Потому он поступил хитро. Он дал Алиске еще несколько стаканчиков виски, и через полчаса девчонка была полностью пьяна. Надев на девчонку, нетвердо сидящую на лавке в просторной кухне, где лениво ползали собаки, пальто, Генрих нашел Моник и вернулся с нею на кухню.
Вернувшись, Супермен обнаружил, что возле оставленной им опрометчиво Алиски уже возился юнец в черной майке и, кажется, целовал юную алкоголичку взасос.
— Вот так, — сказал Генрих, обращаясь к абсолютно трезвому тараканчику Моник, — оставь девушку на секунду. — Генрих не был зол, скорее грустен, потому что подумал, что жизнь Алиски будет продолжаться и без него, Генриха. Но что делать, так нужно…
— Отойди от моей подруги, — сказала Моник, похлопав по плечу юношу, не обратившего никакого внимания на Генриха и Моник. — Ты что, не видишь, что она пьяная, не обижай детей…
— Хэй, — сказал юноша, наконец оторвавшись от Алиски. — Не порть мне удовольствие, а? И кто ты такая в любом случае?
— Я хозяйка дома, между прочим, — сказала Моник. — Вали от подруги.
— А я папа этого пьяного создания, — улыбнувшись, сказал Супермен, глядя на юношу из-за плеча Моник. — Извини, мен, не хотелось бы беспокоить тебя, но я вынужден отвезти мое горе домой. Если хочешь, запиши телефон…
Моник захохотала, поглядев на серьезного Супермена, а парень смутился.
— Во! — сказал парень. — Fucking new habit — ходить «out» с родителями. — Он встал с лавки и, покачнувшись, извинился: — Извини, я не имел в виду причинить твоей дочке вред…
— Я знаю, — сказал Генрих. Вместе с Моник они подняли Алис, которая блаженно улыбалась, и повели ее к двери.
У лифта Генрих простился с юной художницей навсегда. Моник предложила Супермену спуститься с ними вниз и помочь Генриху найти такси, но Генрих отказался от ее помощи.
— Ты нужна им здесь, — кивнул он на гул, раздающийся отовсюду, как бы множество магнитофонов было включено в каждой комнате. — Good bye, Моник! Спасибо за вечер.
— Good bye, Супермен! — Моник улыбнулась загадочно и поцеловала Супермена. Он ответил ей на поцелуй, одной рукой придерживая за плечи прикрывшую глаза Алис. Моник-тараканчик была маленькой, потому Супермену пришлось наклониться.
Стоянка такси находилась прямо у подъезда, но на стоянке не оказалось ни единого автомобиля, а время от времени проезжающие такси все были с пассажирами. Супермен прислонил Алис к плакату, призывающему парижских жителей выбрать себе нового мэра-социалиста. На фоне сине-черного неба зловеще улыбался такой же сине-черный мэр. За плечами мэра светлели облака — начинался рассвет. Очевидно, подразумевалось, что если парижане купят нового мэра взамен старого — в жизнях их наступит рассвет. Супермен отошел на рю де Риволи, пытаясь найти такси там. Но и на рю де Риволи немногочисленные такси были полны человеческого груза в эту праздничную ночь. Вздохнув, Супермен вернулся к оставленной у плаката, рекламирующего, как кока-колу или шоколад, мэра, Алиске.
За время отсутствия Супермена девчонка съехала вниз и теперь косо сидела на корточках под плакатом. Присев на корточки рядом с ней, Супермен обнаружил, что Алис спит.
Супермен вздохнул, позавидовав девочке. Ранена в плечо, пьяна, что еще может желать человек. В обычное время они бы дошли спокойно до отеля «Иль де Франс» меньше чем за двадцать минут. Теперь же у Супермена была проблема. Генрих опять вздохнул. И рассердился на себя.
«Какого дьявола, — подумал он, — это все жизнь… Остатки жизни, последние крошки жизни, но жизнь. Ты сам, хотел этого, Генрих. Доктор Милтон предлагал тебе лечь к нему в госпиталь. Сейчас бы ты, задыхаясь от отчаяния, лежал беспомощно в белом царстве докторов и сестер в запахе дерьма и медицины, и, да, у тебя не было бы проблем, но ты не вдыхал бы вольный воздух ночной улицы и, может быть, уже умер бы от отчаяния. Терпи, Супермен, и наслаждайся ночью, и даже процессом ловли автомобиля. Всего этого не будет у тебя вскоре…»
Уговорив себя, Супермен вдохнул глубоко холодный парижский воздух тысяча девятьсот восемьдесят третьего года и, подняв руку, вышел от киоска к проносящимся по рю де Риволи автомобилям.
Через полчаса, отчаявшись остановить машину и вспомнив, что ему нечего терять, Супермен поступил, как настоящий Супермен давно должен был поступить, — он подошел к черному «мерседесу», остановившемуся на красный свет, открыл дверцу машины и, влезая на место рядом с шофером, спокойно ткнул в него «береттой».
— Поворачивай, — и показал, куда поворачивать.
