— Дом старый, почти средневековый, — оправдывается Генрих. — Стены толстые, даже не кирпичные — каменные. Под домом у нас катакомбы, тянутся под землею до самой улицы Тамплиеров, — терпеливо объясняет замерзшему крокодильчику Генрих. — Моя квартира очень дешевая. А ты где живешь? — спрашивает он, протягивая папиросину Алис.
— В семнадцатом. Погрей мне ножки, — жалобно просит крокодильчик и плюхается на кровать так, что ступни ее оказываются на груди Генриха. Послушный Супермен некоторое время растирает бледные кривые пальчики Алиски, на нескольких из них розовые новорожденные мозоли.
— Ой, хорошо! — блаженно взвизгивает Алиска. — Как массаж, — уважительно говорит она, в то время как Генрих со знанием дела мнет ее ступни, обминая даже мелкие косточки. — Где ты этому научился? Ты что, был в Японии?
— Почему в Японии? — спрашивает Генрих, продолжая массировать молочно- белые ступни будущей панк-звезды.
— Мне кажется, что все приятные для тела вещи пришли из Японии, — говорит Алиска тихо, растроганная вниманием, оказанным ее панк-пальчикам.
— Нет, kid, я научился этому массажу от шведской девушки, с которой жил когда-то в Калифорнии.
— Ебал ее? — спрашивает подозрительная Алиска.
— «Ебал» звучит грубо, — учит мудрый папа Супермен свою уличную девочку. — Где ты нахваталась этих словечек?
— Sorry, father! — фальшиво-кротко извиняется Алис и нахально хохочет. — Ебал, ебал, я знаю. У тебя было много женщин! Сколько? — вдруг спрашивает она.
— Не считал, — говорит Генрих. — Не думаю, чтоб очень много.
— А у меня было много мужчин, — хвастливо объявляет крокодильчик и, выдернув очередную ступню из рук Генриха Супермена, садится на кровати и вызывающе смотрит на него.
— Сто? — называет Генрих первую пришедшую ему в голову цифру и улыбается.
Сомнение мелькает во взгляде крокодильского попугайчика, она почему-то дергает себя за розовый сосок левой грудки.
— Около этого, — кивает она.
— Отдавалась дворовым мальчишкам в подвале consul-flat билдинга, где прошло все твое тяжелое детство? — иронически спрашивает Генрих.
— Я не жила в consul-flat билдингс! — возмущенно кричит Алис. — К сожалению, моя семья была fucking English middle-class idiots. Роботы! И с мальчишками я не ебалась. У меня всегда были взрослые любовники, — гордо добавляет она. — Одному было 28 лет, вот. Он был музыкант. Барабанщик.
Генрих хохочет и, схватив Алиску, целует отважную будущую звезду, оказывается давно уже бродящую по миру взррслых…
— Генри, — внезапно шепчет ему Алис на ухо. — Положи под подушку пистолет.
— Зачем, бэби? — не понимает Генрих.
— Понимаешь, — смущается существо. — Я видела фильм…
— Она видела фильм, — обрывает ее Генрих. — Криминальная романтика в вашем движении была замечена мною еще в 1975 году, — иронически-поучительно начинает он.
— You are boring! — бросает Алис и отталкивает Генриха от себя.
