь с учеными, занимающимися исследованиями по близкой тематике, у меня превосходные возможности для расширения лабораторий, оснащения их новыми приборами и материалами. Проблема же, заставляющая Вас волноваться (моя личная безопасность и безопасность Объекта-1), по-прежнему под моим полным контролем. Мои официальные исследования вирусной природы рака предоставляют для этого хорошие условия. К тому же именно здесь, в Англии, я могу проводить и другие мероприятия, которые стали бы весьма затруднительными, живи я за тысячи миль отсюда, — я имею в виду помощь нашим старым друзьям, поиск и укрепление новых связей.
Теперь о главном. Пожалуйста, пришлите с человеком, который доставит Вам это письмо, подробный отчет о ходе работ над Объектом-2. Очень жаль, что эти работы нельзя развернуть в Англии, но Вы же знаете, что их специфика не обеспечивает должного прикрытия.
Вы спрашивали, не нужны ли мне деньги. Пока нет, но, когда мы перейдем ко второму этапу программы, миллион или два фунтов стерлингов не помешают. Их можно будет перевести через Ваш банк обычным порядком.
Остаюсь преданный Вам проф. Э. Андерсон».
Мерц отложил авторучку, перечитал текст письма Эберхарду фон Хеппу и остался недоволен. Слишком мало информации можно так передать. С другой стороны, ему как воздух необходим отчет по Объекту-2 (под этим кодом подразумевалась разработка средства против вируса «Илзе»).
Поколебавшись, Генрих все же запечатал письмо. На конверте он ничего писать не стал — послание уйдет не по почте.
20
Весна, 1960 год
Москва
Рутинная работа… И кому только она нужна! От этих пыльных архивов у кого угодно голова кругом пойдет.
Лейтенант КГБ Александр Волков, начинающий сотрудник этого серьезного ведомства, рылся в архивах вторую неделю. Ему было поручено разобрать папки, относящиеся к периоду окончания Великой Отечественной войны. Конкретно Волков должен был рассортировать дела немецких граждан, которые по какой бы то ни было причине попадали в поле зрения советской контрразведки в послевоенном Берлине, но затем были отпущены восвояси, так как против них ничего не обнаружилось. Поначалу он работал не один, а с капитаном Сухаревым. Но тот, подметив, что новичок — парень серьезный и педантичный, убедил руководство в способности лейтенанта работать в одиночку.
Сейчас перед Сашей громоздились три башенки папок. Одна — высокая — с личными делами тех, кто по сей день живет в ГДР, другая — поменьше — дела тех, кто раньше или позже перебрался на Запад, и третья — самая маленькая — те, чье местонахождение неизвестно. Собственно, третьей башенки вообще не должно было быть. Комитет государственной безопасности почитал долгом пристально наблюдать за всеми, кто хоть раз оказывался в сфере его заинтересованности, виновен человек с позиции КГБ или нет. Разумеется, речь шла не о слежке: агентов не хватит за всеми следить. Но проводились периодические консультации с немецкими товарищами из «Штази», ненавязчиво выяснялось: а где этот? а тот чем занят? Увы, случались и проколы, отсюда и третья башенка.
Работа, казавшаяся Саше Волкову бесполезной, на самом деле имела глубокий смысл, посвящать в который лейтенанта не торопились. Это был первый этап широко задуманной операции «Ринг». Суть ее выглядела так. Не каждый из граждан Германии, выпущенных на свободу советскими контрразведчиками, был так уж безупречно чист и совсем не заслуживал хотя бы пяти лет в сибирских лагерях. Специалисты НКВД с легкостью и ангела подвели бы под срок, тем более немца. И некоторым приходилось покупать себе свободу ценой информации. Другими словами, они шли на сотрудничество с Советами и выбалтывали секреты.
Кое-кто из этих людей проживал ныне на Западе и занимал немалые посты. Когда Саша закончит свою работу и вторая башенка (переехавшие в ФРГ и другие западные страны) будет изучена руководством, к части таких высокопоставленных лиц подойдут агенты КГБ с целью вербовки, шантажируя разоблачением их связей с НКВД в прошлом. Ударной точкой замысла являлось то, что многие из выданных тайн касались коммерческих интересов крупнейших германских концернов, существующих и поныне. И вот если администрация концерна Игрек узнает о том, что поддерживаемый и финансируемый ею политик Икс в свое время нанес этому концерну огромный ущерб, сотрудничая с НКВД (а не сотрудничает ли с Советами и теперь?), вот тут-то вышеназванному господину всерьез не поздоровится.
А в основании этой хитроумной пирамиды шантажа лежала кропотливая возня в архивной пыли пребывающего в неведении Саши Волкова. Имейся у КГБ в тысяча девятьсот шестидесятом году хоть один компьютер, все было бы сделано за пару часов. Но компьютера не имелось, и Саше дали целый месяц.
У него в глазах рябило от черно-белых фотографий Гансов, Фрицев, Дитеров и Карлов, от мелкого текста, от бесчисленных сносок и примечаний, иногда на немецком языке, которым, правда, Саша, владел отлично. Сотрудница архива Леночка жалела его, заваривала чай, бегала в буфет за бутербродами, и все же к концу дня Саша возвращался домой с больной головой и красными, опухшими глазами.
Около полудня двадцать шестого мая он раскрыл очередную папку.