Владелец, ушастый, лысый, очевидно, такого же возраста, как Супермен, открыл рот и низвергнул на Генриха поток французских ругательств, смысл многих из них был недоступен Генриху. Лысый, очевидно, хорошо выпил в новогоднюю ночь и не понял всей серьезности своего положения. Генрих несколько секунд раздумывал, почти лениво, а не застрелить ли ему наглеца, но, вспомнив о существовании Алиски, решил пощадить лысого.
— Если ты не перестанешь пиздеть, — сказал он спокойно, — я тебя застрелю. Я профессиональный убийца. Понял? Поворачивай на рю Адмирала Колиньи, потом сделаешь поворот.
Лысый наконец отрезвел и понял. Покосившись в автомобильные зеркала и не найдя в них полиции, он выругался: «Merde!» — и повернул на рю Адмирала Колиньи.
— Умница, — поощрил Генрих. — Сразу за светофором, вот здесь, делай поворот. Теперь стой! Стой! Идиот! Стой! Задний ход! Выходи из машины. Видишь мадемуазель у афиши? Возьмешь ее и посадишь на заднее сиденье, понял?
— Что за зловещие шутки, — взбунтовался лысый. — Ты что, больной, убежал из психлечебницы…
— Слушай, — сказал Супермен, ему надоел неуместно храбрый лысый. — Выходи и делай, что тебе велят. Еще один звук, и я вышибу тебе мозги, сяду за руль и уеду на твоем автомобиле… Выходи!
Лысый вышел, обогнул свой лакированный ящик, не очень церемонно взял скорчившуюся под киоском Алис, подтащил ее к машине, посадил, вернее, положил на заднее сиденье. И пошел вокруг «мерседеса», направляясь к своему месту водителя. Но быстрый Генрих, дотянувшись до кнопки, закрыл машину изнутри и, не обращая больше никакого внимания на действия и протестующие крики лысого, сдвинулся на водительское место, повернув ключ зажигания, нажал на газ. И даже не оглянулся назад.
59
На следующий день Алис виновато смеялась, когда, лежа с нею в постели, Генрих с удивившим его самого юмором рассказал ей ночную историю. За вычетом того, конечно, что, поднявшись с Алис в комнату, он уложил ее в постель, а затем, закрывшись в ванной, сделал себе укол морфия. Только после этого Супермен спустился вниз, сел в «мерседес» и, заехав на набережную Сены в районе моста Рояль, бросил автомобиль там. И пешком вернулся в отель, где в их комнате тихо похрапывала пьяная Алиска.
Он не поведал Алис о том, что во всю ночь ему удалось заснуть только на час, девчонке вовсе не нужны были эти сведения.
— …И лысый, пыхтя, поднял тебя с тротуара и, как мешок, со злостью свалил на сиденье машины… Как мешок с мукой… Он был очень зол и расстроен. Хорошенькая новогодняя ночь, а, бэби…
— Я ничего не помню, Генри, ничего… — завозившись, сокрушалась Алис.
— Пей больше, всегда будешь в таком состоянии, алкоголик! — поддразнил ее Супермен.
— Генри! — Девчонка приподнялась на локте и сурово поглядела в лицо Супермену. — Я не алкоголик, я просто возбудилась. В понедельник мы уезжаем. Это мой последний Новый год в Париже. — Девчонка еще раз вгляделась в лицо Супермена. — Ты что-то плохо выглядишь, Генри, бледный и похудел.
— Обычная история, kid! К январю у меня всегда сходит загар, обычно именно к январю парижская зима выбеливает рожу. Это верный знак того, что пора на юг. Все здоровые существа стремятся на юг. Пора, пора в Бразилию…
— Единственное, что мне не нравится, что у них там очень правый режим, — озабоченно заметила Алис, благополучно сойдя со скользкой и опасной темы супер-меновского здоровья.
— А, — пренебрежительно протянул Супермен, — левый, правый, без разницы. По сути дела это одно и то же. Нам-то что, мы в политике не участвуем. — Про себя Генрих подумал, что он уже ни в чем не участвует, но девчонке он об этом не сказал.
Дитя, ничего не ответив, сходило, голое, пописать, вернулось, легло спать, подозрительно засопело, и через некоторое время Супермен догадался, что, положив голову ему на грудь, оно опять спит. Супермен не стал его будить, хотя ему хотелось встать и что-нибудь поделать. Вместо этого он стал думать, что будет делать девчонка после того, как окажется одна в Бразилии. Ему очень не хотелось оставлять девочку на земле одну, но разве у Супермена был выход?
Одна, девчонка немного поблуждает по жизни и, несомненно, сделает какое-то количество глупостей. Вместе с Суперменом она бы почти не блуждала, но опять-таки выхода нет. Ему не на кого оставить Алис. Может быть, он напишет ей письмо, которое прикажет открыть позже?.. Письмо, руководство, как себя вести в жизни?.. Глупо, разве в письме можно научить жизни?..
И чему, собственно, может он ее научить, он, который сам всю жизнь блуждал в потемках, совершил столько ошибок, а когда наконец прозрел, то, увы, оказалось, что безнадежно болен и умирает. Чему он может научить дитя, его дитя?