— О'кей, kid, — соглашается Генрих, обиженный тем, что его обозвали скучным занудой. Он опускает руку к полу и достает из-под кровати пистолет. Ставит его на предохранитель и кладет под подушку…
— Так он был под кроватью! — радостно кричит Алис…
— Да, где же еще, — победоносно смотрит на нее Генрих. — Где еще место пистолету, как не рядом с его хозяином…
Успокоенное, может быть, охранительной близостью оружия, существо вдруг свертывается в зародыш, отворачивается от Генриха, только ее попка прильнула к нему, и, загребши на себя многочисленные одеяла Генриховой квартирной хозяйки, почти мгновенно засыпает. «Как дитя, навозившееся за день в снегу», — думает Генрих и тоже закрывает глаза. Увы, ему не так легко уснуть, как девчонке. Некоторое время Генрих в полугашишных видениях бежит за трамваем, неспешно уносящим куда-то его родных и близких, потом все-таки понимает, что ему не попасть в трамвай, символизирующий его жизнь, и идет один по трамвайной линии между бетонных котлованов и ужасных железных конструкций, глядя, как в удаляющемся от него последнем вагоне трамвая горит розовая шапка его отца…
12
Просыпается он от стеснительного смеха. Открыв глаза, он видит дитя, сидящее на корточках перед открытым настежь старым шкафом, принадлежащим, как и все в квартире, его хозяйке, мадам Боннард. Дитя поворачивается к Генриху, и он видит, что в руке нежного существа огромное розовое дилдо, которое она стеснительно сжимает обеими руками…
— Что это, Генрих?
— А так, пустяки, это не для тебя, kid, для взрослых женщин, — спешно сообщает Генрих, видя, что невыросший ребенок прижимает двухфутового, тяжелой резины монстра к легкой своей груди.
— Почему не для меня, Генри? Я хочу как взрослые женщины, я взрослая, я женщина. Ой, какой… — Дитя уважительно отстраняет монстра в пупырышках резины от себя, разглядывает. — Огромный какой, страшный… Войдет он в меня, как ты думаешь, Генрих?
Дитя встает и, расставив ножки, чуть согнув их в коленях, примеривается членом между ног.
— Дура маленькая, прекрати немедленно, куртизанка хуева, — беспокоится Генрих и даже привстает в постели.
— Генрих, попробуем, а?
— Дура, хочешь все себе там разорвать?
— Она не такая маленькая, Генрих, она растягивается, — смеется голый попугайчик. — Я пробовала… бутылку от пива…
— Хулиганка! Вредно делать такие вещи. Станешь нимфоманкой…
— Хэй, Генрих, ты не мой папа, ты мой любовник, не так ли?
Увы, Генрих ничего не может против этого возразить. Он точно не Алискин папа, он ее любовник, потому он обреченно смотрит, как существо, пыхтя, пытается сесть на член, опирая другой его конец об угол кровати. Повозившись несколько минут и не достигнув желаемого результата, существо вздыхает.
— Нет, не сейчас, попробую позже. Сейчас я не возбуждена, поэтому она твердая, не растягивается… А ты все-таки dirty old man…— с уважением говорит она.
Супермен не верит своим ушам. «Вот в какое странное и смутное время мы живем, — думает Генрих, — когда вкусы маленьких девочек и тех, кого, называют dirty old man, полностью сходятся. А может быть, они и всегда сходились», — думает Генрих. И ругает себя за то, что все еще не может избавиться от комплекса неполноценности по поводу разницы в возрасте между ним, Генрихом Суперменом, и его девочкой, тогда как они юная самка Алис на деле только мужчина и женщина. «Все! — Супермен приказывает себе прекратить ненужные рефлексии. — Точка! Скажем «нет» нашим комплексам».
Генрих встает. Когда он наклоняется, чтобы взять со стула тельняшку, голая Алиска вдруг прыгает ему на спину, сзади.
— Kill the suckers, fuck the fuckers! — орет она истошным голосом и пытается взобраться по Генриху, как по дереву, вверх.
Генрих хочет оторвать девчонку от себя, но девчонка замком сомкнула кисти вокруг его шеи и, хохоча, болтается на Генрихе, размахивая ногами… Генриху ничего не остается, как опрокинуться с дитем на кровать. Некоторое время они возятся, наконец мускулистый Супермен все же одерживает верх над цепкой панк Алис и, перевернув ее белой попкой кверху, шлепает несколько раз.
Неожиданно для Генриха девчонка вдруг начинает реветь.
— У-у-у, — всхлипывает она. — У-у-у! Fucking animal! — кричит она, поднимая лицо в слезах от подушки. — Конечно, ты сильнее меня, животное! Чего дерешься?