«Ганс Вессер, — прочел он под фотографией мужчины в армейской пилотке, — лейтенант вермахта, в боях на Восточном фронте не участвовал… Послужной список… Был обнаружен выздоравливающим после тяжелого ранения в военном госпитале Шенеберг 15 мая 1945 года… Освобожден 23 октября 1945 года…»
— Так, так, — бормотал Саша, листая страницы дела. — Это все пропускаем, лабуда… Ага, вот. Местопребывание в настоящее время не установлено… Кандидат в третью башенку, шут их всех побери…
Саша захлопнул было папку, но какая-то не поддающаяся определению сила властно заставила его вновь вглядеться в фотографию Ганса Вессера.
Неужели он знает этого человека? Где, при каких обстоятельствах мог он встречаться с ним? Нет, наваждение. Как будто незнакомое лицо. И все же…
Что-то большое, могучее, причиняющее боль пыталось всплыть из-подо льдов в памяти лейтенанта Волкова. Что-то связанное с настолько страшным, что этот ужас, даже само предчувствие ужаса загоняло готовое проявиться воспоминание вглубь.
Эти глаза человека на фотографии… Саша почувствовал, как сиденье стула уходит из-под него. Снимок вдруг перестал быть простым черно-белым снимком, он обрел плоть. Перед Сашей стоял живой человек, необычайного, прямо-таки гигантского роста, и Саша смотрел на него снизу вверх… Нет, рост у него был нормальный, выше среднего, это Саша был очень мал. Ему исполнилось… Семь лет? Восемь? А этого человека звали не Ганс Вессер. Его звали…
21
Маму Саши Волкова, Марию Владимировну, привезли в Бухенвальд из женского концлагеря Равенсбрюк вместе с маленьким сыном в июле сорок четвертого. И хотя понятно было, что ничего хорошего от перевода ожидать не приходится, Мария Владимировна, когда-то бывшая настоящей русской красавицей, а теперь осунувшаяся и подурневшая от горя и слез, заставляла себя верить, что перемен к худшему уже не будет — хуже некуда. Она ошибалась и в глубине души знала, что ошибается, но добровольное заблуждение поддерживало в ней иссякающие жизненные силы.
На новом месте Мария Владимировна сразу ощутила, что из одного ада угодила в другой, еще беспросветнее. Среди узниц, с которыми ее поселили, бродили жуткие слухи о кошмарах, творящихся в блоке сорок шесть, обнесенном двойным рядом колючей проволоки. Подходить к блоку строжайше запрещалось под страхом смерти. Те, кого уводили туда, никогда не возвращались — а уводили чаще всего из барака, где содержали и Марию Владимировну. В наибольший ужас ее повергало то, что у заключенных женщин не отбирали детей, отправляли в блок сорок шесть вместе с ними. (Доктора Динг-Шулера интересовало влияние наследственных факторов на сопротивляемость организма, о чем Мария Владимировна, естественно, догадываться не могла)
А маленький Саша радовался тому, что живет вместе с мамой, что сносно кормят и не бьют…
Несмотря на то что его детство в последние годы проходило сначала на немецкой фабрике, где работала вывезенная из России мать, а потом в концлагерях, куда она попала за какую-то провинность, мальчик был не по годам развитым, наблюдательным и сообразительным. Немецкую речь он усваивал наряду с русской, и если не совсем понимал, почему заключенные панически боятся штурмбаннфюрера Шульце или оберфюрера Попендика, исходящая от этих людей волна холодной угрозы действовала и на него.
В Равенсбрюке, согласно правилам, он жил отдельно от матери и был счастлив, что в Бухенвальде они вместе…
В тот день, последний день жизни Марии Владимировны, в барак вошли несколько человек, среди них Шульце и Динг-Шулер. Но Саша инстинктивно угадал, что распоряжаются не они и даже не здоровенный тип в форме оберштурмбаннфюрера (Саша уже разбирался в знаках различия), а очень молодой господин с красивым интеллигентным лицом.
Вошедшие с любопытством оглядывали узниц.
— Рекомендую вот эту, доктор Мерц, — обратился к молодому господину Динг-Шулер, указывая стеком на Марию Владимировну. — Стопроцентное здоровье! При испытаниях «Илзе» не будет фоновых искажений. — Мерц кивнул. — К тому же у нее есть сын, а ведь нам понадобится ребенок.
— Вот он, Генрих. — Фон Хепп поманил Сашу рукой. — Эй, иди сюда!
Саша робко подошел. Генрих Мерц склонился над ним, заглянул в лицо, и Сашу повлекло чудовищное притяжение даже не этих завораживающих глаз, а той бездны, что скрывалась за ними. Это длилось вечность…
Наконец Мерц выпрямился.
— Нет, — небрежно бросил он. — Этот не подойдет, хи-ловат… Давайте вон того, крепенького. Я не хочу проводить демонстрацию на ослабленных объектах, это снизит эффект. А женщину берите.
— Пойдемте в следующий барак, господа, — пригласил штурмбаннфюрер Шульце. — Нам надо еще выбрать мужчин.
И они ушли, а следом явились охранники и увели Марию Владимировну. Она не плакала, только на прощание крепко прижала к себе Сашу:
— Ничего не бойся, сынок. Я вернусь.
Она не вернулась. Она и не могла вернуться.
22
Удушающая хватка памяти отпустила лейтенанта Волкова. Он снова увидел себя в реальности, в тысяча девятьсот шестидесятом году, в полутемном помещении архива КГБ СССР. Но теперь он твердо знал, как зовут человека на фотографии. Генрих Мерц.
Нужно немедленно доложить руководству…
Капитан Сухарев встретил Волкова приветливо:
— Проходи, садись, Саша… Как там твои фашисты? Не свихнулся еще от них?
— Товарищ капитан, — взволнованно заговорил Волков, — я узнал… Опознал по фотографии нацистского преступника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50