Супермен вдруг подумал, что Алиска его дочка. Тот факт, что он хотел девчонку и имел с ней секс, ничего здесь не менял. Даже более того, делал девчонку еще более близкой, кровно близкой…
Алиска была теплая. Супермен подумал, что точно такой же теплой она будет в постели с другим мужчиной, когда Супермена уже не будет на земле… Странно, но Супермен не чувствовал ревности. Так нужно. Он любит девочку и потому желает, чтобы она получила полную меру счастья в жизни, такой эфемерно-короткой. Как можно больше счастья… Застрелить Алиску, чтобы она никому никогда не досталась? Нет, этого Супермен не смог бы сделать никогда.
Алиска должна найти себе там, в Латинской Америке, где люди еще живут по законам любви и ненависти, найти себе лейтенанта, который будет любить ее и станет полковником, а позже и генералом, и может быть, главой хунты… У них, в Латинской Америке, это обычное дело. Алиска красивая девочка, если ее умыть и одеть, то достать такого лейтенанта ей ничего не будет стоить… Она сможет, Супермен уверен. Только бы она не ошиблась и выбрала именно лейтенанта с будущим, честолюбивого лейтенанта, а не вертлявого пижона с усиками. Это и будет основная задача Алиски.
«А может быть, Алиска станет рок-н-ролл стар и сама пробьется в жизни, без мужчины? — засомневался Генрих в своих расчетах. — Нет, — тут же подумал он, — в качестве жены диктатора у Алиски возникнет неизмеримо больше возможностей. У нее будет власть. Власть, — подумал Генрих, — это высшее, что можно иметь в жизни. Властью можно так наслаждаться, получать такие удовольствия…» Супермен был слишком классически воспитан, слишком лживо гуманитарно воспитан, чтобы понять удовольствия власти в возрасте Алиски. Понял позднее. И совсем лишь недавно понял своего отца, который всегда твердил Генриху о силе власти, о ее красоте… о благородстве войны, военной профессии — единственно достойного для мужчины занятия.
«Я был идиот всю мою жизнь. Сколько иллюзий мне пришлось сбросить, и как медленно я это делал. Почему так медленно…» — горько подумал Супермен и тут же разозлился на себя за нытье. Осторожно, он не хотел будить уснувшую Алиску, пусть выспится, он встал. Будущая Эвита Пэрон только перевернулась на другой бок. У нее было время, она могла спать, у Супермена же времени оставалось на донышке, посему он решил выйти и еще раз посмотреть на Париж. «Париж, наверное, сегодня красив», — решил Супермен и заторопился на встречу к Парижу.
60
В воскресенье в кафе на Пигаль он разыскал Матиаса. Тот стоял у пинг-понговой машины для игры в пинг-понг и, вцелившись в нее обеими руками, не отрывал глаз от шара. Супермен подождал, пока Матиас подымет глаза, и только после этого подошел к нему.
— Bonjour, Матиас!
— Bonjour, большой брат! — Серб насмешливо называл Супермена «большой брат», очевидно, потому, что знал национальность Генриха. — Как дела?
— Хорошо, — сказал Супермен, при этом у него особенно сильно схватило желудок. — Нужна твоя помощь…
— Всегда готов оказать возможное содействие брату-славянину, — хмыкнул в нос насмешливый Матиас.
— Пойдем, выпьем по стаканчику, — Супермен указал на один из столиков. В воскресное утро в кафе было почти пусто, только несколько лохматых и несвежих личностей что-то обсуждали в углу. Супермен, знал, что это люди Матиаса. Югославы разделили Пигаль на сферы влияния. Матиас был на своей территории.
— Выпьем, — согласился Матиас и посмотрел на часы. Может быть, у него было мало времени. Несмотря на совершенно мальчишескую внешность, стройную фигуру юноши, темное, красивое, точеное лицо серба выражало озабоченность, а не свойственную молодым людям беззаботную лень. Матиас всегда был занят.
Они сели за столик, и хозяин сам тотчас принес им виски. До своего Супермен не дотронулся. Выпить сейчас — значило бы мгновенно вырвать, может быть, прямо тут, под ноги Матиасу.
— Мне нужны два паспорта. Лучше всего британские. Один для меня, другой для девушки между 18 и 19 годами, но не старше.
— Британские паспорта дорогие, большой брат, — Матиас остановился. — Французские много дешевле…
— Я знаю цены. Я заплачу. И мне нужны паспорта сегодня вечером… Или завтра утром.
Матиас свистнул.
— Я заплачу и за это, — сказал Супермен.
Матиас позволил себе обычно не принятую в кодексе их отношений вольность.
— Разбогател, большой брат? — спросил он.
— Да, — подтвердил Супермен коротко. — Сделаешь?
— О'кей, шесть тысяч штука, — решил Матиас. — Приходи сюда же после двенадцати ночи, получишь товар. Но фотокарточки уже твое дело. Идет?
— Идет.
Потом они еще поговорили, уже неофициально, о жизни. Супермен спросил Матиаса о том, чем закончилась история с Душаном. Как все настоящие мафиози, югославы воевали между собой за сферы влияния на Пигаль. Душан был лидером враждебной Матиасу и его ребятам банды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34