— В английских школах у вас, насколько я знаю, всегда пороли детей и делают это до сих пор, чтобы детишки не баловались, — пробует отшутиться Генрих.
— Тебя бы так, животное! — зло орет заплаканная Алис и всхлипывает опять, ее голая попка содрогается от рыданий хозяйки. Позвоночник тоже. Глядя на узкий Алискин позвоночник и попку, Генриху становится ее жалко, и он целует Алискину попку вновь и вновь.
— I am sorry, kid, не плачь. I am sorry! Я не хотел тебя обидеть. Я не думал, что тебе будет больно!
— Не думал, не думал… — все еще злится Алис. — Дурак здоровый, животное…
— Ну хочешь, ты меня ударь, — предлагает ей Генрих.
— Хорошо, — неожиданно сразу соглашается Алис. — Только ремнем.
— Ну нет, — возражает Генрих. — Ремнем больно. Рукой.
— Нет, ремнем.
— Ну ладно, ремнем. Но только несколько раз.
— Пять раз. — Алиска.
— Три. — Генри.
— Пять, — настаивает Алис. — Ты меня ударил пять раз, подлец.
— Ну ладно, пять.
Алис с готовностью соскальзывает с кровати и вынимает ремешок из армейских брюк Генриха, лежащих на стуле. Брюки падают на пол.
Генрих покорно, со вздохом ложится на живот. Существо, стоя на ним, хихикает, потом вдруг больно хлещет ремнем по Генриху.
— Раз! — считает существо и заглядывает, наклоняясь над Генрихом, ему в глаза.
— Больно, — говорит Генрих. — Легче.
— А-а, больно! — злорадно тянет Алис. — Будешь знать, как обижать малолетних. — Она далеко заносит назад руку с ремнем. — Два! — опускает ремень на ягодицы Супермена.
Несмотря на декларированную безжалостность и мстительность, второй удар был куда легче первого, дитя пожалело Генриха. Последующие три ремня доставляются один за другим и скорее напоминают поощрительные шлепки, чем наказание.
— Bastard! — заключает девчонка и отбрасывает ремень…
13
Когда они наконец выползли на улицу, там был солнечный, чуть по-осеннему прохладный день, окунувшийся уже в четвертый час после полудня. Получилось, по их совместным подсчетам, что они провели в квартире Супермена около сорока часов. Оба безудержно хотели есть. Посему Супермен вывел свою подружку на рю Франк Буржуа и пошел с нею направо. Через пять минут они уже вышли на пляс де Вож.
— Здесь, о панк Алис, — обратился Генрих, кривляясь, к своей спутнице, — как, наверное, тебе известно, французский король Людовик Тринадцатый принимал парады.
— Да?.. — сказала, не выразив никакого удивления, Алис.
— И тут же, очевидно, три мушкетера, предводительствуемые д'Артаньяном, доблестно дрались против гвардейцев кардинала Ришелье, который жил вот в этом доме, — и Генрих указал на номер 21.— Кстати, обрати внимание, о Алис, что все дома с четырех сторон по периметру площади выстроены в одном стиле. Нигде больше в мире не встречающийся архитектурный ансамбль.
— Flat, — сказала Алис, оглядевшись по сторонам. — Не вижу ничего особенного…
Генрих покачал головой:
— Ну конечно, ты любишь цветные комиксы, фильмы, вроде «Star wars» и «Mad Мах», электронные игры и панк-рок. История тебя не колышет; на то, что Париж — столица романтизма, тебе плевать, удивительный архитектурный ансамбль пляс де Вож для тебя плоский…
— I fuck History, — лениво сказала Алис. — Кончай меня воспитывать, не будь моим папой…
Генрих задохнулся от возмущения, но решил промолчать, дабы лишний раз не подчеркивать разницу их поколений, решил игнорировать борьбу отцов и детей и разницу культур. Заткнулся.
«Коконатс» был закрыт, то есть дверь в «Коконатс» была открыта, но оказалось, что они уже не обслуживают ланч и начнут обслуживать обед только в семь часов.
— Fuck! — выругалась Алис. — Как в Лондоне!
Супермен взял злую свою подружку в мундирчике за руку и повел ее в противоположный угол площади, в кафе «Ma Бургонь» на углу рю Франк Буржуа. На свежем сентябрьском воздухе под аркадами за столиками сидели различного вида, пола и даже различных рас туристы, уставшие от беготни по Парижу и осматривания памятников архитектуры. Столики в беспорядке были заставлены бокалами, бутылочками соды и тоника, маленькими и большими кофейными чашками. На некоторых стояли еще и тарелки с остатками бутербродов, остатки эти вызвали воодушевление у голодных Генриха и Алис. Установив, что оба они дружно ненавидят туристов, которые только мешают нормальным Генрихам и алисам жить в Париже, они уселись за самый крайний столик. Дальше уже был серый тротуар, запаркованные вплотную одна к другой маленькие французские автомашины, потом забор сквера, а за забором подростки из соседней школы, уже открытой после каникул, шумно играли в футбол. Одним углом их столик упирался в сложенную из камня семнадцатого века колонну, которая, подымаясь вверх, изгибалась и превращалась в один из пилястров аркады. Всю эту терминологию, впрочем, знал Генрих, но не знала Алис. Алис, очевидно, назвала бы все это «Fucking old stuff», если бы Генрих решился спросить ее о колонне, или пилястрах, или семнадцатом веке.
— So fucking uncomfortable, — сказала Алис, — этот их fucking обычай закрывать кухню между ланчем и динером. А если я нонконформист?
Генрих расхохотался.
— Yes, you are, — подтвердил Генрих. — Я тоже.
Никто особенно не рвался их обслуживать. Подождав некоторое время, Алис при этом нервно постукивала рукой по столу, Генрих Супермен встал, вошел внутрь кафе и попросил человека у кассы прислать им официанта. Любезно попросил. Мсье у кассы сказал, что официант будет.
— Что ты им сказал, этим suckers? — встретила его вопросом Алис. — Нужно было сказать, что если они нас не обслужат через несколько минут, то мы их ограбим…
— Обслужат, — успокоил ее Генрих.
Они заказали себе «Жамбон де Пари», два салата и два крок-мсье. Другого горячего у них здесь не полагалось в эти часы, в их «Ma Бургонь».
— Fuck them, — сказала девчонка, — съедим что есть.
Чтобы смягчить желудки, два алкоголика заказали литровый караф вина и выпили его еще до того, как прибыли крок-мсье. Девчонка хотела заказать еще литр, но Генрих успокоил ее тем, что предложил после этого скромного обеда пойти выпить в другом месте, а потом, может быть, пообедать где-нибудь ночью, и уже основательно. Потому второй литр вина они отменили.
— Вообще советую тебе позвонить сестричке. Отметиться, — сказал Взрослый Генрих. — Надеюсь, она еще не звонила в полицию. Но если не звонила, то позвонит.
— Да, ты прав, шпион, — мрачно дожевывая кусок крок-мсье, согласилась Алис. — Как хорошо, наверное, быть взрослым! — с досадой воскликнула она и швырнула остаток тоста на тарелку. — Никто тебя не доебывает, никому ты ни в чем не отчитываешься… — Алис встала…
— Отчитываешься, увы, — не согласился с ней Генрих. — Взрослые еще менее свободны, чем kids… Тебе нужен франк?
— No, thanks, — промямлила Алис и ушла внутрь кафе.
Следя за тем, как Алис обменивается неслышными ему фразами с человеком у кассы, глядя на ее ноги в тех же рваных чулках (нужно купить ей чулки, мимоходом подумал Генрих), следя, как девчонка независимо и зло держится, как рывками набирает номер телефона, Генрих вдруг обнаружил, что гордится своей девочкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34